Вечером был прощальный ужин с Настей и Петром Единственным человеком, сидевшим за столом с кислой физиономией, была Настя. Мысль о том, что ей через какой нибудь час придется покинуть этот роскошный особняк, в то время как выскочка Женька в нем останется, неимоверно ее бесила. Но поскольку Настя ничего не могла с этим поделать, то ограничивалась тем, что всячески демонстрировала собравшимся свое дурное настроение. Впрочем, на Настю всем по большому счету было наплевать. Сашка активно уничтожал деликатесы под предлогом того, что ему надо поддерживать вес, Петр хохмил, не пытаясь вопреки обыкновению задеть Женьку, хоть по большому счету истории его порой были на грани фола.

— Ну, едем мы как-то раз большой компанией в поезде. А ехать долго, двое суток. Ну, кореш один мой нажрался — причем в хлам, зюзю и катешину! Спроси его, как зовут, — не вспомнит. Ну, запойный он был, ничего не попишешь. Он даже когда-то в институте учился, так его оттуда со второго курса выперли. Не, не за успеваемость, у него как раз все пятерки по предметам были, чувак-то умный! За что? Счас формулировку вспомню… Ага! «За систематическое появление на занятиях в нетрезвом виде»! Но это официально, а на самом деле его просто на одного из профессоров стошнило. Случилась такая оказия, да. Так вот, едем мы, а кореш чего-то по купе шарит, ищет. А чего ищет — и внятно объяснить-то не может. Мычит только чего-то. Ну, до кого-то из нас дошло: курить хочет! И вот берем мы и на столик кладем этот самый, «тампакс». Свистнули у одной подруги ради такого случая. А «тампакс» этот весь из себя белый такой, в трубку картонную и длинную упрятан — самое то! Ждем, что будет дальше. Ну, кореш дотягивается в итоге до «тампакса», светлеет лицом, засовывает себе в рот и принимается его раскуривать. По всему купе вонища страшная, ватой горелой воняет и бумагой паленой. Но ясен пень, не курится. И тогда кореш, на весь белый свет обиженный, оборачивается к нам и спрашивает: «Какая сука мне мокрый „Беломор“ подсунула?»

Женька, не выдержав, хихикнула, представив себе несчастного выпивоху. Настя, разумеется, тут же презрительно фыркнула, дав понять, что сия скабрезная история задевает ее тонкие чувства.

После ужина Женя с Сашкой, работая на камеры, помахали рукой вслед покидающим их «друзьям», а затем с чувством перевыполненного долга отправились в беседку — подышать перед сном свежим воздухом.

— Ну, как самочувствие? — осведомился Сашка, как только они вольготно расположились на резных лавочках.

— Превосходное! — не покривив душой, ответила Женька. — Такое облегчение, словно кирпич с души упал!

— А почему сразу кирпич? Почему не простой какой-нибудь камень?

— Да потому что простой камень — это никакой камень! А кирпич — это тяжеленная такая дрянь правильной формы. И этой своей правильной формой он мне уже всю душу натер!

— А как насчет поговорки «Не имей сто рублей…»?

— Знаешь, в подобной ситуации я лучше выберу деньги. Мне и одной Насти с ее завидками за глаза хватило, а как представлю, что таких вот «подруг» могло быть больше… Нет уж, лучше я как-нибудь одна проживу!

— Одна? А как же я? — в шутку возмутился Сашка.

— Твое место свято и неприкосновенно, — заверила его Женька. — Кстати, не боишься, что мы сегодня нажили себе смертельного врага?

— Боюсь тебя огорчить, но по моим внутренним ощущениям мы нажили его гораздо раньше. И что самое забавное, ничего особенного для этого не сделали. Ну не нравимся мы Альбине — что ж тут поделать?

В небе мелькнул яркий сполох, а секунд через десять ощутимо громыхнуло.

— Кажется, ты был прав насчет грозы. Чую, ливень на всю ночь зарядит, — сказала Женька, зябко поеживаясь.

— Ты замерзла? Хочешь, вернемся в особняк, пока дождь не начался? — Сашка пересел поближе и бережно сжал Женькину ладонь.

— Нет, лучше уж здесь побудем, если ты не против.

— Без проблем!

Некоторое время они сидели молча. Темы для разговора, конечно, были, но о многом хотелось потолковать наедине. Действительно наедине, без всевидящих и всеслышащих камер. Можно привыкнуть ко многому, практически ко всему. Только не к полному отсутствию личного пространства, того заветного убежища, где можно остаться лишь с самим собой и отдохнуть от окружающего мира. А обнажать перед тысячами незнакомых тебе людей свое самое сокровенное, дойти до полного душевного эксгибиционизма — согласиться на такое может только человек с ущербной психикой, которому либо хочется прославиться любой ценой, либо, напротив, давно уже плевать на себя. А Женька не относилась ни к первым, ни ко вторым. Да и Александр, видимо, тоже.

Но хотя они молчали, диалог все равно продолжался. Глаза спрашивали, получали ответ, недоумевали, переспрашивали… То, что не могли сказать глаза, говорили руки — легкие, мимолетные касания и поглаживания. От всего этого у Женьки кружилась голова, словно время повернуло вспять и не было еще в ее жизни ни тяжелых разочарований, ни кровью завоеванных побед. Просто два человека сидят рядышком, стараясь подобрать ключики к сердцу друг друга.

Женька пыталась справиться с наваждением, твердя себе, что все самообман и фантазии, между ней и Сашкой ничего нет и быть не может, но безуспешно. Ей, истосковавшейся по нормальному мужскому вниманию, остро не хватало всего этого: доморощенной романтики, маленьких секретов, запаха чужого разгоряченного тела. Даже надвигающейся грозы не хватало!

И все-таки это безумие! Зачем она вновь позволяет себе мечтать, да еще и о том, что никогда и ни при каких условиях не сможет осуществиться?

По крыше беседки забарабанили первые капли дождя. Операторы, заметно нервничая, переглянулись.

— Ну что, побежали в дом, пока не промокли?

— Не хочу! — из чистого упрямства воспротивилась Женька, представив, как в одно мгновение разрушится очарование этого странного свидания.

Операторы, не сговариваясь, тоскливо вздохнули. Сашка же улыбнулся и воспринял все как должное.

Но уйти им все-таки пришлось. Через пять минут дождь превратился в ливень, а бешеные порывы ветра мигом забросали их холодными водяными брызгами.

— Бежим? — спросил Сашка.

— Бежим! — не стала на этот раз упорствовать Женька.

Когда они, веселые, мокрые и взъерошенные, поднимались по лестнице, Сашка вдруг предложил:

— Хочешь, пойдем ко мне, посидим, раз уж погода нас так подвела?

И Женька, ругая себя последними словами, согласилась.

Они с комфортом расположились на Сашкиной кровати, точной копии той, что стояла в Женькиной комнате. И замолчали. Хотя операторы остались там, на первом этаже, наличие в комнатах следящей аппаратуры откровенности не способствовало. А язык жестов, мимики и прикосновений еще в беседке сказал обоим слишком много того, что просто немедленно требовалось обсудить и подтвердить или опровергнуть.

Первым сдался Сашка.

— Жень, не знаю, как начать. Для меня, откровенно говоря, это все внове. Черт, теряюсь и мямлю, как мальчишка!

Жень, я тебе хоть немножко нравлюсь?

— Нравишься. Даже очень, — ответила Женька, мысленно застонав. Ну когда же она научится сдерживаться, а?

— Знаешь, ты мне тоже очень нравишься. Я понимаю, что трудно объективно говорить о человеке, которого в первый раз увидел меньше двух недель назад, тем более что мы с тобой почти ничего друг о друге не знаем. Но я чувствую, что ты очень хорошая и добрая девчонка. И очень хочу, чтобы тебе повезло в этом шоу!

— Ты хотел сказать — нам повезло?

— Да, извини, оговорился. — Сашка смутился, но продолжил: — Только, понимаешь, шоу — это ведь не главное. А мне очень хотелось бы, чтобы мы по-настоящему стали с тобой друзьями.

— Так друзьями или супругами? Извини, но для меня эти понятия плохо уживаются между собой.

— Для начала — друзьями. Но лукавить не стану и прямо скажу, что надеюсь на большее. Наверное, ты не поверишь, но я… влюбляюсь в тебя!

Женька опешила. Такого признания она от Сашки уж точно не ожидала. И как ей к этому относиться? А вдруг это всего лишь очередная провокация? А что — очень даже может быть! Ее «жених» каждый раз подлизывается к ней перед тем, как нанести удар и растоптать в ее душе ростки добрых чувств к нему. Похоже, и сейчас происходит то же самое. Сначала — предложение наказать Альбину с купанием той в грязной водице Москвы-реки. Разумеется, она, Женька, от такого поворота сюжета млеет и тает. И даже вроде бы не догадывается о том, что все было заранее подстроено! Неспроста ведь Альба вместо того, чтобы обматерить их до седьмого колена, стрелой прошмыгнула в машину и всю дорогу до особняка сидела тихо, как мышка. Значит, таков был план и она не могла пойти против своего начальства, вынудившего ее так поступить.

Но что же в итоге получается? Сейчас она по идее должна зардеться и признаться Сашке, что тоже неровно к нему дышит. Затем умиленное воркование, она чувствует себя счастливейшей девушкой на свете, после чего «жених» внезапно должен на нее нарычать и довести до слез.

Ей это нужно?

Разумеется, вопрос был риторическим. Женьке совершенно не хотелось в очередной раз чувствовать себя дурочкой, которую без особых усилий обвели вокруг пальца. Да и сколько можно наступать на одни и те же грабли? Раз? Два раза? Пять?..

— Почему ты молчишь? — спросил ее Сашка.

— Знаешь, я, наверное, пойду к себе. Что-то голова разболелась. — Женька поднялась с кровати.

— Постой! Мы ведь не договорили!

— А ты уверен, что это надо?

— Женя, я тебя не понимаю!

— Спокойной ночи. Спасибо за сегодняшний день, все было просто супер!

— Женя!

Женька зашла к себе комнату и быстро заперла за собой дверь. Потом проделала то же самое со второй дверью. Все, она в безопасности. Сашка пробовал было стучать и звать ее, но, видимо, понял бесперспективность этого занятия и замолчал.