(Caught in the undertow just caught in the undertow)

And every second I waste is more than I can take…

Прошмыгнув к себе, стала быстро раздеваться, первым делом стаскивая с себя мокрые джинсы. Волосы лезли в глаза и мешали нормально видеть. Да и слезы, чтоб их, снова выступили на глазах, как только я оказалась в комнате. На улице и метро еще худо-бедно сдерживалась, а тут словно плотину прорвало. Отбросив джинсы от себя в сторону, медленно опустилась на кровать и, закрыв лицо руками, расплакалась пуще прежнего. Ну, почему я дура такая, а? Знала ведь, что ничем хорошим это не кончится. Знала… Но надеялась, что со мной подобное не случится. Что со мной Никита станет другим. На самом же деле это была дурная затея. И любовь, которую я себе нарисовала, оказалась призрачной. Всего лишь плод моей фантазии. А Гоголь просто-напросто хорошо сыграл свою роль. Получил, что хотел, и на этом можно было расслабиться. Пойти целоваться с другой, более безотказной девчонкой. Впрочем, я сама во всем виновата. Он лишь воспользовался ситуацией.

Как бы я не старалась уговорить себя встать с кровати и пойти в ванную, хотя бы помыть руки, ничего не получалось. Я промокла, продрогла, голова стала словно чугунной и жутко болела. Я же продолжала сидеть и глотать слезы.

Сколько прошло времени, понятия не имею. Очнулась лишь, когда в дверь осторожно постучали. Вздрогнула от того, что этот, казалось бы, вполне обычный звук, показался мне очень громким.

Схватила край покрывала и накрыла им ноги. И правильно сделала, потому что в комнату, после моего хриплого «Да?», влетел растрепанный Веник. Присвистнул, увидев валяющиеся на полу джинсы. Потом перевел взгляд на мое заплаканное лицо. Его я, увы, скрыть никак не могла. Если только с головой одеялом накрыться. Но уже было поздно. Так что брат увидел меня во всей красе. Точнее, в состоянии нестояния.

— Офигеть, систер, в чем дело? — напряженно поинтересовался младшенький, прикрывая за собой дверь комнаты и подходя ко мне ближе.

— Ни в чем, — все так же хрипло откликнулась. Веник тоже сдружился с нашим соседом. Поэтому я не рассчитывала на поддержку брата в сложившейся ситуации.

— Как это ни в чем? — а вот теперь в голосе брата послышалось недовольство. — Я тут, понимаешь ли, из-за ее воя и всхлипывания, Чеза на паузу поставил. А она мне «ничего»? Хватит хрень пороть. Говори по-чесноку, в чем дело? Просто так ты бы слезы лить не стала. Значит, что-то случилось. Вот я тебя и спрашиваю: что?

— Слушай, — всхлипнув, пробормотала, — иди к себе. Только дверь не запирай. Я сейчас приду.

— Вот даже как… — присвистнув, протянул Вениамин. — Оке, систер. Ноги в руки и бегом.

Только он ушел, как в комнату прошмыгнул заспанный Ерик. Подойдя к моим джинсам, он стал их обнюхивать, будто примерялся. Пришлось вставать с кровати и поднимать одежду с пола. Не хватало еще, чтобы ее Ершик пометил.

— Совести у вас нет, — сказала, смотря сверху вниз в большие черные глаза. — Один все нервы истрепал, второй детективом заделался, третий — психологом. А ты… хулиганом, портящим чужие вещи.

— Аф? — меня, кажется, не поняли.

Мысленно махнув рукой на сидящего на полу пса, подхватила со стула домашнюю одежду и заторопилась в сторону ванной комнаты. Там разденусь, быстро приму душ и переоденусь в спортивный костюм. Потом пойду к Венику, рассказывать о своей незавидной участи и душевных переживаниях.


— Охренеть, систер, ты думаешь, между ними и правда что-то есть? — поинтересовался брат.

Мы лежали на его кровати, закинув ноги на стену. Головы слегка свисали с края. А все потому, что легли мы не как нормальные люди, а как… не нормальные.

— А что тут думать? — еле шевеля губами, сказала. Почему-то, после короткого разговора с Веником, меня потянуло в сон. И даже надрывные крики Честера Беннингтона не бодрили, а вгоняли в еще большую меланхолию. — Он с ней целовался, понимаешь?

— А что, если это был внезапный поцелуй? — брат точно вознамерился выбелить своего нового друга в моих глазах. Бесполезно, я бы сказала. — Она сама на нем повисла и поцеловала.

— А он, бедненький, так растерялся, что и не подумал ее отстранить от себя.

— Так она, скорее всего, в него как клещ вцепилась.

— Не верю, — покачала бы головой, если бы могла. — Слишком это… неправдоподобно. Так любой может сказать, что она его сама поцеловала. Катя, нагнав меня у клуба, прямо-таки лучилась «доброжелательностью», сообщая мне о том, что они с Гоголем вместе.

— Да мало ли что она тебе сказала! — выпалил Веник, резко убирая ноги со стены и вскакивая с кровати. — Оуф…. — выдохнул, хватаясь за голову.

— Нечего было делать резкие движения, — наставительно произнесла.

Как ни странно, разговор с братом помог мне хотя бы немного прийти в себя. По крайней мере, плакать хотелось уже чуточку меньше. Хотя, признаться, я по-прежнему мечтала вцепиться Катеньке в шевелюру. А Нику — откромсать одну очень важную для мужчины часть тела. Раньше я определенно не была такой кровожадной.

— Да ну тебя, — махнул на меня рукой Вениамин. — Вам, бабам, постоянно нужно все по полочкам расставлять. На пальцах объяснять. Потом еще годами доказывать, что мы ни в чем не виноваты. А сами-то чем лучше, а? Что в вас такого? Что вы для нас делаете? Только носы воротите и свое «фи» показывайте. Меньше кури, меньше пей, и только со мной неотразимой (сомнительное предположение) время проводи. А потом еще удивляетесь, почему мы вас кидаем после первого секса.

— Веник! — ахнула, тоже вскакивая с кровати. И да, хватаясь за голову.

— Ну, что Веник? — передразнил меня брат. — Я уже достаточно Веник, чтобы понять, что от вас, женщин, ничего хорошего ждать не приходится. Вы только и делаете, что ноете. А чтобы выслушать нормально, войти в положение, так кукиш. Вы лучше страдать всю жизнь будете, чем навстречу пойдете.

— И когда это ты таким рассудительным философом стал? — поинтересовалась, упирая руки в бока.

— Было достаточно опыта, чтобы это понять. Так что… — в меня тыкнули пальцем, — помалкивай, систер. И не ной. А Никиту не мешало бы выслушать.

— Мужская солидарность проснулась? — скептически изогнув бровь, поинтересовалась. — Так вот. Никого я выслушивать не собираюсь. У меня уже уши от лапши, на них повешенной, болят.

— Ишь, какие мы нежные, — проворчал Веник. — А могла бы и потерпеть немного.

— Умеешь ты от страданий отвлечь. Так умеешь, что уже не Ника прибить хочется, а тебя.

— Ну так, — Вениамин хмыкнул и передернул плечами, — я такой. Готов принять удар на себя. А с…

— Нет! — отрезала, зная, куда клонит мелкий. — На этом разговор окончен.

Дальше сидеть и слушать у брата музыку стало бессмысленно. Он точно от своего не отступится. Начнет на меня давить. И тогда я, с большой долей вероятности, поддамся его уговорам. И пойду, как последняя истеричка, выяснять с Гоголем отношения. Чего делать, признаться, по-прежнему не собиралась.

Юльки все не было. Я еще какое-то время просто сидела у себя в комнате, ожидая, когда же откроется входная дверь. Потом не выдержала и позвонила. Ответили мне не сразу. Да и не с первого раза. Пришлось набирать номер сестры не единожды, чтобы она, наконец, соизволила мне ответить.

— Да, — недовольно проворчала Юля, все-таки сжалившись над моей нервной системой.

— Юль, ты еще в клубе? — спросила, смотря на часы, что показывали уже третий час ночи.

— Пока что да, — откликнулась систер. — У меня тут дела нарисовались. Нужно кое-что решить. И вообще, чтобы я еще хотя бы раз с тобой в клуб пошла? Понять не успела, как ты уже где-то скрылась. Ты вообще в курсе, что я тебе звонила?

Да, звонила, пока я ехала в метро. Но я была настолько занята своими душевными переживаниями, что не обращала на это никакого внимания. Потом, придя домой, вообще не притрагивалась к телефону. А вот сейчас, смотря на часы, показывающие довольно позднее время, сама забеспокоилась, где там пропадает моя старшенькая.

— В курсе, — пришлось признать очевидное.

— Чего тогда удивляешься, что я сразу на звонки не отвечаю, — прошипела Юлия. — Пришлось Веника тыркать. А он, сама знаешь, переживает сейчас сложный возраст. Пока выпытала у него, что и как, думала телефон разрядится.

То есть, пока я тут страдала, сидела, уставившись в одну точку (снова, да), они уже успели пошушукаться?

— Тогда ты уже знаешь причину, по которой я ушла из клуба, — проговорила, с досадой понимая, что снова начинаю заводиться. И плакать хочется с новой силой.

— Причину знаю, но могла бы для начала переговорить со своим Гоголем. С чего он вдруг решил к другой переметнуться.

— А ты как будто переговорила, — съязвила я.

— Пока нет…

— Пока? — зацепилась за слово.

— Послушай, чего к словам придираешься? Говорю же, у меня тут дела. Потом поговорим, когда домой вернусь.

— Сегодня? Или снова у «подруги» останешься? — продолжала зубоскалить.

— Нет, у подруги оставаться не буду, — хмыкнула систер.

— А Влада своего уже видела? — Признаюсь, не самое подходящее время задавать такие вопросы. Но я не сомневалась, что и эта темная лошадка заявится в клуб вслед за своей бывшей девушкой.

— А вот это, мелочь, не твое дело, — огрызнулась Юлия и отключилась.

Все-таки я смогла надавить на еще не зажившую рану. Наверное, именно поэтому, стало совестно. Знала ведь, как сестра реагирует на этого парня. И сама же напомнила ей о нем.

Я честно пыталась не заснуть. Снова ждала Юльку. Но заснула раньше, чем она пришла. Просто в какой-то момент поняла, что голова уже почти касается подушки. Прикрыла глаза, чтобы они немного отдохнули. И в следующую секунду в голове появилась звенящая пустота.

Проснулась уже утром. Каким чудом не проспала учебу, одному… Венику известно. Который, словно издеваясь, топал за дверью и кричал на Ершика. Пришлось нехотя открывать глаза. Голова была тяжелая, виски ломило, дыхание было затрудненным. Это что же, получается, я еще и во сне умудрилась поплакать? Вот не думала я, что могу стать настолько ранимой. Нет, все мы, бывало пускаем слезу. Но чтобы меня накрывало когда-нибудь с такой силой…