— Что?! — с нервным смешком переспрашиваю я.

— Она знает, какая я тщеславная стерва, — объясняет Нора. Теперь настала ее очередь нервно хихикать. — И еще Бренда знает… ну, догадывается… Как трудно говорить. В общем, ей известна причина, по которой я не была с тобой приветлива с того дня, как ты появилась в «Сондерс энд Крафф».

— Ты? Не была приветлива? Не может быть, — я немного расслабляюсь и откидываюсь на спинку дивана.

— Да ладно. Я была настоящей сукой.

— Ну, я бы не назвала тебя настоящей сукой. Просто ты была чуть-чуть… как бы сказать… резковатой.

— Причина, по которой я была резковата, состоит в том, что я ревновала и завидовала тебе.

— Что?! Почему?

— Да потому что ты ослепительно красива! У тебя идеальное тело, потрясающие волосы и прекрасные черты лица. А одежда! Чика, твой облик возбуждает каждого мужика в нашем офисе!

Я недоверчиво улыбаюсь.

— Да ты надо мной смеешься.

— Если бы. Пока не появилась ты, я была первой красавицей в нашей конторе.

— Ты считаешь меня красивее себя? Шутишь, наверное.

— Камилла, только чтобы составить тебе достойную конкуренцию, я пошла на пластическую операцию.

— Что?

— Ну, не только чтобы сравняться с тобой. Я давно уже планировала это. Но не могла решиться сделать последний шаг.

Теперь, когда она рассказала об этом, я заметила перемены в ее лице. Норы не было в офисе пару недель. Когда она вернулась на работу, я уже взяла отпуск, так что мы давненько не виделись.

— И что ты делала?

— Глаза, нос и имплантаты в щеки.

— Хм, — мычу я, изучая ее лицо. — Твой врач прекрасно справился.

Хочется спросить у нее телефон хирурга, но сейчас не время.

— Спасибо.

— Не за что.

Я ловлю себя на желании поведать ей о подтяжке век, которую перенесла, об имплантатах под кожей щек, я хочу расспросить у нее об операции на носовой перегородке, но предпочитаю молчать, так как разумнее будет покончить скорее с этой чуть было не зародившейся дружбой и разойтись своими дорогами.

— Спасибо, что зашла, это был приятный сюрприз, но уверяю тебя — со мной все в порядке.

— Бренда рассказала о тебе такие странные вещи, из которых совершенно очевидно, что ни в каком ты не в порядке. Теперь-то я на собственном опыте знаю, что все эти операции ведут за собой шлейф проблем — боль, потраченные деньги, упущенные карьерные возможности. Человек в твоем возрасте, да еще с такой яркой, привлекательной внешностью все эти круги ада лишний раз проходить не будет, если только он не болен психически.

— Нет, правда, Нора. Благодарю за заботу, но теперь тебе лучше уйти, — говорю я, глядя в пол.

Нора поднимается с дивана.

— Ладно. Я уйду, но надеюсь, что ты подумаешь над тем, что я тебе сказала.

— Подумаю, — вру, а что остается?

Нужно подняться и проводить ее, но меня словно паралич разбил. Я хочу, чтобы она осталась.

— Надеюсь, мы с Брендой сможем помочь тебе — говорит Нора, одевает сумочку на плечо и направляется к выходу. Она почти дошла до двери, когда обернулась и увидела, что я продолжаю сидеть на диване и смотреть в пол. Я чувствую на себе ее взгляд…

…Я всего лишь хочу хорошо выглядеть. Идеальные формы, ухоженный вид, в общем, красота — это для меня слишком важно. Разве есть в этих рассуждениях что-то странное? Когда я плохо выгляжу и ничего не предпринимаю, вот тогда действительно можно говорить о психическом заболевании.

Невозможно больше жить, изнывая от зависти, глядя на женщин, подобных Норе, и жажды быть такой же красивой. Большую часть жизни я знала, что я — урод. Да и как иначе? Чуть не с младенчества надо мной глумились… даже рассказывать не хочется. Почему я вспомнила сейчас ту боль, те обиды? Почему мир устроен так, что нельзя в один момент стереть прошлое?

Зачем, зачем я только стала вспоминать? Мне не по силам переживать это снова, пусть и в памяти. Напряжение так велико, что я не выдерживаю, и плотину прорывает — я бьюсь в рыданиях. Леди и джентльмены! Камилла Купер больше не может держать себя в руках!

— Они обзывали меня Губошлепкой! — кричу я сквозь потоки слез. — Я была маленькой и беззащитной, а они обзывали меня Губошлепкой! Я помню их крики, словно это было вчера, я, как теперь, слышу детей, гогочущих на игровой площадке: «Губошлепка! Губошлепка! Губошлепка! Губошлепка!»

Нора возвращается к дивану и садится рядом.

— Ты знаешь, каково это? Откуда тебе! Прозвище прилипло ко мне с раннего детства, и до окончания школы иначе как Губошлепка ко мне почти не обращались. А в колледже стали обзывать просто Губой. Так меня в студенческом городке и звали — Губа. К нам в комнату звонили и просили позвать к телефону Губу! Я не протестовала, ведь это было бы нелепо. Оставалось только отшучиваться, но бог видит, как я ненавидела эту кличку. Я мечтала быть как все. Это все, чего я хотела. Быть нормальной!

— Ох, малышка, — вздыхает Нора и обнимает меня. — Ты нормальная. И выглядишь потрясающе.

Я рыдаю в голос, уткнувшись в ее плечо.

— Возможно, я такая же зануда, как и Бренда, но постарайся ко мне прислушаться — никакие операции не изменят твоего отношения к самой себе. С этим можешь справиться только ты.

Я затихаю. Нечто подобно мне говорили и раньше, но только сейчас смысл сказанного проник ко мне в душу. Может, потому что со мной говорит красавица Нора, а может оттого, что впервые в жизни я осознала, какую боль испытывала от кличек, которые мне лепили. Я никому, никому и никогда не рассказывала о том, как тяжело было на сердце, когда меня называли Губошлепкой или Губой. Сегодня же вместе со слезами я выплеснула наружу всю боль, я открылась Норе и… Стало гораздо легче, словно гора с плеч свалилась.

— Прости, пожалуйста. Господи, мне так неловко, — я отрываюсь от ее плеча и откидываюсь на спинку дивана.

Да, действительно, мне неловко за взрыв чувств, но в то же время одолевает желание излить душу сполна. Хочется рассказать Норе обо всех операциях, что я перенесла, об огромном долге, о том, как я отдалась мужику ради последнего визита в клинику пластической хирургии. Но это уже будет слишком, чересчур — поделиться сокровенным с чужим человеком, который десять минут назад мне был, надо признаться, неприятен.

— Не волнуйся. Это естественно, каждый человек нуждается в таких исповедях. Всем нам приходится носить на душе тяжесть сверх меры.

Пытаюсь в ответ улыбнуться и вытираю глаза. Еще несколько минут мы беседуем, потом я благодарю ее и провожаю к выходу. Оставшись в одиночестве, я осознаю, что по-настоящему благодарна Норе. И не только за признание моей красоты. Она доказала мне необходимость в искреннем выражении своих чувств, убедила в том, что нисколько не зазорно изливать обиды прошлого. Я решила не посвящать Нору во все свои похождения, однако она показала мне, сколько пользы я получу, если найду человека, с которым смогу поделиться всеми своими тайнами… всем, через что прохожу сейчас. Теперь стало понятно, что я действительно нуждаюсь в помощи.

Я подхожу к телефону, поднимаю трубку и набираю знакомый номер.

— Мама, здравствуй, — говорю я. — Я звоню не для того, чтобы занять денег. Я даже не хочу говорить о деньгах, просто мне нужна твоя помощь. Помоги мне, мама.

Мой голос ломается, слезы бегут по щекам.

— Конечно, милая. Расскажи, что происходит.

67. Бренда

Войдя в дом, я немедленно поднимаюсь на второй этаж в спальню. Еще в автомобиле, сославшись на головную боль, я сказала дочери, что лягу спать пораньше. И вот теперь, оставшись одна, сижу, замерев, на кровати. Поверить не могу, что столкнулась в ресторане с Жизель. В голове не укладывается, что бесстыдная соперница стояла всего в нескольких шагах от Джоди и Джима — от моей семьи! Во всей этой грязной истории более всего возмущает то, что, как плохой шпион, Джим все равно утверждал, что ему надо на работу. Я была готова устроить скандал прямо там, на автостоянке у ресторана, хотела сказать, что он может бежать к своей шлюхе, но пусть не удивляется, когда его не пустят обратно в дом, в семью. О, мой бог! Я бы все высказала! Но с нами была дочь, и это меня остановило.

…Какое-то время я сижу без движения, на меня как ступор напал. Потом я решаю, что мне необходима крепкая выпивка, что-нибудь, чтобы успокоить нервы и, дожидаясь возвращения Джима, подготовиться к серьезному разговору. Выхожу из спальни в коридор. Проходя мимо комнаты Джоди, я слышу приглушенную речь — она снова болтает по телефону. Без лишних раздумий прикладываю к двери ухо — стараюсь подслушать ее секреты. Знаю, это неправильно. Не стоило бы действовать такими методами, но мне просто необходимо узнать, что происходит между ней и Кайли. Бормотание Джоди почти не слышно сквозь дверь, так что я на цыпочках возвращаюсь в спальню и тихонько поднимаю трубку телефона.

— Как думаешь, сколько нам стоит брать? — слышу я голос Кайли.

— За тебя? Ну, не знаю даже… долларов сто в час.

— То есть мы можем брать за меня почасовую плату? Или за каждый раз?

— Конечно, почасовая плата. Мы ведь понятия не имеем, сколько может длиться этот самый раз.

— А за Мелиссу тоже почасовую плату установим?

— Да, наверное.

— Давай попробуем, но не думаю, что кто-нибудь согласится столько платить за нее. Она веснушчатая и слегка располнела.

Услышав это, я кидаюсь в комнату Джоди. Выхватив из ее рук телефон, я отбрасываю его в сторону.

— Что тут происходит?

— Че? — растерянно спрашивает Джоди. — Ты о чем?

— Что это вы с Кайли задумали?

— Ничего.

— Не ничевокай мне, девочка! — говорю я тоном, который не позволяла себе с тех пор, как Джоди была маленькой непоседой. — Ты расскажешь мне, что вы задумали! И сделаешь это прямо сейчас!