Визгливый тоненький лай привлек внимание Дженевры к маленькому песику, который, извиваясь всем тельцем, пытался вырваться из рук мужа.

– Милорд! – воскликнула Дженевра. – Вы принесли щенка!

Мег и Эннис тоже восхищенно вскрикнули.

– Да, миледи. Несмотря на то что я покидал Тиркалл в большой спешке, у меня все-таки нашлось время выполнить свое обещание. Я привез вам щенка. Это сучка.

– О! Дайте ее мне! – Корчившийся щенок перешел в другие руки. Дженевра подняла его вверх, чтобы осмотреть маленькую острую мордочку, розовый животик и длинный язык, который собачка высунула, чтобы облизать раскрасневшееся лицо хозяйки. Дженевра засмеялась от восторга и прижала к себе маленькое тельце.

– О, спасибо! Я ее уже полюбила! Сколько ей времени? И как ее зовут?

Роберт на удивление снисходительно улыбнулся.

– Ей десять недель, но все же кое-чему ее уже научили. А вот имени у нее еще нет. Можешь называть ее, как тебе угодно.

– Она дочь Авеля и сестра Каина, – размышляла Дженевра, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и найти для отвода глаз какую-нибудь нейтральную тему для обсуждения. – Нельзя допустить, чтобы она понесла от своих сородичей, когда у нее будет течка.

– Согласен. Надо будет держать ее под присмотром.

Пока они беседовали о будущем щенка, Дженевра теребила его за уши. И Мег, и Эннис щекотали и гладили его, он им тоже очень понравился. Дженевре трудно было сосредоточиться: ведь Роберт стоял так близко! Она старалась изо всех сил. «У щенка серая шерстка, гладкая, без пятен. Сейчас она кажется совсем светлой, но потом, видимо, потемнеет». Наконец Дженевра улыбнулась.

– Это был мой каприз – иметь гончую собаку, и вы выполнили мое желание. Я назову ее Уимси.[7]

Роберт засмеялся. Он был какой-то расслабленный.

– Ну, Уимси, – обратился он к собачке, – ты должна научиться отзываться на имя, которое тебе дала хозяйка. – Он сдержанно засмеялся, давая этим понять, что уже достаточно уделил внимания животному. – И не дразни братишку и папу.

– Как ее примут Каин и Авель? – забеспокоилась Дженевра, отпуская щенка, чтобы лучше осмотреть его. Собаки с ревностью наблюдали за Уимси, ставшей центром внимания. – А где она была вчера?

«О Боже! – Дженевра вспыхнула. – Не стоило мне упоминать о вчерашнем. Однако Роберт не выказывает признаков смущения».

– В конюшне, – ровным голосом ответил он. – Мой грум принес ее туда в корзинке, и, поскольку я был занят более важными вещами и забыл о щенке, он пробыл там до утра.

К облегчению Дженевры, зазвонил колокол, сбывающий на обед. Щенок деловито сопел, вертясь возле родителя, а потом, подняв мордочку, залаял и сам же испугался неожиданного звука. Авель спокойно поднялся, с терпеливым презрением поглядел на своего отпрыска и приготовился шествовать в зал перед хозяином. Каин, проходя мимо, почел своим долгом огрызнуться на младшую сестру, устроившую такую суматоху.

Уимси, ничуть не испугавшись, затрусила за громадными охотничьими псами. На верху лестницы она остановилась, сраженная высотой. Когда Дженевра нагнала ее, собачка слабо и умоляюще пискнула и выжидающе подняла мордочку.

– Все в порядке, Уимси, – засмеялась Дженевра и нагнулась, чтобы поднять свою любимицу. – Тебе придется быстро расти, не правда ли?

Спускаясь по лестнице в зал, она почувствовала новую, хоть и слабую пока надежду и поцеловала собачку в голову. Роберт помнил о своем обещании, несмотря на все передряги. Дженевра посчитала это хорошим знаком.

Внешне их отношения вернулись в прежнее русло. Но все же кое-что изменилось.

По ночам ее муж делил с ней постель, но старался заниматься любовью намного реже. И когда он все же соединялся с ней, то тщательно управлял собой. Тот взрыв страсти, который потряс их обоих в день его возвращения, ни разу не повторился.

Дженевра не могла понять, отчего Сен-Обэн был так сдержан – то ли от нежелания причинить вред младенцу, то ли по какой другой причине. Роберт выказывал крайне мало нежности и допускал лишь минимальные ласки, необходимые для того, чтобы самому найти разрядку. Она не получала прежнего удовольствия.

Муж следил за ее здоровьем и не допускал, чтобы она много ездила верхом. Однако сам он часто уносился галопом прочь вместе со свитой – казалось, за ним гонится сам дьявол. Иногда он не появлялся в замке целый день, а то и всю ночь. Охота поглотила его полностью. Дженевра выяснила, что отряд его находил приют на ночь в каких-нибудь хижинах пастухов, разбросанных по всем ее землям.

Роберт не только заботился о ее здоровье, но часто и одаривал каким-то новым взглядом, словно надеялся прочитать все ее сокровенные мысли.

Все-таки он не полностью доверял ей. Она смирилась с этим. Однако это не мешало им музицировать, играть в шахматы и беседовать по вечерам, часто наедине. Незаметно они становились друзьями.

Тем временем беременность и Дженевры, и Мег подтвердилась. Мег больше, чем Дженевру, мучила тошнота. Эннис почти все время была с ними. Все три женщины большую часть дня занимались шитьем приданого для младенцев, пряли и ткали мягкие палантины, чтобы их будущим деткам было тепло.

В сентябре Роберт объявил, что он должен повидаться с матерью и посетить свои владения, простиравшиеся к югу от Тиркалла. Съездить туда надо было до наступления зимы, когда путешествовать станет труднее. Но в то же время он не желал всю дорогу лететь стремглав и менять по пути лошадей. Он собрался ехать на Принце, не отказывая любимому коню в отдыхе. Роберт рассчитывал вернуться в Мерлинскрэг в самом начале ноября.

– Я разрешусь от бремени в начале марта, – напомнила ему Дженевра. Они оба с великим тщанием подсчитывали недели. – Ты хочешь, чтобы я оставалась в Мерлинскрэге на время родов?

– Да, – неожиданно резко ответил он. – А ты возражаешь?

– Нет. Я уже об этом подумала. Это владение моей матери, и оно станет моим наследством, если я переживу тебя. Я была бы рада, чтобы наш первый ребенок родился здесь.

«Наш ребенок, – отметил он. – Она никогда не упускает случая подчеркнуть это. Может, из-за того, что чувствует себя виноватой? Или наоборот – понимает, что я все еще сомневаюсь в ней?»

Барон Сен-Обэн не мог объяснить, даже самому себе, почему ему необходимо, чтобы ребенок родился здесь – в месте, отдаленном от его семьи и от графа Нортемпстона. В темных закутках памяти таился беспричинный страх, что он не сможет признать ребенка своим. И он хотел, чтобы у него было как можно больше свидетелей, которые увидели бы младенца, когда он появится на свет.

– Мне кажется, Мерлинскрэг нам обоим по душе, – кивнул он.

Здешние места и в самом деле пришлись Роберту по душе. В этих горах, лесах, в мирных пастбищах, в самом воздухе было что-то чистое, возрождающее к новой жизни. Он начал оправляться от душевной травмы, нанесенной Дрого, и весьма охотно проводил время с женой. Однако все еще не готов был признаться себе в том, что постепенно влюбляется в собственную жену. Любезно увиваться за какой-нибудь женщиной на стороне было общепринято, хотя сам Роберт никогда не испытывал особой тяги к подобным развлечениям.

– Я искренне привязался к здешнему краю, – сказал он жене. – И вернусь как можно быстрее.

Итак, оставив Алана и несколько человек в замке, чтобы они присматривали за женой, Роберт вместе со свитой, в которую на сей раз вошел и Бернард, золотистым сентябрьским днем покинул замок, предоставив Дженевре и Мег хранить опустевшее поместье и ждать появления на свет их младенцев.

Эннис разродилась в первую неделю октября. Она вернулась к себе домой, поскольку схватки у нее стали сильнее и чаще повторялись. Дженевра и Мег отправились с ней.

Из деревни привезли старую Мариел. Дженевра заворожено наблюдала, как Эннис и Мег помогали старой, одетой в лохмотья старухе, которая на первый взгляд казалась мешком из костей и кожи, однако, несмотря на свою хрупкость, обладала немалой силой, а тряпки ее были безукоризненно чистыми. Эннис страдальчески кричала, по лицу ее струился пот. И все же в тот момент, когда у нее между ног показалась головка младенца, она, казалось, сосредоточилась лишь на том, чтобы услышать его крик.

– Еще один красивый мальчишка, – объявила Мариел на своем грубом западном наречии, вытирая носик и ротик младенца и похлопывая его по маленькой попке.

При первом же громком крике младенца в глазах Эннис появилось столько нежности и умиления, что из глаз Дженевры брызнули слезы. «Такое стоит всех трудов и страданий».

– У него сильные легкие, – улыбнулась Мег.

– Как ты назовешь его? – спросила Дженевра.

Эннис улыбнулась застенчиво, но гордо.

– Мартин и я – мы надеемся, что вы не будете возражать, если мы назовем его Робертом.

– Еще один Роберт? – с улыбкой произнесла Дженевра, наблюдая, как Мариел ловко отрезала пуповину и, натянув, перевязала ее своими костлявыми пальцами, потом обтерла младенца влажной чистой тряпкой и принялась пеленать. – Конечно, мы не будем возражать. Я уверена, что его светлость будет польщен.

– А вдруг вы захотите назвать Робертом своего сына?

– Возможно. – Они еще не обсуждали этот вопрос. – Но если так, мы, вероятно, станем называть его Роб, пока Робин будет служить в сквайрах лорда Роберта.

– Ну-ка, мамаша, бери младенца, – и Мариел передала туго спеленатого визжащего новорожденного в руки матери.

Дженевра и Мег не уходили, пока Эннис не заснула в своей кровати, а рядом в люльке не засопел малыш.

– Завтра я навещу тебя, – пообещала Дженевра.

Обе женщины молча пошли в зал.

– Что ж, – нарушила наконец Дженевра торжественное молчание, – теперь я понимаю, почему рождение ребенка называют великой работой.

– Ты отважно перенесешь боль, моя уточка. Ведь ты так молода!

– Не бойся, Мег. Я каждый день буду Бога молить, чтобы он и тебе даровал легкие роды, ведь не твоя вина, что ты столько лет ждала, своей свадьбы.