Величественнее всего смотрелись громадные серебряные солонки, служившие своего рода знаком особого внимания. Оглядев зал, Дженевра заметила, что дальние столы сервированы куда скромнее – серебро и золото полагались только вельможной знати. В самом конце зала были составлены скамьи, на которых разместились слуги собравшихся рыцарей и дворян. Мег, без сомнения, находилась где-то среди них, но Дженевра не могла высмотреть ее.

Собравшиеся гости разоделись в свои самые роскошные наряды, изукрашенные драгоценностями, сверкавшими в задымленном от громадного камина воздухе. Иные купцы, сидевшие вдали от серебряных солонок, нацепили на себя больше украшений, чем знать. «Они почти не обращают внимания на законы о расходах, предписывающие, из какой ткани и какого цвета им следует шить себе одежду», – отметила про себя Дженевра.

Каждый рыцарь имел в своем распоряжении по крайней мере одного сквайра, который стоял у него за спиной, готовый услужить. К дамам были приставлены пажи в нарядных костюмах с вышитыми на груди гербами хозяев. В зале находилось много охотничьих собак. Они или лежали около хозяев, или вертелись под ногами слуг.

Знамена и вымпелы рыцарей, почтивших церемонию своим присутствием, свисали со стропил, переливаясь разноцветным шелком. Стены были украшены гобеленами и фресковой живописью. Дженевра с благоговением взирала на великолепное убранство зала.

Молитву произнес присутствующий среди гостей священник графа. Менестрели, разместившиеся на галерее, начали играть. Слуги, разодетые в голубые, сверкавшие золотистыми нитями ливреи, принялись вносить котлы с дымящимися в них яствами и блюда с деликатесами. Дженевра повернулась к своему жениху и с нескрываемым восторгом в голосе сказала:

– В Блоксли я никогда подобной роскоши не видала, не говоря уже о монастыре. Хотя монахини тоже сервировали столы серебром, но столь великолепный праздник…

Сен-Обэн снисходительно улыбнулся.

– Значит, это ваш первый грандиозный праздник? Вам придется присутствовать на многих таких пиршествах. Мы и сами должны будем время от времени устраивать их. Однако не беспокойтесь. У меня в Тиркалле отличные слуги, а мать умеет принимать знатных гостей.

«Ага, он уже готов хвалить свою мать». Дженевра почувствовала облегчение, поскольку не желала, чтобы у Роберта были конфликты с семьей.

– Я знаю, как вести дом, милорд. Меня этому обучили в монастыре.

– В дополнение к общему образованию? Его светлость сообщил мне, что вы сведущи в философии, математике и в прочих премудрых науках.

– В монастыре больше нечем было заняться. Ибо я не желала принять постриг.

– Многие дамы предпочли бы занятия полегче – вроде вышивания и шитья.

– Я занималась и этим, а также выучилась немного искусству врачевания от сестер, работавших в лазарете. – И, помолчав немного, заметила: – Какая дивная музыка! – Нежные звуки виолы и флейты расплывались по залу, им вторили арфа и маленький барабан. – Его светлость пригласил отличных музыкантов. Я тоже немного играю на псалтерионе,[3] хотя особым талантом не отличаюсь.

– Вы поражаете меня, демуазель. Я не ожидал, что возьму себе в жены столь образованную женщину. Боюсь, ваша ученость навредит моему самолюбию.

Он произнес это довольно кислым тоном. Дженевра задумчиво отщипнула кусочек жареного молочного поросенка, которого положил на их поднос сквайр Сен-Обэна, темноволосый симпатичный парень лет семнадцати по имени Алан Харден. К своему тайному изумлению, Дженевра заметила, что Алан относится к ней с юношеской смесью восхищения и раздражения, вызванного тем, что она нарушила сложившиеся приятельские отношения между ним и его хозяином.

Дженевра сумела оценить мудрость мужского эгоизма Сен-Обэна.

– Мои достижения – ничто по сравнению с вашими, милорд. Вы преуспели в военном искусстве и в умении управлять. К тому же граф сообщил мне, что философия и вам не чужда. Он надеется, что у нас найдется много общего.

Роберт хмыкнул и вручил ей отделанную серебром чашу, наполненную рубинового цвета вином. Он подождал, пока Дженевра выпила, потом наполнил чашу вновь и осушил ее.

Затем подал знак Алану, чтобы тот снова налил в чашу вина, и сказал:

– Может, и найдется. Мне даже музыка не чужда – я могу извлечь из флейты мелодию. Что же до моего военного ремесла, то с этим покончено. Больше я не подниму оружия против врагов короля. Я отдал пятнадцать лет жизни, защищая владения Эдуарда в Аквитании, сражался в Испании и во Франции. А теперь собираюсь уехать в свои поместья и посвятить себя семье. Если меня призовут, я откуплюсь. Хватит с меня солдатской жизни.

Настроение Дженевры поднялось. Значит, он не собирался ее покидать. Сидеть днями в замке в ожидании супруга казалось ей не очень подходящим занятием, хотя она понимала, что в стране все еще было неспокойно и ренегаты лорды по-прежнему пытались увеличить собственное состояние за счет других.

– Ваши слова меня весьма радуют, – пылко заговорила она. – Однако вам навряд ли удастся избежать бранных трудов. Как же тогда ваши сквайры обучатся своему ремеслу?

– Разумеется, я обучу военному мастерству не только моих сквайров, но и будущих сыновей. Надо уметь защищать жизнь и достояние своих близких. Если на меня или на мою семью нападут, я возьму в руки оружие. Так что не бойтесь!

– Я не боюсь, милорд. К тому же участие в турнирах – прекрасный способ для поддержания боевой готовности.

На сей раз он задумчиво улыбнулся, и от этого сердце Дженевры встрепенулось, а рука, отломившая кусочек грудки цыпленка с подноса, который Алан заботливо пополнял всевозможными яствами, задрожала.

– Да, мне нравится принимать участие в турнирах. Можно совершенствовать свое искусство без обильного кровопускания. Ну и слава, конечно. На турнирах она добывается без особого риска, – несколько осуждающе добавил он, словно легкое добывание славы не доставляло ему удовольствия. И, отпив еще вина, нахмурился. – Впрочем, риск есть, взять хотя бы сэра Питера. Он слишком отяжелел в последнее время и так неловко упал с седла, что сломал себе спину. Теперь вряд ли выживет. Жаль беднягу, славный был когда-то боец!

Это огорчило Дженевру. Она взяла кусочек белой хрустящей булочки и рассеянно мяла его. Да, увлечение опасное. Сен-Обэна тоже могли искалечить или убить во время турнира. Однако настоящему мужчине риска не избежать. С таким же успехом он может погибнуть во время охоты. Смерть подстерегает его на каждом шагу.

Решив не омрачать себя печальными мыслями в столь радостный день, Дженевра намазала масло на мягкий белый хлеб. Ярко разодетый глашатай возвестил об очередной смене блюд. Как и прежде, слуга отведал еду, предназначенную для господина. Этот ритуал соблюдали во всех рыцарских замках. Знатным и богатым людям постоянно угрожали враги, снедаемые завистью или жаждой власти. А отравить еду было проще простого.

«И все же, – размышляла Дженевра, стараясь настроить себя на радостный лад, – большинство людей доживают до преклонного возраста, если только не рождаются больными, или их не убивают на полях сражений, или Господь не наказывает их за грехи страшным мором».

Действительно, за последние двадцать пять лет кара Божия сильно поубавила население Англии – почти не осталось людей, которые могли бы выращивать и собирать урожай. И даже великие княжеские дома, вроде Ланкастеров, страшно пострадали от эпидемии, однако старый граф Нортемпстон, потерявший детей и внуков, уцелел. И барон Сен-Обэн, потерявший жену и сына, тоже. Дженевра решила уповать на лучшее, переключив внимание на блюдо которое перед ними поставили.

– Какая прелесть! – воскликнула она. – Жалко трогать этого прекрасного лебедя, но я все-таки отведаю кусочек!

– И правильно сделаете. Как я погляжу, вы весьма храбро осваиваете не изведанные вами яства.

Дженевра с улыбкой произнесла:

– Но ведь должна же я узнать, нравятся они мне или нет!

Детский восторг невесты, казалось, забавлял Сен-Обэна, и он заботился о том, чтобы она испробовала все, появлявшееся на столе. Больше всего ее восхитили затейливые сладости из сахара, находившиеся на дальнем конце стола, и громадный марципан, сделанный в форме двух единорогов, сражающихся в поединке. На одном был разноцветный вымпел Нортемпстона, на другом – Сен-Обэна.

– Как красиво! – вздохнула Дженевра.

– Сделано с намеком, – согласился Сен-Обэн. – Мне кажется, что Нортемпстон собирается наступать на победителя!

Дженевра засмеялась. Она съела и выпила намного больше, чем обыкновенно, наслаждаясь праздником и свободой. «Вот если бы меня сейчас могли видеть мои монахини!» – подумала она, но тут же вспомнила о достоинстве. Распрямив плечи, девушка сдержанно кивнула.

– Слуги хорошо постарались, чтобы потрафить своему господину. Но смотрите, сюда пришли шуты и жонглеры!

Еще до того, как собрание гостей стало чересчур буйным, Дженевра предпочла удалиться из зала. Вольные шутки и взрывы смеха звучали все громче. Кавалеры и дамы обнимались. Даже ее тетка прильнула к плечу рыцаря, сидевшего рядом с ней, в то время как дядюшка Джилберт открыто заигрывал со своей соседкой-толстушкой.

В такой компании Дженевре тоже захотелось обвить шею Сен-Обэна руками и прижаться к нему. Однако…

«Достоинство, – мрачно напомнила она себе. – Мне надо во что бы то ни стало соблюсти достоинство».

Она сладко улыбнулась своему жениху.

– Милорд, вы не отправите Алана поискать мою Мег? – осторожно спросила она, поскольку язык у нее несколько заплетался. – Мне пора вернуться в свои покои.

Сен-Обэн, который умел поглощать неимоверное количество вина без малейших признаков опьянения, приказал Алану привести Мег, а затем неожиданно взял Дженевру за руку и спросил:

– Демуазель, какие у вас планы на завтра? Мы могли бы вместе покататься верхом.

– С удовольствием, милорд, только у меня вместо лошади жалкая кляча, которую дядя послал за мной в монастырь. Но, может, в конюшне графа найдется подходящий конь?