— Чего вы от меня хотите? — тихо спросил он, наклоняясь над ней.

Она, будто онемев, молча смотрела на него.

— Господь свидетель, я не писал этого письма.

По какой-то причине ему было важно доказать, что он никогда не мог намеренно погубить ее репутацию. Она кивнула.

— Сейчас нам необходимо отыскать того, кто это написал, — продолжал он, испытывая нечто вроде благодарности. Генриетта, очевидно, без колебаний поверила ему. Эти голубые глаза не способны ничего скрыть. — Тогда все будет улажено. Ваша мачеха, несомненно, возьмет назад свое требование, поняв, что между нами не может быть ничего общего. Предлагаю удалиться в гостиную и без посторонних ушей спокойно все обсудить. Но у вас есть хотя бы некоторое представление о том, кто это написал?

Генриетта снова кивнула.

— Кто?

— Я, — прошептала она.

Глава 30

Исповеди — дело личное

— Вы написали себе любовное письмо?

— Да. Я была так одинока, — пробормотала Генриетта, заламывая руки. — Даже дебюта у меня не было. Учитывая обстоятельства, просто не было причин зря тратить деньги. Но из-за всего этого у меня не было друзей, и нас не приглашали на домашние вечеринки и тому подобные увеселения. Я только хотела…

— Получить письмо?

— Нет. Любовное письмо. Я не думала, что кому-то придет в голову послать мне такое письмо, поэтому написала его сама.

Что же, трудно винить ее за это. Трогательно, и ничего порочного тут нет.

— Но я написала его себе, — настаивала Генриетта. — Откуда мне было знать, что оно потеряется? Это было всего лишь игрой.

— Да, которая разрушила мою жизнь, — подчеркнул Дарби.

Генриетта тяжело вздохнула.

— Но ваша жизнь вовсе не разрушена. Не считаете, Что это немного резкое определение? Пусть у вас будет жена, ведь большинство мужчин рано или поздно женятся.

Дарби поднял голову. Теплые карие глаза сейчас казались почти черными. Тихий внутренний голос отметил изменение цвета и предупредил, что это недобрый знак.

— Не думаю, чтобы ваша жизнь была совсем уж разрушена, — настаивала она.

— Ошибаетесь. Я, разумеется, подумывал в будущем жениться, но предпочел бы сам выбрать невесту.

— Но неужели так плохо жениться сейчас, а не потом? — умоляюще прошептала она. Ей никогда еще не было так дурно. К горлу подкатывала тошнота.

Дарби издал странный короткий звук, больше похожий на лай, чем на смешок.

— Я хотел жениться…

Он провел рукой по волосам.

— Я собирался жениться на женщине, с которой смогу делить постель.

Краска бросилась ей в лицо.

— Вы понимаете, о чем я? Она кивнула.

— И на какого дьявола мне жена, с которой нельзя спать? Верите или нет, но я считал себя человеком, который, дав брачные обеты, будет их чтить. Но что же мне делать, если жена отказывается пустить меня в свою постель?

— Простите меня. Я написала письмо до того< как обо всем узнала. До того, как полностью поняла эту сторону брака.

Генриетта отчаянно пыталась сообразить, как заговорить о способах предотвратить беременность, но сама тема казалась неприличной.

— Вы можете вести ту же жизнь, что и до женитьбы. Это единственное приемлемое решение.

Он снова рассмеялся, грубо, невесело, хрипло.

— Приемлемое решение, вот как? Хотите, чтобы я содержал любовницу?

— По-моему, особого значения это не имеет. И если бы мы поженились при обычных обстоятельствах, думаю, рано или поздно это все равно бы произошло. У многих мужчин… — Она поколебалась. У многих мужчин есть любовницы.

— О да, — согласился он, — но мне почему-то не хотелось следовать их примеру.

Генриетте его слова показались простой уловкой. Возможно, он опасается, что его жена устроит неприятную сцену, совсем как леди Уизерспун на балу у регента прошлой весной.

— Я бы никогда не поднимала шума из-за подобных вещей, — заверила она самым убедительным тоном. — Я человек разумный, здравомыслящий и не склонный к истерикам.

— Здравомыслящий? Она покраснела.

— Но это чистая правда. Я очень рассудительна и смогу быть хорошей матерью вашим младшим сестрам. И никогда ни слова не скажу против вашей любовницы…

— Даже если я буду выставлять ее напоказ перед всем светом? А если я обращу внимание на женщину из вашего круга? Если приглашу ее на танец до того, как потанцую с вами?

— Я вообще не танцую. И клянусь, глазом не моргну, что бы вы ни делали. Я искренне прошу прощения за письмо. Мне действительно в голову не пришло, что его кто-то увидит, кроме меня. Но, что ни делается, все к лучшему.

Он уставился в милое овальное личико, обрамленное шелковистыми волосами, и с трудом подавил желание хорошенько тряхнуть ее за плечи.

— Ты ничего не понимаешь, — свирепо прошипел он. — Ничего!

— Ну почему? Я вполне сознаю, что вы разочарованы…

— Не существует такой вещи, как целомудренный брак! При подобных обстоятельствах я не способен жить с тобой, Генриетта!

Ее глаза мгновенно наполнились слезами. Она всхлипнула, но ни одной слезы не скатилось по щекам.

— Мачеха объяснила мне, чего ждут джентльмены от своих жен, — робко объяснила она.

— Мне трудно представить, что, женившись, не смогу уложить тебя в постель, — процедил он.

— Ясно.

Она сильно прикусила губу, но все же не заплакала. Ее самообладание доводило его до исступления, вызывало яростное желание вывести ее из себя. Но куда девалось его собственное равновесие? Потонуло в головокружительной перспективе жениться на Генриетте… не спать с Генриеттой… спать с Генриеттой…

— Почему вы не подумали об этом, когда втягивали меня в свою гнусную паутину лжи? — прорычал он, окончательно запутавшись в собственных эмоциях. — Неужели вам безразличны все, кроме вас самой?

— Ну разумеется, это не так, — покачала головой Генриетта. — В конце концов, это было мое письмо, и мне в голову не приходило, что его прочтет кто-то, кроме меня!

— Когда дворецкий леди Роулингс принес его в гостиную, вы могли бы во всем признаться, — возразил он. — И спасти меня от этого… этого фарса, называемого свадьбой.

— Вы абсолютно правы, — бесстрастно обронила она. — Я этого не сделала, потому что была слишком жадной. У меня никогда не было родной души… и мысль о том, чтобы остаться старой девой…

— Знаю-знаю, — устало откликнулся он. — И поэтому вы пригрели меня и моих сестер.

Он заметил, как маленькие ручки сжались в кулаки.

— Я не жалею, что написала письмо, и даже не жалею о том, что оно стало публичным достоянием. Я буду любить ваших сестер. Любить, как собственных детей. Никто не сможет полюбить их сильнее, чем я.

Теперь она говорила горячо, глаза горели. Теперь, когда речь шла о детях. Не о нем.

— Не вижу смысла в дальнейших переговорах, — медленно произнес он. — Полагаю, наше будущее можно описать в трех фразах. Вы играете роль няньки при моих сестрах. Я завожу любовниц, у которых и пропадаю днями и ночами. Мы изредка встречаемся в коридорах или за ужином.

— Как вы жестоки! — пожаловалась она.

— Практичность — это просто проклятие моей семьи.

— Не понимаю, почему мы не можем Быть друзьями?

— Друзьями?

— Я хотела бы стать вашим другом, мистер Дарби. Чем-то большим, чем только няней в вашем доме.

— Я никогда не дружу с теми, кто обокрал меня! — отрезал он.

И тут Генриетту захлестнула волна гнева. Она вмиг потеряла голову.

— Мне кажется, что ваше негодование не совсем оправдано! В конце концов, если даже я и стану нянькой, вы станете платить мне жалованье моим же приданым! Если я не ошибаюсь, вы отчаянно нуждаетесь в моих деньгах, чтобы содержать сестер. По крайней мере мне так сказали.

Она осеклась и, потрясенная собственной смелостью, ждала, что он сейчас взорвется… или… или…

Но вместо этого уголок его рта искривила сухая улыбка.

— Вы сами знаете, что будет, если леди Роулингс родит мальчика. Возможно, это всего лишь сплетни, но люди говорят, что поместье вашего отца не…

— Не приносит дохода, — докончил он. — Кроме того, все, что говорят об долгах моего отца, — чистая правда.

— Вам придется жениться. У вас просто нет иного выхода, — твердила она, глядя на него.

— Если бы я решил поохотиться за состоянием, предпочел бы сам выбрать наследницу побогаче.

— Английские джентльмены часто женятся, чтобы избавиться от долгов, — иронически бросила она. — Вам, вероятнее всего, досталась бы дочь какого-нибудь торговца.

—Дарби пожал плечами:

— Вы совершенно правы, миледи. Мне, вероятнее всего, пришлось бы совершить мезальянс. Но я по крайней мере хотя бы делил с женой постель.

Генриетта виновато замолчала.

— Видите ли, миледи, злые языки совершенно не осведомлены о моем финансовом положении, — продолжал он. — Мое состояние примерно вдвое больше вашего.

Она уставилась на него с открытым ртом.

— Я владею всеми кружевами в этой стране, — мягко пояснил Дарби. — Закажи вы золотое кружево на вашу коляску, его поставил бы я. Кружево на вашей косынке, вне всякого сомнения, импортировано мной, кружево на ридикюле вашей мачехи произведено на фабрике в Кенте. Моей фабрике, если хотите знать.

— И никто не знает… Эсме тоже?! — выпалила она.

— Совершенно верно, — кивнул Дарби. — Я никогда не видел большого смысла в том, чтобы выставлять свое богатство напоказ. Люди полагают, что я жил на деньги дядюшки. Но честно говоря, это я содержал дядю последние пять лет.

— В таком случае все меняется, — медленно протянула она, еще выше вскидывая подбородок. — Я сообщу мачехе, что меня никто не компрометировал, что я написала письмо сама и все это было шуткой. Вы правы: она немедленно освободит вас от необходимости жениться на мне.

Дарби ничего не ответил, продолжая вглядываться в разом осунувшееся лицо. Как может столь хрупкое создание быть таким несгибаемым? Он встречал женщин с лицом и фигурой армейских сержантов, но слабых духом, как новорожденные котята. Какое странно эротичное ощущение: наблюдать за женщиной, обладающей внешностью милой кошечки и неумолимостью капрала.