Аманда скрылась за дверью, которая вела в ее спальню, и стянула с себя свитер и влажное трико. Растеревшись насухо, она снова надела халат, потом достала из ящика комода нейлоновое, отделанное кружевами нижнее белье, а из шкафа – красивое шифоновое платье, чей светло-зеленый цвет весенних листьев очень шел к ее светлой коже и волосам цвета спелой пшеницы.

Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы переодеться. Влажные свитер и трико она засунула в кожаную сумку, в которой лежали теннисные туфли и ракетка, а банный халат повесила в ванной на крючок.

– Вот и нет следов преступления, кроме тех, что ты держишь в руках, – весело проговорила Аманда, возвращаясь в комнату.

Вернон обернулся к ней.

– Как ты думаешь, сколько здесь? Почти двадцать миллионов лир!

– Десять тысяч фунтов, – быстро подсчитала Аманда. – И еще тысяч пять мы получим за украшения…

– Не больше, – перебил ее Вернон, – ты же знаешь, как они обычно сбивают цену, говоря, что трудно извлечь камни из оправ.

– Будь с ними пожестче. Ты не хуже меня знаешь, что завтра утром драгоценности будут в Тунисе.

– Постучи по дереву!

Она рассмеялась.

– Ты всегда боишься, как бы чего не случилось! Но ты прав: риск нам не нужен. Так или иначе, ты понимаешь, что это позволит позаботиться о старой миссис Маршам, о Генри Баркли, о семье Чапман.

– Цыплят по осени считают, – сердито возразил Вернон.

Аманда открыла ящик туалетного столика и достала пару перчаток.

– Положи драгоценности сюда, – предложила она, – а я возьму хлеб. Его принесли?

Вернон кивнул.

– Да, он в коробке, прямо за дверью. Мальчишка принес его сразу после твоего ухода.

В промасленной картонной коробке был пшеничный хлеб, который итальянцы пекут на пасху и кладут возле алтаря, чтобы обеспечить хороший урожай в будущем году.

На страстную пятницу женщины кладут такой хлеб в каждой часовне, украшенной во славу воскресения Господня.

На свежей хрустящей корочке были изображены пшеничные колосья.

– Теперь, когда все закончилось, я наконец могу поесть, – весело проговорила Аманда.

– До конца еще далеко, – строго заметил Вернон. – Я не успокоюсь, пока мы не сбудем все это с рук.

Аманда взглянула на деньги, лежавшие у него на коленях.

– Я полагаю, мы поменяем их на фунты, – сказала она. – Не хотелось бы мне прыгать еще раз.

– Джексон еще ни разу нас не подводил. Если этот его друг столь же надежен, как все прочие, нам будет не на что жаловаться.

– Если не считать двадцать процентов, – очень тихо проговорила Аманда.

– Моя дорогая, что бы делали такие любители, как мы, если бы не Антонио и подобные ему? Не стоит мелочиться, Аманда, и, ради всего святого, спрячь это барахло.

Она взяла нож и отрезала верхнюю часть хлеба, а потом пригоршнями стала вытаскивать мякиш, пока не осталась одна корка.

Вернон протянул ей банкноты и она засунула их внутрь, прикрыв сверху мякишем. Чтобы приладить на место верхнюю корочку, Аманда достала из комода три длинные спицы, прикрепила их с трех сторон хлеба и закрепила верхушку, проделав в ней три отверстия.

– Отлично! – сказала она, отстраняясь, чтобы полюбоваться своей работой. – Теперь завернем его в белую бумагу, так, чтобы люди видели, что мы несем.

– Я положу перчатки в карман, – сказал Вернон.

– Доставай их осторожно. Будет ужасно, если выпадут бриллианты Лоренцо!

– Придется тогда представить, что они упали с твоей шеи, – сказал Вернон.

– Ну, мое пальто из верблюжьей шерсти не подходит к бриллиантам такой величины, – засмеялась Аманда. – Да, будь я настоящей женщиной, я бы поносила их, прежде чем отдавать.

– Прекрати болтать глупости и пойдем. – Аманда улыбнулась и встала.

– Бедняжка! Я знаю, ты не любишь, когда я дразню тебя. Но все прошло хорошо, а ведь меня могли схватить.

Вернон глянул на нее с высоты своего роста.

– Послушай, Аманда, – сказал он. – Разве мы сделали недостаточно? Может, нам пора остановиться?

– Вернон, ты знаешь, что мы поклялись друг другу страшной клятвой, что расплатимся со всеми, и мы это почти уже сделали.

– Не искушай судьбу, Аманда, неужели ты не понимаешь! Давай поделим деньги, вместо того чтобы возвращать всю сумму. Если миссис Маршам вернется, двух тысяч ей будет вполне достаточно.

В его голосе больше не было гнева, он говорил почти умоляюще. Аманда отвернулась и неожиданно твердо произнесла:

– Ты знаешь, сколько сделали эти люди, чтобы обмануть папу. Подумай обо всех страданиях, которые они причинили таким невинным созданиям, как старая верная миссис Маршам и глупый старик Генри Баркли. Они страдают лишь потому, что любили папу.

Мы должны с ними расплатиться. Раньше ты ведь рисковал и сильнее, а сейчас просто завидуешь тому, что я должна делать эту работу.

– Хорошо, Аманда, ради Бога, не устраивай сцен. Вы, женщины, всегда умеете настоять на своем! Я только надеюсь, что мне не придется говорить: «Я же предупреждал тебя», когда мы оба окажемся в тюрьме.

– Надеюсь, что это произойдет не в Италии! – улыбнулась Аманда. – Могу себе представить, какие здесь грязные и сырые тюрьмы.

– Надевай пальто и пойдем! – резко произнес Вернон. Аманда принесла пальто из спальни, накинула макинтош на плечи брату и, взяв хлеб, открыла входную дверь.

Они прождали лифт довольно долго, потому что обслуживание в дешевых номерах отеля было особенно скверным в обеденное время.

Часы в главном вестибюле показывали чуть больше десяти.

Аманда невольно вспомнила синьора Лоренцо и его очаровательную гостью.

Синьор Лоренцо был известен в «Сплендифико» своими любовными похождениями. Они вызывали зависть и восхищение мужского персонала отеля, а горничные бросали вслед синьору томные взгляды, мечтая когда-нибудь получить приглашение в его роскошный пентхауз.

«У него дворец и роскошное поместье всего в двадцати милях от города, но он предпочитает жить в «Сплендифико», и для нас это большая честь», – однажды поведал Аманде один из официантов.

Аманда знала, что не только щедрые чаевые, но и репутация донжуана делали синьора Лоренцо почти что героем в глазах многих людей.

Пока брат и сестра медленно шли к выходу по мраморным плитам огромного вестибюля, Аманда чувствовала, что служащие отеля бросают на них сочувственные взгляды. Светлая кожа и золотистые волосы постоятельцев-бедняков будоражили воображение смуглых пылких итальянцев.

Все сочувствовали Вернону, сломавшему ногу, участливо следили за тем, как день ото дня его состояние улучшается, и постоянно расспрашивали врача, который с типичным итальянским оптимизмом подробно живописал улучшение здоровья своего пациента.

– Дождь усиливается, синьорина, – сказал Аманде швейцар, когда они с Верноном добрались наконец до вращающейся двери. – Стоит ли вам выходить сегодня вечером?

– Но мы идем в церковь, – ответила Аманда, отворачивая уголок белой бумаги, чтобы швейцар увидел пасхальный хлеб.

– О, тогда конечно! Сегодня пасхальный хлеб должен быть в церкви. Иначе вам не будет удачи.

Он остановил такси и помог Вернону сесть в машину. Они дали ему небольшие чаевые, которые он принял с благодарностью.

– Какой милый человек, – сказала девушка, когда такси тронулось.

– Они все очень милы с тобой, – заметил Вернон.

Такси быстро подъехало к церкви, построенной еще в пятнадцатом веке на пожертвования бедняков Неаполя.

Тем вечером люди нескончаемым потоком шли по ее мокрым ступеням: женщины в черных платках, мужчины с детьми на руках, американские туристы, не отрывавшиеся от своих путеводителей.

Алтарь, иконы и статуи были задрапированы парчой. Яркий свет падал только на огромные вазы с гвоздиками и снопами пшеницы. Вокруг горело множество свечей, и золотые ангелы вокруг алтаря, казалось, парили в буйстве красок и света.

Напротив, окруженный стульями для молящихся, лежал белый платок, на который прихожане бросали монеты. Женщины клали рядом с монетками пасхальные хлебцы.

Нищие на паперти протягивали руку за подаянием. Некоторые из них предлагали образки святых.

Аманда замешкалась, пытаясь протиснуться сквозь ряд коленопреклоненных женщин, и в этот момент мягкий голос подле нее произнес:

– Возможно, я смогу помочь синьоре положить ее хлеб?

Обернувшись, девушка увидела просто одетого человека в темных очках с сединой на висках.

Он говорил по-английски, как ей показалось, с нарочитым иностранным акцентом.

– Боюсь, мне трудно будет найти ему место, – произнесла Аманда первую часть пароля.

– Место можно найти, – ответил незнакомец.

– Тогда, может быть, вы будете так добры, что поможете мне? – С этими словами Аманда отдала ему хлеб, он поклонился, протиснулся сквозь толпу и исчез.

Она с облегчением вздохнула и тут же увидела Вернона, который с трудом протискивался поближе к ней. Увидев, что хлеба у сестры в руках нет, он спросил:

– Чего же мы ждем?

– Здесь так красиво, – отозвалась Аманда.

Ею внезапно овладело желание помолиться. О чем – она точно не знала. Возможно, о любви, потому что все женщины грезят о любви. Но Вернон уже повернулся и, прихрамывая, пошел к выходу. Люди расступались перед ним, видя, что его нога в гипсе и он тяжело опирается на палку.

Аманда поспешила вслед за ним. Когда они вышли на крыльцо, женщина, чье лицо почти полностью скрывал черный платок, прижимая к себе ребенка, коснулась другой рукой плеча Аманды.

– Извините, синьора, но не могли бы вы помочь мне? – произнесла она на ломаном английском. – Мой муж болен… У нас нет ни угля… ни дров… чтобы развести огонь. Может, у синьоры есть старое пальто?