— В конце концов ты обнаружишь, что это одно и то же.

— Надеюсь.

Где-то снаружи часы пробили полночь.

Когда они вместе посчитали удары, Росс сказал:

— Я уже задумался, не теряю ли я здесь время понапрасну.

— Почему вдруг?

— Фицрой Сомерсет достаточно умен, несмотря на юность. И хотя он выражался очень любезно и дружески по отношению к нам, ведь мы всегда были друзьями, думаю, его раздражает, что Ливерпуль вечно шлет новых советников и шпионов. И я его не виню. В любом случае, он считает, что страхи по поводу недовольства во Франции сильно преувеличены. Как, очевидно, считал и Веллингтон, уехавший всего месяц назад. Его бодрые рапорты не убедили Ливерпуля, но премьер-министр, насколько я знаю, всегда опасался якобинцев, что в Англии, что во Франции. Мне следовало бы сделать в Англии нечто большее, чем просто обозначить протест против условий жизни народа, прежде чем поехать на это задание. Потому что революционером скорее делают условия, а не принципы. Ты знаешь, к примеру, что в Англии до сих пор действует «Акт об изменнических деяниях»? Он запрещает общественные собрания и наказывает за написание, печать и речи против правительства.

Демельза несколько секунд серьезно смотрела на него.

— Не вполне уверена, что поняла тебя, Росс.

— Разумеется, я знаю, что скажет Ливерпуль по поводу этого акта — пусть он и действует, но редко используется. Но само его существование — это постоянная угроза для тех, кто желает высказать свое мнение. А теперь еще билль о зерне! Я спрашиваю о том, что делаю — получил титул и прекрасное оплачиваемое путешествие в Париж, просто чтобы узнать о якобинских и бонапартистских настроениях во французской армии? Если бы я был более значительным человеком...

— То что?

— Если бы я был более значительным человеком, то решил бы, что меня хотят подкупить. Но раз это просто смешно — я не могу повлиять на мнение парламента, мое влияние просто смехотворно мало — то могу лишь предположить, что он вполне искренне послал меня сюда. Но кто знает, будет ли от этого толк.

— Сегодня лишь первый день, — сказала Демельза. — Мы здесь всего несколько часов. Поживем — увидим.


Глава шестая


I

Проснулись они поздно, никто их не разбудил. Позавтракали в своих комнатах с видом на широкие лужайки длинного бульвара с множеством экипажей, а потом слуга сопроводил их до квартиры на улице Виль-Левек. Она находилась на третьем этаже четырехэтажного здания и была просторной, светлой, со ставнями на окнах, защищающими от отсутствующего солнца, скудно обставленной и со сквозняками, несмотря на зажженные камины и двух лакеев, поддерживающих в них огонь. Фицрой Сомерсет накануне предупредил Демельзу, что «французы не вполне понимают, что для англичан означает камин».

Шелковые портьеры нуждались в стирке, по углам скопилась пыль, а местами висела паутина, к тому же в квартире было слишком много зеркал в позолоченных рамах. Но кухня выглядела чистой, кровати — вполне чистыми, и определенно хватало места для всех. Белла протанцевала по всей квартире, прыгая с ковров на наборный паркет и обратно и напевая «Травушка созрела» — к счастью, только вполголоса. Генри ковылял по ковру, в конце концов стукнулся головой о массивный стул и тут же объявил его своим.

Обедали они в посольстве и там же переоделись к приему, назначенному на пять.

Демельза порадовалась тому, что пару лет назад потратила кучу денег на новые платья для поездки в Бовуд. Возможно, они и не были на пике моды, но вполне в стиле времени и не выйдут из моды еще года три.

К тому времени, как прием достиг полного размаха, собралось блестящее общество. Росс познакомился с моложавым артиллерийским офицером, бригадным генералом Гастоном Руже, и тот ему очень понравился. Жизнерадостный, откровенный, обаятельный человек со шрамом после дуэли, по сравнению с которым старый шрам Росса выглядел булавочной царапиной. Его часть была расквартирована в Осере, и Руже пригласил Росса посетить её «в любой день на следующей неделе, когда я вернусь пообедать с сослуживцами и провести там пару ночей». Он был большим поклонником Наполеона до последнего мрачного сражения в прошлом году, когда встал на сторону Нея [5] и других генералов. Тем не менее, из пары полушутливых замечаний создавалось впечатление, что ему не очень-то просто принять правление Бурбона. Руже сказал Россу, что его отец был торговцем, а сам он начинал клерком у адвоката. В девятнадцать он вступил в армию, а в тридцать восемь стал уже закаленным ветераном полусотни сражений.

Гастон Руже выглядел в точности тем человеком, с которым Россу для сомнительного задания агента графа Ливерпуля следовало завести знакомство, и потому он принял приглашение. Руже спросил его, не собираются ли она завтра вечером в оперу, и пригласил в свою ложу.

Некоторое время Демельза стояла рядом с мужем в главном зале, прислушиваясь к тому, что могла разобрать, и восхищаясь, хотя и не показывая этого, роскошью убранства анфилады залов для приемов. Это и в самом деле был дворец, не такой огромный, как Бовуд, но превосходящий его в великолепии. В канделябрах уже горели десятки свечей, хотя еще не стемнело, освещая барельефы, статуи, позолоченные кресла и картины, вокруг сновали женщины с обнаженными плечами в элегантных платьях и мужчины в ярких мундирах.

Но потом не по годам развитая Белла потащила ее в большой салон, где подавали мороженое. Демельза никак не могла решить, брать ли Изабеллу-Роуз на прием, ведь она как раз в самом неуклюжем возрасте — наполовину ребенок, а наполовину девушка — и не понятно, где проходит грань. Настояла на ее присутствии Эмили Фицрой Сомерсет, поскольку будет и другая молодежь, к тому же Белла высокая и развитая, чрезвычайно энергична и, когда ей удается сдерживать энергию в определенных границах, очень привлекательная девушка. Накануне за ужином и сегодня за обедом она так хорошо себя вела, что заслужила эту милость.

Но как же ужасно оказаться на острове в океане говорящих по-французски! Правда, большинство из них, обнаружив, что Демельза ничего не понимает, смогли произнести несколько слов на английском, улыбались, кивали и вообще ввели себя очень любезно. Перед тем как Белла ее увела, Демельза слышала, как Росс говорит на корявом французском с бригадным генералом Руже, и решила, что должна во что бы то ни стало выучить язык. Завтра же утром первым делом нужно найти преподавателя для нее и Изабеллы-Роуз, и если это не понравится миссис Кемп (обладавшей поверхностными знаниями, но воображавшей, что знает больше), то так тому и быть.

Она провела на приеме уже довольно много времени и гадала, скоро ли можно будет ускользнуть, когда кто-то за спиной произнес:

— Леди Полдарк?

Она повернулась и увидела стройного молодого человека с длинными волосами, спускающимися до плеч, и не менее длинными усами. Он был в ярко-синем бархатном сюртуке, зеленом вышитом жилете, темно-желтых панталонах и улыбался ей, как будто они знакомы. Демельза могла точно сказать, что никогда в жизни его не видела.

Она почувствовала комок в горле — как всегда, когда кто-то называл ее новым титулом.

— Да?

— Меня зовут Хавергал. Кристофер Хавергал. Эмили сказала, что вы здесь, и я уверен, что с такой-то необычной фамилией вы наверняка в родстве с майором Джеффри Чарльзом Полдарком из 43-го Монмутширского. Если я ошибся, умоляю меня простить. 

Он посмотрел на Изабеллу-Роуз и улыбнулся.

— Джеффри Чарльз — сын моего кузена, — ответила Демельза. — Сын кузена моего мужа. Он в соседнем зале. Я имею в виду мужа. Так вы... мистер Хавергал?

— Лейтенант Хавергал, мэм. Имел честь драться под командованием майора Джеффри Чарльза Полдарка в сражении за Тулузу — последнем сражении войны. А вскоре после этого, увы, майор Полдарк подал в отставку.

Изабелла-Роуз взглянула на лейтенанта Хавергала и улыбнулась.

— А вы до сих пор в армии? — поинтересовалась Демельза.

— Я перевелся из 43-го Монмутширского, прежде чем полк отправили в Америку, теперь я в 95-м стрелковом. Сейчас в отпуске, разумеется. А раз мы не воюем, наслаждаюсь долгим отпуском в Париже. Могу я спросить, мэм, эта юная леди — ваша дочь?

— Да, это Изабелла-Роуз, наша вторая... третья дочь.

Лейтенант Хавергал поклонился.

— Прелестная девушка.

— Благодарю, — сказала Демельза, а Белла снова взглянула на него, ничуть не смутившись.

— Но как же иначе, чего же еще ожидать? — отозвался Хавергал. — Простите за такую фамильярность. 

Вид у него был такой, словно он не сомневался в том, что фамильярность будет прощена.

Демельза решила, что если бы не прическа, он выглядел бы намного моложе. Возможно, это извиняет фамильярность.

— Уверена, что Россу хотелось бы с вами встретиться, — сказала она.

— Благодарю, мэм. Как я понимаю, майор Полдарк женат на испанке, верно? Не знаете, он в Париже?

— Вряд ли. Последнее письмо он прислал из Испании. В конце прошлого года у них родился ребенок, дочь.

— Как славно. Вы здесь надолго, леди Полдарк? В смысле, в Париже?

— Что ж, пожалуй да, мы только что прибыли. У нас квартира на улице... какой, Белла?

— На улице Виль-Левек, — ответила Белла, уже правильно ухватившая произношение.

— Я пробуду здесь еще две недели. — Хавергал подкрутил ус, и без того уже гладкий и блестящий. — Могу я к вам зайти? Это была бы честь для меня.

Внимание Демельзы ненадолго отвлекло появление двух необычных людей, только что вошедших из прихожей.

— Разумеется, — ответила Белла вместо рассеянной матери.

Оба вновь прибывших были среднего роста и среднего возраста. Первый — в шелковом сюртуке и коротких черных панталонах, как у священника, длинный белый шейный платок подпитывал впечатление, что он церковник, но не понять, к какой ветви церкви он принадлежал. Лицо худое, румяное и какое-то гориллообразное. Он был гладко выбрит и не прикрывал седеющие рыжеватые волосы париком, а маленькие карие глаза налились кровью.