Элоиза Джеймс - Поглупевший от любви

Следующий день никак не наступал, а когда все же наступил, тянулся еле-еле. К четырем часам Джози так разволновалась, что не находила себе места. Бегала по комнате для игр с маленькой корзинкой на руке, пытаясь сложить в нее всех солдатиков, чтобы забрать их с собой вниз.

— Как по-вашему, мой брат уже в гостиной? — то и дело взвизгивала она. Сама мысль была такой восхитительной, что Джози продолжала метаться по комнате. Столь неприличное для леди поведение мигом вывело бы из себя прежнюю няню Пивз, но эта нянюшка просто погладила ее по голове и спросила, не хочет ли она посидеть на горшке, прежде чем идти пить чай.

Ее новая подруга Генриетта сидела рядом с тетей Эсме, и Джози так обрадовалась, что немного покружилась, прежде чем сделать два реверанса и вежливо поздороваться, как ее учили.

Потом Генриетта снова рассказала историю про заблудившиеся башмачки, а Джози съела семь лимонных пирожных, не чувствуя ни малейших признаков тошноты, так что, когда Аннабел унесли наверх спать, Джози попросилась посидеть еще немного. Получив разрешение, она тихо уселась перед Генриеттой и стала вынимать солдатиков из корзинки и располагать боевым строем.

— Где ты нашла эти игрушки? — резко спросила тетя Эсме, совсем как няня Пивз, всякий раз когда Аннабел рвало на нее.

Джози бросила на тетку быстрый взгляд, слегка подвинулась к Генриетте и пробормотала:

— Они были наверху. Няня разрешила поиграть с ними. Тетя Эсме ничего не сказала, а Генриетта погладила ее по голове и прошептала:

— Почему бы тебе не унести солдатиков обратно в детскую? Думаю, Аннабел уже соскучилась по тебе.

Джози не хуже остальных знала, что Аннабел еще спит, но все же принялась очень медленно класть солдатиков в корзинку. По одному. Потом взглянула в сторону дивана и увидела, что тетя Эсме снова плачет.

Впервые увидев тетку плачущей, Джози была сбита с толку, почти испугана. Но теперь достаточно хорошо узнала тетку, чтобы понять: плачет она часто. Поэтому Джози с видом мученицы сунула в корзинку последнего солдатика и присела в реверансе сначала перед теткой, потом перед Генриеттой, прошептав последней:

— Вы не могли бы навестить меня завтра? И снова рассказать историю заблудившихся башмачков?

И Генриетта улыбнулась и сказала, что все возможно, поэтому Джози не очень расстроилась, когда пришлось уйти наверх.

Женщины остались одни, и Генриетта мгновенно вручила Эсме платок. Она привыкла носить несколько в своем ридикюле. Эсме всхлипывала так сильно, что почти задыхалась, но, к счастью, Генриетта за последнюю неделю стала свидетельницей не менее двух подобных приступов и не боялась, что Эсме погибнет.

— М-мне т-так жаль… это с-солдатики моего брата. Няня, д-должно быть, привезла их с собой. Я с-столько лет их не видела.

— Я не знала, что у вас был брат.

— Его звали Бенджамин. Генриетта молча обняла Эсме за плечи.

— Мне очень жаль.

— Он умер в п-пять лет. Это было так давно. Мне не следовало бы плакать из-за этого. Просто увидела его оловянных солдатиков и не выдержала. — И она снова разрыдалась на плече Генриетты. — Раньше я никогда не плакала, — бормотала она. — Никогда. Даже на похоронах, хотя это был мой милый Бенджамин, моя куколка, и никто не любил его больше меня. Он был моим собственным.

— О, Эсме, мне действительно очень жаль, — повторила Генриетта, у которой тоже защипало глаза. — Это ужасно.

Но Эсме уже пришла в себя.

— Я так устала от всей этой скорби, — вздохнула она. — В жизни своей столько не плакала! Вы, возможно, мне не поверите, потому что мы знаем друг друга чуть больше месяца, но это правда. Я не плакса. Во всяком случае, в своем обычном состоянии.

— Нет ничего неприличного в слезах по ушедшему брату. Смерть любого ребенка — настоящий кошмар.

Эсме высморкала и без того красный нос и потянулась к лимонному пирожному, но обнаружила, что Джози успела съесть все. Генриетта передала ей поднос с желе.

— Я плачу по любому поводу. Утром разлила шоколад на постель и едва не разрыдалась из-за этого. Только и делаю, что ем и плачу. Простите, Генриетта. О чем мы говорили до того, как это случилось?

— О всякой чепухе.

— О нет. Я пыталась вытянуть из вас, что произошло с Дарби. В прошлый понедельник вы вышли из дома, весьма довольные друг другом, но за последние дни, похоже, не обменялись и двумя словами.

— Ну… разумеется, мы иногда разговариваем, — заверила Генриетта самым убедительным голосом. — Просто нам почти нечего сказать друг другу, но это вполне естественно, если интересы людей так различны.

— Совершенно ничего не понимаю. Я всегда неплохо разбиралась в людях и, простите за откровенность, была уверена, что вы очень друг другу подходите.

Генриетта совершенно не желала никаких разговоров по душам. Но что она могла ответить?

— Возможно, — пробормотала она, — но мне кажется, что вы неверно истолковали наш с мистером Дарби взаимный интерес.

— Видите ли, я даже ради спасения собственной жизни не способна сделать ровный шов, зато по праву могу похвалиться тем, что прекрасно понимаю мужчин, — заявила Эсме. — Более того, хорошо знаю Дарби. Когда я оставила вас в гостиной, у него был вид человека, собиравшегося украсть поцелуй. И, дорогая, я вращалась в обществе слишком много лет и целовала огромное количество мужчин, чтобы не распознать этот взгляд!

К счастью (или к несчастью, в зависимости как на это посмотреть), Генриетте не пришлось отвечать, поскольку в комнате, тараторя одновременно и наперебой, появились члены кружка шитья. Эсме с трудом поднялась и знаком велела Слоупу унести пустую тарелку, на которой прежде лежали лимонные пирожные. Генриетта тоже встала, чтобы приветствовать леди Уинифред, миссис Баррет-Дакрорк и, к собственному удивлению, свою мачеху Миллисент.

Генриетта немедленно поняла, почему Миллисент решила присоединиться к членам кружка. Мачеха никогда не посещала благотворительные мероприятия, раз и навсегда объявив их невыносимо скучными. Но присутствие Дарби в доме все изменило. Она, несомненно, хотела понаблюдать, как он ведет себя рядом с Генриеттой.

Миссис Кейбл немного опоздала и пришла, когда остальные дамы уже пили чай.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — взвизгнула она, бегая по комнате и раздавая поцелуи.

Добравшись до Генриетты, она застыла и, подозрительно прищурившись, процедила:

— Ну и ну, леди Генриетта! Генриетта учтиво кивнула:

— Как приятно видеть вас, миссис Кейбл!

— Неужели? А вот я видела вас, только вы меня не соизволили заметить, — язвительно бросила миссис Кейбл, грозя ей пальцем.

Сердце Генриетты упало.

— О да, — продолжала миссис Кейбл с жестоким удовольствием фурии, которой не терпится поведать миру свеженькую сплетню. — Я была там!

— Там? Где именно?

— Как где? В своем дорожном экипаже, разумеется, — усмехнулась миссис Кейбл. — Мы собирались навестить мою сестру, которая живет всего в пяти милях отсюда, но мой муж всегда твердит: «Миссис Кейбл, никогда не лишайте себя удобств, если можете». Так я и поступила, дорогая моя. Велела запрячь лошадей в дорожный экипаж даже на такую короткую поездку.

Генриетта все еще непонимающе смотрела на нее, и миссис Кейбл медленно продолжила, наслаждаясь каждым мгновением:

— Так вот, я сидела в дорожном экипаже. Надеюсь, вы не обидитесь, леди Генриетта, если я посоветую вам быть более осмотрительной. Как говорится в послании к Титу, добродетельная женщина — та, которая благоразумна, целомудренна и занимается домом, — с легким раздражением пояснила миссис Кейбл. — Подумать только, что со мной в карете мог сидеть маленький ребенок. Или, не дай Господь, хотя бы моя племянница!

— Боюсь, я не… — начала Генриетта, но тут вмешалась мачеха:

— Миссис Кейбл, я позволю себе предположить, что вы стали свидетельницей того почтительного поцелуя, которым мистер Дарби наградил мою дочь?

— Совершенно верно! — кивнула миссис Кейбл, плюхнувшись в кресло. — Именно это я и наблюдала, но смею сказать, что поцелуй вряд ли можно назвать всего лишь почтительным.

Она мерзко захихикала. Все уставились на Генриетту, но тут же отвели глаза, как от зачумленной.

— Мистер Дарби просто не понял всех обстоятельств, — объявила Миллисент.

Леди Уинифред, сидевшая рядом с Генриеттой, сочувственно погладила ее по руке.

— Как, должно быть, это тяжело для вас, дорогая! Если бы только молодые люди не забывали старых обычаев и имели бы совесть сначала переговорить с родителями или опекунами, прежде чем выражать свои чувства! В мое время такого ни за что бы не случилось!

— Верно, верно! — пронзительно воскликнула миссис Баррет-Дакрорк. — Я самолично объяснила дорогой Люси, что она не должна отвечать на знаки внимания джентльмена, пока он не потолковал со мной и не получил моего согласия.

Генриетта сложила губы в некое подобие улыбки несчастной жертвы, которой домогались против ее воли. Теперь она поняла истинную причину прихода Миллисент. И дело тут не в Дарби. Миллисент решила храбро защищать падчерицу от последствий скандального поцелуя.

Но тут в битву бросилась Эсме.

— Мой племянник просто подавлен новостями, — трагически заявила она. — Боюсь, он успел отдать сердце Генриетте. Он сказал мне, что не получил ни малейшего поощрения, леди, и это терзает ему душу. Ну разве это не пример поведения достойной молодой дамы? Могу заверить вас, что мой племянник имеет огромное влияние в обществе. Столько молодых девиц пытались привлечь его внимание! Но, встретив Генриетту и обнаружив ее полнейшее равнодушие к нему, он немедленно решил жениться.

Миллисент энергично кивнула.

— Могу подтвердить, что для бедного джентльмена было ужасным ударом узнать о жизненных обстоятельствах Генриетты.

Все сочувственно вздохнули.

— Надеюсь, он оправится, — печально продолжала Эсме, — но очень не скоро. Смею уповать на Господа, чтобы дал мне до конца жизни увидеть внучатого племянника или племянницу.