— Так он...

— После обнаружения банкноты благодаря карточной игре я устроил прием и пригласил всех молодых людей, посетивших наш дом на той неделе, пригласил также и мистера Роуза по другому делу. Я решил, что он поможет раскрыть личность одного или более грабителей.

— И тот скончался! — воскликнула Харриет. — Я помню тот прием! Ты ждал таинственного мистера Роуза, а он так и не объявился!

— Ему стало плохо в экипаже, когда его сопровождал Гектор Трембат. Он умер в Труро, — с горечью завершил рассказ Джордж.

Харриет рассмеялась низким контральто. 

— Я часто думала о том вечере. Ты был так близок к поимке преступников. Так значит, все закончилось крахом? Но подозреваю, совсем недавно что-то произошло?

— Совершенно верно. Кое-что случилось. Месяц назад Каррингтон явился ко мне в контору, и во время заверения документа присутствовал Трембат. После ухода Каррингтона Трембат вспомнил, что мистер Роуз говорил ему в карете — у лейтенанта Моргана Лина не хватает клыка с левой стороны. А у Стивена Каррингтона, как ты наверняка заметила, не хватает клыка именно с левой стороны.

Огонь в камине затухал, и Харриет поднялась с кровати и надела шелковый халат. Даже в начале мая в доме царил холод.

— И что? Что ещё?

— Больше ничего. Этот идиот не догадался сказать раньше. Но и этого достаточно.

— Суд ты этим всё равно не убедишь.

— Само собой! И не пытаюсь! — рассердился Джордж. — Я прекрасно знаю, что пока нам не привлечь этих людей к ответственности. Если только не выпадет счастливый случай. Но мне хватает свидетельств против Каррингтона, чтобы в нем усомниться. Есть общее описание этого человека, возраст, телосложение, а брови легко перекрасить. Потом появление банкноты, а теперь еще зуб. И наконец, он где-то раздобыл денег для организации торговли и покупки двух торговых судов. Я твердо убежден, и этого вполне достаточно.

Харриет поерзала на кровати. Ее лицо ничего не выражало; Попытки Джорджа уловить в ее взгляде хоть что-нибудь оказались безуспешными.

— Дорогая, я пытаюсь быть с тобой совершенно откровенным, — проговорил он деликатно, хоть и с неохотой. — Ты спрашивала о причинах. Теперь ты знаешь и полностью их одобришь.

— Ты заподозрил Каррингтона, как только всплыла на свет банкнота.

— Я счел его наиболее вероятным подозреваемым. И в отличие от остальных, неизвестно, чем он занимался в тот день.

— Но если все это время ты его подозревал, то зачем согласился помочь, когда Стивен приходил к тебе минувшей осенью?

Джордж закусил губу. С женщинами не стоит слишком откровенничать.

— Он сбил меня с толку. Я тогда поссорился с Валентином. Ограбление отошло на задний план. Я решил, раз доказательств нет, так пусть сомнения толкуются в его пользу.

— И значит, клык существенно все меняет?

— Да, клык все меняет. Для тебя, может, это и не очень убедительно. А вот для меня все встало на свои места...

— Если ты его подозревал, почему не сказал ему об этом в лицо?

Джордж сердито втянул голову в плечи.

— Невозможно, — об этом он никогда не задумывался и считал такое предложение возмутительным. — Нельзя в таком обвинять! Будь Роуз жив, все сложилось бы иначе! — он чихнул. — Я простудился. Предательская погода.

— Но ты вынес ему приговор без суда и следствия. — Харриет потерлась щекой о балдахин. 

«Какой глупый жест», — подумал Джордж.

— Правда, Джордж, я не шучу. Так не годится.

— Что значит — не годится? Я же сказал, дело сделано! А теперь пожелаю тебе доброй ночи.

— Я же сказала, — возразила Харриет, — мне нет дела до Стивена, но он женат на Клоуэнс. И я не хочу ее разорить, лишить нового дома и средств существования, и все из-за какого-то клыка! Как я говорила...

— Только не упоминай опять того пса!

— Кастор. Так его зовут. У него есть имя, Джордж, не забывай об этом. Ему девять лет, он у меня с двух месяцев, и я в долгу перед миссис Каррингтон за его спасение!

— А я повторяю, что дело сделано. Каррингтон больше не получит ссуду от моего банка. Доброй ночи!

— Джордж,— сказала Харриет.

Что-то в ее голосе остановило Джорджа у двери.

— У меня обязательства перед Клоуэнс, — продолжила Харриет, — и их надо исполнить.

— Значит, придумай для этого другой способ.

— Есть только один. Сделай это ради меня.

— Не могу и не стану!

— Просто побалуй меня.

— Побаловать тебя? — возмущенный Джордж уставился на нее. Что она имеет в виду? Впервые его просят о таком. — В последний раз говорю, я все решил! Мое решение остается неизменным! Если его не повесят, как он того заслуживает, я уж точно не позволю ему жить припеваючи за счет человека, которого он обокрал! Увы, он не сдохнет в канаве и не угодит в тюрьму за долги, как я надеялся. Я совсем позабыл их связи с банком Корнуолла. Вот досада. Но ему придется продать дом! Он все продаст и хоть в какой-то мере вернет мне украденное. И я прослежу за тем, чтобы в Корнуолле он больше не смог работать!

Харриет смотрела на серое и суровое лицо мужа с долей отвращения.

— И тебе нет до меня дела?

— До тебя? О чем ты говоришь? Само собой, мне есть до тебя дело. Но не настолько, чтобы позволить этому негодяю преуспевать, когда его надо приструнить!

— Но меня действительно надо побаловать, Джордж.

Он стукнул по распахнутой створке двери ладонью и выкрикнул:

— Побаловать? Побаловать? Что за тупое и дурацкое словечко! Я не понимаю, о чем ты толкуешь.

— Речь о новой жизни, — ответила Харриет.

Джордж шмыгнул носом и вытер влагу. 

— Что ж, не знаю, к чему ты клонишь, но могла бы сказать и утром. А раз уж нет...

— Я о том, — сурово процедила Харриет, — что я в интересном положении, беременна, в тягости, жду потомства, называй как угодно. Есть множество наименований для производства ребенка, как и для действия, благодаря которому зарождается жизнь. Если ты...

— Это что, какой-то розыгрыш? — снова крикнул не на шутку рассердившийся Джордж, всматриваясь в нее так, словно его зрение внезапно ухудшилось.

— Тебе может так показаться. Но нет. Я сама удивлена, поскольку никогда раньше не зачинала ребенка. Но, в конце концов, это естественное следствие соития. В моем возрасте рожать первого ребенка опасно, мне тридцать четыре, но рожали и женщины постарше. Больше всего меня злит и расстраивает, что всё случится в разгар охотничьего сезона. Полагаю, дитя родится на Рождество. Ужасная досада.

Дверь под рукой Джорджа слегка задрожала. 

— Ты точно меня не разыгрываешь?

— Разумеется, нет. Если бы.

Последовало долгое молчание. Наконец, Харриет встала и наклонилась к камину, чтобы кинуть пару поленьев.

— Так ты, — чуть слышно вымолвил Джордж, — это и подразумевала под тем словом?

— Каким словом?

— Побаловать.

Харриет мрачно усмехнулась. 

— Да, Джордж. Пожалуй, так оно и есть.


Глава пятая


I

От леди Полдарк из Лондона старшей дочери в Фалмут.

Дорогая Клоуэнс!

Я получила письмо от отца!!! Оно дошло благодаря стараниям премьер-министра и приказу из Вердена, он сообщает, что здоров и не испытывает лишений. Я бы прислала тебе письмо, но не в силах с ним расстаться. Само собой, он скажет, что здоров, только бы меня успокоить, но что-то в письме заставляет меня ему верить. Он ужасно злится, что его держат взаперти, но, пожалуй, этим все ограничится, надеюсь на это. Еще он сообщает, что привык к французской пище и придется потрудиться, чтобы угодить ему, когда он вернется в Нампару! Пока точно не определен срок его содержания под стражей, и это меня страшно беспокоит, но я хотя бы получила письмо, и это важно, он шлет горячий привет тебе и всем остальным!!! Кажется, он прибыл в Париж всего через пару часов после нашего отъезда. До сих пор не могу себе этого простить.

Я задержусь в Лондоне еще на несколько недель, а Изабелла-Роуз с Генри вернутся домой вместе с Кэролайн. Лучше бы мне последовать их примеру, но мне кажется, что тут я ближе к твоему отцу, чем в Корнуолле. Это так отличается от его предыдущих отлучек, когда я присматривала за домом, шахтой, детьми, хозяйством и всем остальным, ведь я знала, что он постарается поскорее вернуться домой и что ему не причинят вреда.

В конце концов, мне все равно придется вернуться домой без него. Наши отношения с Францией ухудшаются, нельзя заглянуть в будущее, но я волнуюсь за Джереми.

Кстати, представь себе, на обеде у миссис Пелэм (тетушки Кэролайн) я столкнулась с Эдвардом Фитцморисом, и он пригласил нас на чай в дом Лансдаунов, повидаться с тетушкой Изабел. Она просто нечто, даже передать тебе не могу, пригласила меня после возвращения детей домой пожить у нее пару недель, поскольку Лансдауны находились в Бовуде, а она пожаловалась на одиночество! Поэтому я согласилась.

Боже ты мой, наверное, ты считаешь, что мой нрав изменился, раз я принимаю подобное приглашение, но мне слишком одиноко и радует мысль побыть с друзьями, пусть даже такого благородного происхождения, потому что тяжело переносить отсутствие твоего отца в комнате на Георг-стрит, а также я любыми средствами пытаюсь помочь ему, и если вернется лорд Лансдаун, то, вероятно, он мог бы оказать какую-нибудь помощь.

Больше всего меня выводит из себя, что хотя в Англию из Франции приходят письма, посылать письма во Францию запрещено. И все потому, что Бонапарт считается преступником, а пока он властвует над Францией, то и Франция считается преступной. Я говорила с лордом Ливерпулем, и тот сказал, что попытается обойти — вроде он произнес именно это слово — все эти правила, я написала вашему отцу длинное письмо, надо срочно ему сообщить, что у нас всё хорошо.