Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

Гюг отказался от ее помощи и сам помог Ди перерезать веревку, которой был связан пакет. Пальцы их встретились.

— С этим покончено, — сказала Ди, с трудом переводя дыхание, когда «Белая птичка» Барри очутилась рядом с книгой стихов и коробкой шоколада.

— Можно мне закурить? — спросил Гюг.

— Пожалуйста, — ответила Ди, — и разрешите, пожалуйста, сделать это также и мне.

Он рассмеялся и, склонившись к Ди, протянул ей свою изящную золотую зажигалку.

— Теперь мы чувствуем себя уютно и совсем как дома, — сказала Диана, выпуская длинную струю аметистового дыма.

Гюг беспокойно вздрогнул. Слова «как дома» больно кольнули его. Перед ним мгновенно пронеслась картина того, как бы все могло быть, если бы слова Дианы были правдой. Его присутствие в спальне Ди как бы подтверждало эту возможность. Но усилием воли Гюг поборол себя. В ту же минуту он принял твердое решение и, боясь передумать, тотчас же сообщил о нем Ди.

— Я уезжаю через неделю.

Он увидел, как краска сразу же сбежала с ее лица, и сердце его болезненно сжалось. Но разве в глубине души не испытал он при этом жгучей радости?

— Уезжаете, — машинально повторила Ди. Она пыталась улыбнуться.

— Я еще не знаю куда — в Шотландию или в Норвегию, — продолжал он.

— Миссис Драйтон берет меня с собой в Шотландию, — сказала Ди. В голосе ее прозвучали трогательные нотки. — Не можете ли вы тоже приехать в Блеварон?

Он не мог противиться бессознательному призыву ее глаз.

— Это было бы неплохо, — ответил он неопределенно.

И в то же мгновение лицо Ди просияло.

— Как вы напугали меня, — воскликнула она весело. — Я подумала, что вы на самом деле уезжаете.

Он ощутил бешеное желание услышать от нее, что ей это не безразлично. Он жаждал, как каждый влюбленный, услышать слова признания, которые истинная любовь делает особенно трудными.

Старая Луиза внесла чайный прибор.

— Я сама разолью чай, — сказала Ди.

Луиза оставалась в комнате. Шутя и смеясь, они пили чай. Съедены были последние сэндвичи и пирожные, и Луиза забрала поднос.

— В первый раз в моей жизни я болею с комфортом, — сказала вдруг Ди. — Прежде, когда мы жили в меблированных комнатах, я бывала во время болезни всем в тягость. Вы даже представить себе не можете, как мне приятно, что обо мне заботятся и что меня балуют. Но мне будет очень трудно отплатить за это внимание. — Она остановилась на минуту. — И всем этим я обязана вам одному, — закончила она поспешно.

Ни Диана, ни Гюг не могли бы сказать, чья рука протянулась первая, но они сидели, крепко сжимая друг другу руки, и это прикосновение доставляло обоим несказанную радость.

— Вам не холодно? — заботливо спросил он ее.

— Нет, — ответила Ди, сознавая с отчаяньем, что не чувство холода вызывает в ней эту безудержную дрожь, а совсем иные ощущения.

Луиза дремала в кресле. В комнате, благодаря спущенным шторам, царил полумрак. Длинный жаркий день подходил к концу, легкий вечерний ветерок шевелил цветы, стоящие возле окна; замолкал шум движения на Парк-Лэйн.

— Нет, вам холодно, — сказал Гюг настойчиво. — Разрешите мне укрыть вас пледом или закрыть окно.

Магическая сила прикосновения Гюга лишила Ди свойственной ей сдержанности. Кроме того, она была еще очень слаба после болезни, молода и совсем неопытна в вопросах любви.

— О, не уходите, прошу вас, и не выпускайте мою руку из своей! — воскликнула она взволнованно. — Мне не холодно и не от этого я дрожу. Я дрожу от того, что вы так близко от меня, от того, что я чувствую ваше прикосновение.

Он взглянул на нее, лицо его побледнело, губы дрогнули.

— Ди, — воскликнул он внезапно севшим голосом, — ради Бога, не говорите мне этого. Я…

— Гюг, о, Гюг, не сердитесь на меня, — прошептала она. — Я не хотела вас обидеть…

Ее слезы закапали на их все еще соединенные руки, она вырвала свою и закрыла лицо.

Гюг вскочил с кресла. Он сделал последнее усилие овладеть собой и отвернулся от Ди. Она подняла на него полные слез глаза.

— Не уходите так… рассердившись на меня…

Он быстро обернулся.

— Рассердившись на вас! — воскликнул он. Теперь его глаза смотрели на нее зовущим взглядом, притягивая ее к себе, молили о поцелуе.

Будто поняв его, Диана подняла лицо.

Любовь, словно могучий поток, залила все ее существо. Не было больше застенчивости, робости перед Гюгом, она забыла все, кроме того, что он здесь, близко, рядом с ней. Она потеряла представление о времени, о месте, об обычных условностях и вся отдалась порыву своего сердца.

— Гюг, — прошептала она, задыхаясь.

Он схватил ее в объятия и, как человек, умирающий от жажды, приник к ее губам. Ди казалось, что это конец, что в этом поцелуе она отдает ему свой последний вздох. Она чувствовала себя жалкой былинкой, подхваченной вихрем страсти. Силы покидали ее, сердце бешено билось, готовое вырваться из груди.

Но вот она почувствовала, что опять свободна.

Она откинулась на подушки, обессиленная, слишком счастливая для того, чтобы говорить. Гюг стоял на коленях возле ее кровати; она положила руку на его темные волосы.

Оба молчали. Наконец Ди промолвила:

— Я не знала, я даже не предполагала, что могу вам нравиться.

Он поднял к ней взволнованное лицо.

— Нравиться, — повторил он горько. — Я весь охвачен любовью к вам, Ди, я весь измучен ею. Я знаю, что виноват. Ди, клянусь вам, я боролся. Умоляю вас, верьте мне. Я хотел уехать, уйти от вас, но не мог противостоять желанию увидеть вас в последний раз, и вот я пришел…

— О, если бы вы не пришли, — вздрогнула Ди. Она приподнялась и взяла его лицо в свои ладони. — Я не понимаю, в чем вы виноваты, — сказала она, — но я ничего не хочу знать кроме того, что вы любите меня. Повторите мне это еще раз. Я хочу услышать это от вас!

Ее пылкость снова зажгла в нем страстный порыв. Он поднялся с колен и обхватил ее руками.

— Ваше сердце бьется под моей рукой, — сказал он ей очень тихо; его губы нежно ласкали ее шею. — Неужели вы не чувствуете, как я люблю вас? Вы слышите? Я люблю вас, я так люблю вас!

В коридоре раздался голос Виолетты. Она, запыхавшись, вошла в комнату.

— Ты здесь давно, Гюги? — спросила она.

— Я пришел к чаю, — сказал он.

Виолетта взглянула на Ди.

— У Ди очень усталый вид, — сказала она. — Я думаю, лучше тебе уйти.

Она следила взглядом за ним, за тем, как он прощался с Дианой. Но не заметила ничего, кроме обычного рукопожатия, не услышала ничего, кроме обычных слов прощания. Взгляд, который Гюг бросил на губы Ди, его страстное пожатие остались незамеченными.

Когда он ушел, Виолетта села в кресло, которое он только что оставил.

— Бедный Гюг, — сказала она, — у него сегодня был очень расстроенный вид. Я думаю, он иногда чувствует себя неважно, хотя и старается не показывать этого.

Она остановилась и ждала. Ди молчала. Она вся ушла в воспоминания о поцелуях Гюга, о словах любви, о чудесной тайне, раскрывшейся перед ней.

— Вы, конечно, знаете, что он женат, — продолжала Виолетта.

— Кто? — спросила Ди, чувствуя, что от нее ждут каких-то слов. Она почти не слышала слов Виолетты.

— Гюг, конечно, — отвечала та. — Он женился шестнадцать лет тому назад на леди Гермионе Эпрель. Они уже много лет как разошлись, но Гермиона не хочет дать ему развод. Она, видите ли, католичка. Так что бедный Гюг одновременно и свободен, и связан. Большая неудача, не так ли?

Ди лежала совсем тихо в темноте; она слышала, как часы пробили двенадцать, потом час, два; скоро взойдет солнце, и весь мир засияет новой красотой.

Теперь Ди все стало ясно, она все поняла; Гюг женат и никогда не сможет развестись со своей женой, а если бы это и стало возможно благодаря какому-нибудь чуду, развод погубил бы его карьеру.

«Я должна побороть в себе это чувство, — снова и снова в отчаянии твердила себе Ди. — Ведь перестану же я когда-нибудь мучиться — через год я не буду, просто не смогу уже так страдать, но только я не должна его больше видеть».

В одном она была твердо уверена: надо положить всему конец. Несмотря на свою молодость, она успела усвоить твердые правила жизни, и первое из них гласило: «Не покушайся на то, что принадлежит другому».

Ди откинула с лица упавшую на него прядь волос и села на кровати, обхватив руками колени.

Она должна уехать отсюда, избежать возможности встретить Гюга. «Если я его снова увижу, я не в силах буду уехать», — говорила она сама себе. Она вся трепетала при воспоминании о вчерашнем дне, пробовала забыть, не думать о поцелуях Гюга, о страшном могуществе его прикосновений, но это было выше ее сил. Несмотря на отчаяние, на тоску при мысли о предстоящем ей самоотречении, воспоминания сладкой болью сжимали сердце Ди.

Она упала на постель и спрятала лицо в подушки.

«О, Гюг, Гюг! — шептала она. — Я не могу отказаться от тебя, я хочу тебя, хочу тебя!»

Ди страдала так сильно, как это возможно только в молодости. Она растерялась в этом мире новых для нее ощущений, где восторг и горькое страдание шли, казалось, рука об руку. Она лежала, обессиленная, глядя прямо перед собой мрачными, еще не просохшими от слез глазами. Тонкие полоски света пробивались сквозь темные шторы — занимался новый день.

«День, который нужно как-то прожить, — с тоской подумала Ди. — Длинный день, в течение которого придется казаться веселой и скрывать от всех муки сердца. А затем настанет ночь и принесет только одни воспоминания. И такова будет моя жизнь в течение многих лет. Вспоминать и влачить жалкое существование — вот мой удел».