— Может, ему этого хотелось.

— Это уж точно, а иначе не стал бы! Клянусь призраком моего деда! Только не Джошуа Полдарк. Но когда она умерла, он вернулся к прежним играм. Увиваться за женщинами для него естественно. Джошуа был великим человеком. С тяжелым характером, но великим, молодой кэп. Он построил Нампару, и нельзя дать ей исчезнуть.


IV

Спустя два дня Толли не стало. Хотя Дуайт догадывался о причине смерти, но хотел удостовериться. Единственный сын Толли, отец пятерых детей, хилый, страдающий анемией и грыжей Лобб умер в прошлом году, единственной ближайшей родственницей осталась его дочь Эмма Хартнелл, хозяйка «Герба пройдохи» между церковью Сола и Фернмором. Туда и направился Дуайт, чтобы выразить соболезнования и осторожно попросить разрешения на вскрытие тела. Религиозно настроенные корнуольцы с их верой в Страшный Суд решительно возражали против хирургического вмешательства после смерти родственников. Это наводило на мысль о похитителях тел. Но на сей раз Дуайт мог отбросить осторожность. «Да хоть голову ему отрубите, мне плевать», вот как она ответила. Эмма, хорошая и добрая женщина, так и не простила отца за то, что он бросил их в детстве в работном доме.

Так что Дуайт вскрыл тело, вынул злокачественную опухоль и понес ее домой, чтобы рассечь и изучить ее структуру под микроскопом. Именно эту сторону медицины Кэролайн считала самой мерзкой, но отговаривать его все равно было бесполезно.

Он как раз приходил к любопытным выводам о характере злокачественного образования, когда к его немалой досаде слуга тихо постучал в дверь и сообщил, что Певун Томас просит срочно приехать в Плейс-хаус, потому что с хозяйкой, миссис Валентин Уорлегган, случился несчастный случай.

Раньше Дуайт частенько появлялся в их доме, потому что у старого мистера Поупа частенько случались приступы, но с появлением молодого Уорлеггана причин для тревоги не было. Дуайт подошел к Певуну — тот стоял на одной ноге, но вскоре опустил вторую. Выглядел он встревоженным. Поскольку он служил не в доме, то слышал лишь о том, что миссис Уорлегган упала и порезалась.

Это могло быть делом жизни и смерти, поэтому Дуайт немедленно собрал саквояж, сел на лошадь Певуна и галопом поскакал в Плейс-хаус. Певуну придется добираться самому.

Его встретила Кэти, она пролепетала что-то бессвязное и повела его наверх, в спальню. Бледная Селина с перевязанными наспех запястьями лежала в постели, рядом сидел Валентин.

— Это случилось в ванной, — резко сказал Валентин. — Я нашел ее там. Она потеряла много крови.

Селина была без сознания, но когда Дуайт тронул ее за руку, она распахнула голубые глаза, как у сиамской кошки, и, узнав его, снова закрыла.

Порезы на запястьях оказался тонкими, прямо там, где выступали вены, но кровь еще сочилась из ран.

Дуайт послал за теплой водой, промыл порезы, намазал целебным бальзамом (Селина поморщилась), осторожно перевязал оба запястья и дал ей немного настойки опия.

— Всё не так уж страшно, — обнадежил он Валентина и Селину, которая достаточно пришла в себя, чтобы проглотить дозу опия. — Вы еще где-нибудь поранились?

Она еле пошевелила губами: 

— Нет.

— Она упала? — спросил Дуайт Валентина, хотя уже понял, в чем дело.

— Понятия не имею, — ответил тот. — Черт побери, наверняка упала. Ее нашла служанка, Кэти.

Дуайт еще минут десять поговорил с Валентином, наблюдая за пациенткой, а потом собрался уходить.

— Я спущусь с вами, — сказал Валентин. — С ней посидит Марта.

Они зашли в летнюю гостиную, которая мало изменилась после смерти старика, и выпили по бокалу канарского. Дуайту не терпелось вернуться к микроскопу, но пока он не мог уехать. Поскольку Валентин продолжал говорить о Кембридже, Дуайту пришлось самому сменить тему.

— Полагаю, вы уже поняли, что порезы на запястьях ваша жена нанесла сама.

Валентин скрестил, а потом выпрямил длинные худые ноги. 

— Я догадывался, — произнес он.

Наступила тишина. Дуайт опустошил бокал.

— Еще вина? — спросил Валентин.

— Нет, благодарю. Мне пора идти.

— Это возмутительно, — продолжил Валентин. — Моя жена порезала себе запястья, потому что ей сообщили, что я был с другой женщиной. — Он зевнул. — А что прикажете делать мужчине?

— Я так понимаю, сведения оказались правдивыми?

— О да.

— Что ж, полагаю, в будущем вы от этого воздержитесь, — сказал Дуайт после недолгих размышлений.

Валентин встал и без спроса наполнил бокал Дуайта. Затем выпил и налил себе третий.

— Совсем воздержаться? Мой дорогой доктор Энис! Как-то даже наивно думать о таком.

— Все зависит от того, хотите ли вы сохранить брак.

— Это похоже на шантаж, — произнес Валентин, с прищуром глядя на бокал. — Жена грозится покончить собой, чтобы заставить меня соблюдать брачный обет! Насколько я понял, порезы не слишком глубокие?

— Не слишком. Но она явно не в себе, раз пошла на такое. И в следующий раз может нанести порезы и глубже.

— В следующий раз. Вот именно! В этом и состоит шантаж. Веди себя хорошо, или я покончу с собой!

— На это можно посмотреть и в более благожелательном свете.

— Разумеется. Согласен. Кстати, правда ли (где-то я об этом читал), что люди, которые угрожают покончить жизнь самоубийством, редко доводят дело до конца?

— Я тоже это слышал. Но вы когда-нибудь пробовали вскрыть себе вены на запястьях? Даже на такие неглубокие порезы требуется серьезная решимость.

Валентин опустил плечи. 

— Проклятье, все это похоже на бурю в стакане воды. Черт побери, мы ведь не в каменном веке, чтобы вести себя так!

Дуайт поднялся. 

— Что ж, мне пора.

— Нет, погодите. Послушайте. Допейте вино. Боже мой, вы же старинный друг. Знаете мою семью уже тридцать лет. Если уж рассказывать правду, то только вам.

Из окна Дуайт заметил, как Певун Томас идет по дороге из Тревонанса. Вряд ли из Киллуоррена он так быстро дошел пешком.

— Я взял Селину в жены, чтобы быть с ней и в радости, и в горе, как и она со мной. Понимаете? Я всецело ей предан ей, как всегда ей говорю. Она — моя, и я хочу прожить с ней всю жизнь! Мне правда этого хочется, чтоб я лопнул. В браке каждый приносит клятвы, обещает их соблюдать, отказавшись от остального, как там говорится. Сколько человек сдержали слово? Сколько?

— Пожалуй, не...

— Единственный мой недостаток — это честность. Через несколько месяцев после женитьбы я четко ей объяснил. Сказал, что она для меня — самая главная женщина в жизни, но вряд ли останется единственной. Я постоянно предупреждал ее об этом, черт меня подери, если она не поняла! Но даже ребенком я интересовался девочками, не мог этому сопротивляться. Поначалу они кажутся разными, хотя под конец все становятся похожими друг на друга! Мою природу не изменить, даже во имя мирной семейной жизни, черт возьми!

Валентин медленно прохаживался по комнате, на длинном узком лице читалась циничная решимость. Дуайт сделал еще глоток вина.

— После женитьбы у меня в Кембридже случилась всего пара интрижек. Думаю, она о них знала. Но это аж за целых полгода! А до того я вел себя почти как святой... Но когда мы вернулись домой на лето, я познакомился с Полли Кодригтон. Вы ее знаете?

— Нет.

— Нет, конечно, откуда же вам ее знать. Красотка, замужем за одним унылым сквайром из Кента, на тридцать лет ее старше. Она приехала погостить к мисс Дарси в Годольфин-холл. Мы с Селиной познакомились с ней у Пендарвсов. Она приехала только на месяц. Полли искала, с кем бы поразвлечься. А я попался на удочку, — вздохнул Валентин. — Заметьте, — он тщательно взвешивал свои слова, — не в открытую. Мы оба заметали следы. Я это делал по вышеупомянутым причинам, Полли — потому что мисс Дарси довольно строга, а Полли не хотелось расстраивать милую старушку. Что ж, мы пару раз встретились, но этого показалось мало, и мы договорились провести вместе ночь в «Красном льве» в Труро. Я выдумал предлог, что хочу наведаться в банк, она притворилась, что поехала к Харриет и моему отцу — она знакома с Харриет. И все прошло гладко. Очень даже неплохо, это точно. — Валентин облизнул губы. — В Труро меня не знают. Она тоже там впервые. А утром, когда мы спускались по лестнице, провидение решило сыграть с нами злую шутку — в коридоре мы столкнулись с мерзким гаденышем Конаном Уитвортом. Знаете, о ком я говорю?

Дуайт кивнул.

— Похоже, в тот день у гнусного мальчишки не было занятий в школе, и само собой, он остановился и хотел заговорить со мной, но я огрызнулся на него и поспешил спровадить Полли. Но исправить положение уже было нельзя. Жирная жаба тут же попрыгала домой и доложила обо всем своей мерзкой бабке, которая с огромной радостью растрезвонила об этом по всему графству!

— Это все усложняет.

— Не то слово, потому что вы поняли — само собой, поняли — это ударило по самолюбию Селины. Однако сделанного не воротишь! Такую ошибку может допустить любой! Но, черт побери, это ведь не повод резать вены и устраивать дешевый спектакль, притворяясь, что нашей совместной жизни конец! Полли Кодрингтон вернулась в Кент к своему мужу-зануде, и кто знает, приедет ли она вообще? Я все так же предан Селине и намерен остаться преданным мужем. Когда вас ждать в следующий раз — завтра?

— Да.

— Когда вы приедете, надеюсь, вы сумеете вразумить мою жену, чтобы она поняла мою точку зрения.

Дуайт улыбнулся. 

— Вы просите меня о вещах, в которых я мало смыслю.

— Просто попытайтесь. Знаю, раненое самолюбие пиявками не излечишь, но хотя бы объясните ей, как чертовски глупо прибегать к подобным крайностям!


Глава пятая