Ей никто не ответил, но немало женщин, окружавших Джемму, повернулись и устремили негодующие взгляды на тех, кто стоял у стен. Прачки держались не слишком хорошо: они поспешили уйти, подталкивая друг друга, чтобы поскорее убраться.

Это не означало, что Джемма осталась одна. В спальне все еще находилось около тридцати женщин, однако настроение изменилось. Улыбаясь, они повели ее к постели.

— Ну, иди, пока мужчины не явились сюда с лэрдом.

Кто-то осыпал постель душистыми осенними травами. Цветов не было, но воздух наполнился ароматами вереска и мяты. Сжалившись над ее стыдливостью, Ула накрыла Джемму простыней — и как раз вовремя. Они услышали доносящиеся снизу голоса мужчин, сопровождающих ее мужа. Они пытались затянуть непристойную песенку, но постоянно сбивались из-за хохота.

В дверь не стучали, они вломились в комнату, создавая ужасный шум и пытаясь спеть следующий куплет скабрезной песни. Две женщины поспешно распахнули двери спальни, впуская толпу облаченных в килты весельчаков. Со смехом они вытолкнули вперед лэрда.

— Убирайтесь!

Мужчины в этот раз не спешили послушаться хозяина, а снова громко запели. Некоторые начали энергично размахивать кружками, задавая остальным ритм. Это оказалось удачной мыслью, и они громко допели последние куплеты. Женщинам выбранная ими мелодия не слишком понравилась. Они начали теснить мужчин к дверям, а те начали расхватывать их, уводя с собой. Ула ушла последней, решительно закрыв за собой дверь.

— Чертовы нахалы!

Джемма посмотрела на своего супруга и рассмеялась. Она ничего не могла е собой поделать: Гордон Дуайр оказался мокрым насквозь, с шапочки до сапог. Вода капала со складок его килта, собираясь лужей у его ног. Он бросил на нее недовольный взгляд:

— Я не виноват. Вода была холодная, а я днем вымылся.

— Почему-то мне кажется, что их цель была не в том, чтобы сделать вас чистым, Гордон. Скорее, наверное, охладить ваш пыл.

Она откинула простыню и встала. Гордон так быстро закрыл рот, что зубы громко клацнули. Его лицо стало напряженным, словно ему было больно, но в его глазах она увидела огонь страсти. Это пламя придало ей смелости. Она медленно направилась к нему, испытывая удовольствие от того, как его взгляд ловит каждое ее движение. Все те любовные сонеты, которые она прочла в какой-то книжке, внезапно сделались ей понятны. Вот что имелось в виду, когда речь шла о том, что взгляд отвести нельзя! Гордон привязан к ней — и это не просто плотское желание. Какое-то чувство заставило его глаза ярко сиять.

В них отражалось восхищение — да. Но было там и чувство облегчения. Облегчение, связанное с опытом его прежнего брака, когда, входя в свою спальню, он видел женщину, в испуге съежившуюся под одеялом.

— Ты так прекрасна, что никакие слова этого не выразят, Джемма. Спасибо, что стала моей женой.

Она подняла руки и начала расстегивать на нем мокрый камзол. Жесткая ткань сопротивлялась ее усилиям.

— Мы друг другу подходим.

Первая пуговица, наконец, поддалась, и она взялась за вторую.

Он бережно взял ее за подбородок и заставил поднять голову, заглядывая ей в глаза.

— Я женился на тебе не только ради того, что можно записать на листке пергамента, Джемма.

Его голос был полон нежности. Эта нежность стала для нее полной неожиданностью. Ее сердце радостно впитало эти слова, не давая сомнениям омрачить ее радость. Он наклонился и поцеловал ее. Пальцы, расстегивавшие его камзол, сжались, чтобы притянуть его ближе. Ее больше не тревожила собственная нагота: казалось, что это состояние было сейчас самым подходящим. Ее беспокоила только жесткая ткань, за которую цеплялись ее пальцы, однако поцелуй был слишком приятным, чтобы его прерывать. Подражая Гордону, она приоткрыла рот и повернула голову так, чтобы их губы слились еще полнее. Она даже провела кончиком языка по его нижней губе. Он вздрогнул и отстранился, немало ее озадачив.

Заметив ее недоумение, Гордон хмыкнул:

— Дело не в том, что мне что-то не понравилось, Джемма. Совсем наоборот.

Он отступил еще дальше, заставив ее почувствовать еще большую неуверенность. Ее руки быстро поднялись в попытке прикрыть наготу.

— Наверное, нельзя было ждать, что ты поймешь, что я имею в виду.

Он расстегивал свой камзол, и его пальцы двигались гораздо быстрее и увереннее, чем ее.

— Тогда попробуй объяснить, — ответила она еле слышным шепотом, даже не задумываясь о том, насколько ясно это показывает ее уязвимость.

Гордон стремительно сорвал с себя камзол и бросил его на стул. Когда он посмотрел на нее, Джемма судорожно втянула в себя воздух: когда она раньше считала его взгляд ярким, она не представляла себе, как он может загореться! Теперь его глаза светились, словно луна на ясном небе, и в них жило неукротимое желание.

— Твоя отвага внушает мне желание ответить тебе в полной мере, милая, и клянусь, что уже ненавижу мою одежду, которая мешает мне чувствовать тебя!

— Но разве жена не обязана заботиться о своем супруге?

Джемма сама не знала, откуда у нее берется эта храбрость, однако это чувство помогло ей снова почувствовать себя уверенной и опустить руки. Гордон выгнул бровь и осведомился:

— Ты меня дразнишь, малышка?

— Возможно. И если это так, то, полагаю, я у вас этому и научилась.

Он расстегнул ремень — и пропитанный водой шерстяной килт упал на пол мокрой кучкой.

— Отлично. Думаю, у нас с тобой будут получаться хорошие игры.

Джемма едва расслышала его слова. От ее взгляда его тело теперь закрывала только рубашка, а так как она была мокрой, то липла к нему, словно вторая кожа. Ткань стала прозрачной, так что под ней были видны темные волосы, которые росли у него на груди. Казалось, все его тело состоит из сильных мышц. Они спускались от его широких плеч к тонкой талии, а ниже туго оплетали ноги.

Однако все ее внимание захватила его мужская плоть, приподнявшая ткань рубашки. Жезл был налит желанием, поражая ее толщиной и длиной.

— Ты передумала?

Нотки нежности, прозвучавшие в его вопросе, показались ей жалостью. Джемме это не понравилось: она поняла, что если примет хоть крупинку жалости, то, скорее всего, начнет трястись от страха. Ее влекло к нему так сильно, что она разозлилась, когда он ушел. Она заставила себя помнить только об этом — и, неуверенно подойдя к нему, обеими руками подняла ему руку, чтобы развязать стягивающую рукав тесьму.

— Твое мужество поражает, Джемма.

Она встретилась с ним взглядом — и прочла в его глазах искреннее восхищение. Подняв другую руку, он провел ею по ее волосам, начиная с макушки и погружая пальцы в недавно расчесанные пряди. Такое простое прикосновение, но от него по ее телу растеклась волна сладкого предвкушения.

— Закрой глаза.

Она медлила, и он снова зарылся пальцами в ее волосы рядом с корнями. Он сжал шелковистые пряди очень осторожно, но этого было достаточно, чтобы по ее телу пробежали новые потоки наслаждения.

— Закрой глаза и ни о чем не думай.

— О! Я поняла.

Но, по правде говоря, она ничего не понимала. Ее ресницы опустились, и Гордон чуть сильнее потянул ее волосы. Когда она перестала отвлекаться на то, как он выглядит, ощущения стали вдвое острее. Они пробежали по ее позвоночнику и стекли в живот, где разбудили страсть, которая дремала там с того времени, как он был с ней в постели. На этот раз все происходило гораздо быстрее, ее тело в мельчайших подробностях вспомнило то блаженство, которое ей подарили его палец и губы. Она жаждала большего, и внизу ее живота возникла тянущая пульсация.

— Так, милая. Доверься мне.

Хотя Джемме не было холодно, но когда его рука оставила ее волосы, она остро ощутила, что ей не хватает этого тепла.

Не хватает его жара.

Вся ее кожа требовала его ласки. Ей хотелось ощутить его прикосновения к ее груди, животу, изгибам бедер. Мысль об этом пьянила. Ее чувства невероятно обострились, так что она явственно услышала влажный шлепок, с которым его рубашка упала на пол. Возбуждение текло по ее коже — и, потеряв способность оставаться неподвижной, она открыла глаза.

Он притянул ее к себе прежде, чем она успела рассмотреть его тело. Его губы приникли к ее губам жадным поцелуем. Страсть ярко пылала в нем, отражаясь в его поцелуе. Он положил ладонь ей на затылок, не давая шевельнуться, и ворвался в ее рот. Его язык погрузился глубоко, скользнув вдоль ее языка, и внизу ее живота томление стократно усилилось, требуя того же. Она снова ощутила сосущую пустоту, но на этот раз ощущение не возникало постепенно, оно моментально вспыхнуло пламенем, которое одновременно дарило наслаждение и терзало. Джемма подняла руки, цепляясь за его плечи, ощущая под ладонями теплую кожу, к которой ей так хотелось прижиматься.

Гордон подхватил ее на руки и отнес на кровать — на кровать лэрда. При этой мысли она ощутила прилив угрюмой жадности.

— Вы были здесь с Эньон?

Он уложил ее на пахнущую вереском простыню, бережно приподняв ей волосы, чтобы они не попали ей под спину.

— Нет.

Его голос был хриплым. На постели оказалось темнее — туда попадал только дрожащий свет свечей. Это заставило ее чувства снова обостриться. Она стала различать самые слабые звуки, даже стук своего сердца. Подняв руку, она прижала ладонь к его груди. Под пальцами она почувствовала мощное биение его сердца, и на ее губах расцвела улыбка.

— Вот именно, милая. Мы не так уж непохожи, когда с нас спадает вся мишура обычной жизни. Здесь наши тела прекрасно подходят друг другу.

— Нам еще предстоит проверить, насколько хорошо они подходят.

— Более храбрых речей я от девственницы не слышал!

Она опустилась на постель и почувствовала, как он нависает над ней. Он продолжал лежать на боку, но рядом с его сильной и крупной фигурой она ощущала себя маленькой и хрупкой.