Так прошел целый час — самый тяжелый и долгий час в жизни Гвинет, а затем по мраморному полу простучали тяжелые шаги, и с их приближением все как один замолчали и поднялись со своих мест. В библиотеку вошел Джесон — один, и из груди бабушки Рэдли вырвался странный сдавленный крик. Колени Гвинет подкосились, и она почти упала на стул. Выражение лица Джесона рассказало им обо всем лучше всяких слов.

Сердце Гвинет постепенно начинало оживать, и с каждым новым ударом в ее груди помимо боли зарождалась радость. Ведь Джесон остался жив! Наверное, именно в эту минуту Гвинет и поняла по-настоящему, как она любит этого человека.

Джесон успел сменить свою сырую одежду на чей-то рыбацкий плащ. Он подошел к креслу бабушки, опустился перед ней на колени и сказал:

— Меня смыло за борт, и Джордж бросился на помощь. Мы почти уже выбрались, но накатила новая волна… Это ужасно… Когда я отыскал Джорджа, было уже поздно.

Бабушка резко качнула головой и гневно крикнула в лицо Джесону:

— Это все ты, будь ты проклят! Если бы не ты и не твои дружки, Джордж никогда не отправился бы ночью в море! Он же не умел плавать! Убирайся прочь вместе со своими потаскушками, и будьте вы все прокляты! Все!

— Я должен быть сейчас с братом, — сказал Джесон, поиграв желваками, и вышел за дверь.

Из того, что происходило в библиотеке в следующие минуты, Гвинет почти ничего не запомнила. Кто-то плакал, кто-то говорил какие-то слова, затем промелькнул доктор — Гвинет оставалась в оцепенении, и оно постепенно начало отпускать ее лишь позже, когда она каким-то образом оказалась вновь в своей спальне. Только теперь что-то прорвалось в ней изнутри, и наружу хлынули обильные слезы. Она оплакивала тогда всех — и Джорджа, и Джесона, и бабушку, и весь этот созданный богом мир, такой жестокий к хорошим людям, которые так рано уходят из него в Вечность.

Она плакала до тех пор, пока слезы не иссякли. Теперь она лежала на постели беззвучно и неподвижно, опустошенная, измученная. Затем поднялась, медленно оделась и направилась к двери. Всю жизнь на помощь ей в трудную минуту приходил Джесон. Сейчас он нуждался в ее помощи.

И она отправилась искать Джесона. В коридоре дежурил дворецкий, и от него Гвинет узнала, что Джесон вышел из дома.

— Оставьте его в покое, мисс Гвинет, — добавил Гарвард. — Он не в себе. Ему сейчас лучше побыть одному.

Слова Гарварда привели Гвинет в замешательство. С одной стороны, она понимала, что Джесону сейчас и в самом деле лучше побыть одному, но с другой стороны… Гвинет не могла забыть выражение лица Джесона, когда тот сообщал о смерти брата, его убитый вид, когда бабушка накинулась на него с обвинениями.

И Гвинет решила пойти на поиски Джесона. Она сбежала с крыльца и растворилась в ночи.

Она нашла его в заброшенной рыбацкой хижине на берегу моря, приютившейся неподалеку от деревянной лестницы, спускающейся с вершины утеса. Огонь в хижине не горел, но Гвинет сердцем чувствовала, что Джесон там, внутри.

— Мне показалось, что я слышу голос, — медленно проговорил он. Голос Джесона звучал странно, так, словно он еще не очнулся ото сна.

Гвинет тяжело дышала — не только от бега, но и оттого, что ей наконец-то удалось найти Джесона.

— Да, я звала тебя, когда спускалась по лестнице, — всхлипнула она.

В темноте Гвинет скорее почувствовала, чем увидела, как Джесон неуверенно повернулся к ней.

— Я хочу побыть один, — все тем же странным тоном сказал он. — Тебе не нужно было приходить сюда.

— Я должна была прийти, — ответила Гвинет, глотая слезы.

Джесон снова пошевелился, и на этот раз Гвинет увидела на фоне разбитого окна его темный силуэт. Он медленно раскачивался, обхватив руками голову, и Гвинет на секунду испугалась, не сошел ли он с ума от горя.

Затем Джесон взмахнул рукой, и из нее на пол со стуком упал какой-то небольшой предмет.

— На его месте должен был быть я! — вскричал Джесон. — Ведь я негодяй. Не веришь? Спроси любого! Господи, и что это на него нашло? Ведь он не умел плавать, но бросился меня спасать. И ему почти удалось сделать это. А затем нас обоих опять смыло в море.

Сдерживая слезы, Гвинет осторожно обогнула стол, разделявший их, и подошла вплотную к Джесону.

— Это моя вина, — сказал он. — Это моя…

— Перестань! — И она закрыла ему рот поцелуем.

В хижине стало тихо, было слышно лишь заунывное завывание ветра за окном да далекие тревожные крики чаек. Губы Джесона пахли бренди и морем. А в следующую секунду весь мир перестал существовать для нее, и во всей Вселенной остались только двое — она и Джесон.

Гвинет не испугалась, когда Джесон уложил ее на пол, она лишь крепче обняла его за шею, стараясь унять душившую его боль.

«Сегодня он заглянул в лицо смерти, — подумала она. — Бедный, бедный!»

Постелью ей служил сюртук Джесона, подушкой — его рука. Они не стали раздеваться и не шептали друг другу нежных слов. Все произошло быстро и обыденно. Конечно, Гвинет испытала боль, но сумела сдержать свой крик и просто лежала, обхватив руками шею Джесона, неискушенно, но так искренне отдаваясь ему.

Наконец Джесон перестал двигаться и откатился в сторону. Тогда-то он и произнес эти роковые слова.

— Ли, — прошептал он. — Ли, дорогая, как я рад, что ты пришла.

И моментально уснул.

Ли! Это имя взорвалось в мозгу Гвинет, словно бомба, заставило ее оцепенеть. Нет, это был не гнев, не злость, не ярость. Это был леденящий ужас. Только сейчас Гвинет поняла, что Джесон и Ли пользовались этой хижиной для своих встреч. Потому-то он и принял ее за свою любовницу.

Уничтоженная, раздавленная, Гвинет выскользнула из рук спящего Джесона и медленно вернулась домой. Если в этой ситуации и можно было найти хоть какое-то утешение, то только в одном — благодарить судьбу за то, что Джесон так и не понял, какую глупость она совершила в эту ночь.

«И он никогда не должен об этом узнать», — поклялась Гвинет.

В ближайшие дни Гвинет было не до того, чтобы думать о себе, ей, как и остальным, слишком тяжело было смириться с мыслью о том, что Джордж покинул их навсегда. Несколько раз она мельком виделась с Джесоном и по его виду поняла, что он так ни о чем и не догадался. Впрочем, на Джесона свалилось столько забот, что ему теперь было не до любовных воспоминаний. Ведь он стал новым хозяином Хэддоу, и с этого момента вся его жизнь резко изменилась.

Почти сразу же стало известно о громадных карточных долгах Джорджа, из-за которых Хэддоу мог пойти с молотка. Нужно было спасать положение, и потому сразу же после похорон Джесон отправился в Лондон разговаривать с адвокатами и кредиторами. С тех пор Гвинет не видела его вплоть до того дня, когда он появился в ее доме на Саттон-Роу.

Новости, поступавшие из Лондона, были настолько безрадостными, что бабушка Рэдли начала всерьез говорить о том, что Джесону придется жениться по расчету — ради денег. Услышав об этом, Гвинет решила, что не может дольше оставаться под крышей Хэддоу-Холла. Ей невыносимо больно было думать о том, что вскоре здесь появится жена Джесона — чужая, богатая и заранее ненавистная Гвинет.

Вот так она и сбежала из дома, прикрыв свой побег замужеством, и ступила на путь, который был усыпан чем угодно, но только не розами.

И вот теперь она снова в этом доме, и все в Хэддоу осталось по-прежнему, так, словно и не было этих мучительно долгих восьми лет разлуки. Впрочем, если сам дом и не изменился за это время, то сильно изменилась она сама. Стала старше, умней, и, кроме того, у нее на руках был теперь сын, которого ей нужно было уберечь от невзгод.

И Гвинет еще долго размышляла над этим перед тем, как наконец улечься в постель.

Наутро она встала пораньше и отправилась на прогулку к берегу моря. Рыбацкая хижина исчезла. Впрочем, об этом она уже слышала от Гарварда, который рассказал ей, что хижину разнесло в щепки во время знаменитого шторма, бушевавшего здесь семь лет тому назад. А щепки растащили местные жители на растопку своих каминов.

«И это правильно», — подумала Гвинет.

Глава 16

Джесон с хрустом потянулся, разминая затекшие мускулы, и выглянул в раскрытое окно. Внизу, на лужайке, Марк и Крис играли вместе со своими матерями в крокет, но их веселые голоса не вызвали на лице Джесона ответной улыбки. Со дня их приезда в Хэддоу прошла неделя — спокойная, ничем не омраченная. Казалось, Джесон должен быть доволен. Семья радушно приняла Гвинет, искренне полюбила Марка, за все эти дни в окрестностях Хэддоу не произошло ничего подозрительного, и все же на душе у Джесона было неспокойно.

Сейчас, глядя на эту милую домашнюю сцену под окнами своего кабинета, ему было трудно поверить в то, что кто-то на самом деле пытался убить Гвинет. В своей светло-зеленой пелерине и соломенной шляпке она была похожа на цветок нарцисса — один из тех, что в изобилии росли на лужайке, покрытой изумрудной травой. За эти дни Гвинет заметно окрепла, на ее щеках заиграл румянец, а когда она наклонялась, чтобы ударить молоточком деревянный шар, пышные золотисто-рыжие волосы плавной волной взмывали и вновь опадали на тонкие плечи. Глаза Гвинет сияли, она то и дело смеялась, и, казалось, во всем мире нет ничего, что могло бы ее встревожить.

Джесон был рад, чертовски рад тому, что Гвинет так быстро поправляется после ранения, что события той трагической ночи больше не тревожат ее память.

«Наконец-то она вернулась домой, — подумал Джесон, — и до чего же это хорошо!»

Каждое утро они выезжали на верховую прогулку вдоль морского пляжа, но ездили осторожно, только рысью, не давая лошадям перейти в галоп, а по вечерам Гвинет играла на пианино, а Джесон устраивался где-нибудь в уголке и часами слушал мелодии, вылетающие из-под ее быстрых пальцев. Упрашивать Гвинет не приходилось, она играла много и охотно, а Джесону хотелось думать, что каждый раз она играет только для него одного. И еще ему очень хотелось, чтобы когда-нибудь она посмотрела на него с такой же любовью и нежностью, как на этот полированный кусок красного дерева, набитый струнами и клавишами.