Калли потянулась вниз и взяла его плоть в руку, гладя и исследуя так, как он делал это с ней. Стиснув зубы и напрягая ноги, словно бы сопротивляясь, Гэйб задрожал, а затем застыл.

Движимая древним инстинктом, присущим всем женщинам со времен Евы, Калли пробежала пальцами по всей его длине, поласкала чувствительную вершинку, коснулась и размазала крошечную капельку выделившейся жидкости. Восхищенная тем, насколько горяча и шелковиста на ощупь его плоть, она сжала руку, заставив его застонать.

Калли замерла, неуверенная, что делать дальше. Она хотела почувствовать его внутри, ее разгоряченное ноющее лоно нуждалось в этом, но Гэйб не двигался. Он просто смотрел на нее, позволяя ей играть с собой, хотя его тело изгибалось и дрожало от с трудом контролируемого желания. И она никак не могла понять, почему он бездействует. Он хочет ее, и она хочет его, так почему он не…?

А затем она поняла. Он пытался загладить свою вину за первый раз.

– Ты можешь скакать на мне, – предложил Гэйб хриплым от желания голосом, – так ты будешь всё контролировать.

– Скакать на тебе? – Калли была заинтригована. Взобравшись на мужа, она немного неуклюже расположилась над его возбужденной плотью и направила ее в себя. Почувствовав, как нечто горячее, гладкое, длинное начало проникать в нее, она остановилась. Застонав, Гэйб стиснул зубы, но остался неподвижным. Она снова начала двигаться, медленно опускаясь, пока его плоть не оказалась полностью в ней. Это было восхитительно. Уперевшись руками в кровать с обеих сторон его тела, Калли наклонилась вперед и попробовала пошевелить бедрами. Застонав, Гэйб вонзился в нее, и ее затопило наслаждение. Калли стала двигаться вместе с мужем, сжимая внутренние мышцы, ощущая его во всю длину внутри себя.

Она двигалась и двигалась, Гэйб вонзался в нее, и вдруг неожиданно – это действительно нельзя было описать другим словом – она, которая никогда в жизни не ездила верхом ни на одном животном, начала скакать на своем муже. Она скакала, а он изгибался под ней, пронзал ее, двигался в ней. Его ладони ласкали ее груди, а она двигалась всё быстрее и быстрее, издавая слабые высокие звуки удовольствия.

В последний момент Гэйб скользнул рукой туда, где они были соединены, прикоснулся к ней там, и внезапно она воспарила, воспарила и разбилась на тысячи осколков, осыпавшихся на и вокруг него. Тонко и высоко вскрикнув, Калли рухнула на тяжело вздымающуюся грудь мужа, забыв обо всем.

С трудом хватая ртом воздух, Гэйб прижал ее к себе. Он не хотел отпускать Калли и был способен думать только об одном – она только что стала его женой не только с точки зрения закона, но и на самом деле. Обняв удовлетворенную и расслабленно лежащую на его груди молодую женщину еще крепче и поцеловав ее в макушку, он натянул на них одеяло. Гэйб не хотел, чтобы Калли замерзла.

Он заявил на нее свои права. Теперь ему осталось сделать только одно – удержать ее.


* * *


Несколько часов спустя Гэйб проснулся под звук медленно, но неустанно падающих капель. Дождь прекратился. Но не это разбудило его. Он прислушался. Видимо, сейчас было то тихое время перед рассветом, когда Лондон почти успокаивался. Он слышал только, как последние капли дождя равномерно барабанили по крыше.

Потянувшись к Калли, Гэйб обнаружил, что ее нет в постели. Он приподнялся и увидел ее, завернувшуюся в красную шаль, сидящую на подоконнике, подтянув колени к груди, и смотрящую в серую ненастную ночь.

Ему был знаком этот взгляд – взгляд человека, смотрящего внутрь себя.  Или, как в ее случае, взгляд женщины, глядящей наружу и желающей получить то, чего у нее не было; то, что находилось где-то там. Страстно мечтающей об этом. И не желающей того, что у нее уже имелось: не желающей его.

Гэйбу неожиданно стало холодно. Она должна полюбить его. Обязана полюбить его. Он убедит, заставит ее полюбить себя.

«Будто бы любовь можно получить силой», - в отчаянии подумал он. Но что еще он мог поделать? Он должен попытаться.

Калли понравилось то, что они делали в постели, Гэйб был уверен в этом. Тогда он снова и снова станет спать с ней, станет любить ее, пока она не привяжется к нему.

Она не хотела выходить за него замуж, и ему пришлось хорошенько потрудиться, чтобы убедить ее. Сегодня была их первая брачная ночь, а Калли уже начала сожалеть о своем решении?

Он думал – надеялся, – что ему удалось исправить впечатление, сложившееся у нее после того, как он потерял самообладание. Очевидно, нет.

Если только проблема заключалась не в постельных делах, а в чем-то другом. Гэйб был уверен, что она смогла испытать по крайней мере часть тех восхитительных ощущений, испытанных им самим, когда они занялись любовью во второй раз. Если он что и знал о женщинах, так это то, удалось ли ему доставить им наслаждение или нет. И он готов поклясться своей жизнью, что ей было хорошо. Самому ему было не просто хорошо.

Но Калли покинула его, покинула их супружеское ложе. Теперь она сидела на холодном подоконнике одна, сжавшись в комочек, олицетворяя всем своим видом страдание. Вглядываясь в холодную ночь так, будто бы там, снаружи, находилось что-то, так необходимое ей. Необходимое больше, чем всё то, что она имела здесь, внутри.

Гэйб почувствовал, как на сердце легла ледяная тяжесть. Он принес в этот брак только свою способность защитить Ники, а это слишком тонкая ниточка, чтобы удержать жену. Он надеялся, рассчитывал, что его навыки в искусстве любви помогут ему сделать это. По крайней мере, удержать ее на время, достаточное для того, чтобы его попытки заставить полюбить себя увенчались успехом.

Он не хотел терять Калли. Он должен заставить ее полюбить себя.

Это сделать не сложнее, чем схватить луну.

Но, вероятно, ему удастся подобраться к ней  по-другому. Может быть, она беспокоится о сыне? Калли была превосходной матерью. Если бы ей предстояло сделать выбор между сыном и мужем, Гэйб знал, кого бы она выбрала – сына. В отличие от его собственный матери, сделавшей другой выбор.

Гэбриэл, вечный неудачник в любви.

Но он так же был воином и не собирался сдаваться. Эта крошечная, прекрасная, сжавшаяся в комок на подоконнике женщина, живое воплощение скорби, держала в своих руках его сердце. Неважно, знала она об этом или нет. И он не позволит ей вернуть его.

Гэйб выбрался из кровати и подошел к Калли. Один взгляд на ее лицо заставил его сердце сжаться.

– Что случилось? – спросил он.

Ее ответный взгляд был печальным:

– Нам не следовало этого делать.

– Почему нет? – слова прозвучали грубо.

Вопрос повис в воздухе. Калли не ответила, только покачала головой. Ее губы дрожали.

– Мы можем попробовать еще раз, – поспешил предложить Гэбриэл, – если получилось не очень хорошо…

– Это было восхитительно, – проговорила она таким слабым печальным голосом, что ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять ее слова.

– Тогда…?

– Я не хочу говорить об этом.

Расстроенный, Гэйб продолжал смотреть на нее. Если он не знал, в чем дело, то не мог решить проблему. Калли замерзла. Он принес ватное одеяло и закутал ее, затем, замешкавшись на секунду, обнял. Слава Богу, она не возражала, потому что он не был уверен, хватило бы ему сил отпустить ее, пожелай она этого.

Он держал ее в своих объятиях, прижимая к груди, согревая теплом своего тела, поддерживая. Калли продолжала смотреть в окно. Одинокая слеза медленно скатилась по ее щеке.

Гэйб впал в отчаяние. Как он может убедить ее довериться ему и всё рассказать?

– Что бы ни случилось, я всё исправлю. Только скажи… – не было ничего, чего бы он не сделал для нее.

Калли покачала головой, и тихие слезы градом потекли по ее щекам.

– Я сделал что-то не то? Или не сделал?

Ее лицо сморщилось.

– Нет, – отрывисто ответила молодая женщина и, повернувшись к Гэйбу в своем горе, судорожно вцепилась в него, – это совсем не твоя вина. То, что ты сделал… что мы делали вместе… это было совершенно… я никогда… это было идеально, – глаза Калли вновь наполнились слезами, и она смахнула их, – я прошу прощения, не знаю, что со мной происходит. Я чувствовала себя… я чувствую себя восхитительной и желанной, правда.

«Она чувствует себя восхитительной и желанной, – уныло подумал Гэйб, – именно поэтому сейчас она выглядит такой несчастной».

И что, предполагается, мужчина должен делать со всем этим?

Как он может научить ее желать его так, как он желает ее?

– Давай вернемся в постель, и я снова помогу тебе почувствовать себя желанной, – хриплым голосом предложил Гэйб. Он не знал, что еще ему сделать, кроме как любить ее. Он был способен думать только о том, что необходимо стереть с ее лица это печальное выражение. И если ему удастся заставить ее тело петь от страсти, снова и снова, то, может быть, тогда…

Он поцеловал ее, и Калли ответила на поцелуй. «Это начало, – сказал он себе, – ведь она целует тебя так, будто действительно хочет этого».

Гэйб отнес жену в постель и любил ее третий раз – очень медленно, вдумчиво, почитая ее каждой клеточкой и частичкой своих тела и души. Калли отвечала на каждый его поцелуй своим поцелуем, на каждую нежную ласку – своей лаской, и во всех ее движениях чувствовалась такая искренность, смешанная с отчаянием, что это почти разбило ему сердце.

Она старалась слишком сильно, и он знал, что это значило.

Они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, пока Гэйб, безжалостно увеличивая напряжение в ее теле, подводил Калли к долгой сильной разрядке, пока наконец она не заметалась, задрожав и не владея собой, и не упала ему на грудь, и в тот же миг он сам разлетелся на куски и утонул в ее глазах.