Мама быстро забыла папу. Уже на следующей недели в доме стали появляться какие-то мужики, женщины. Чтоб выжить, она стала варить самогонку и продавать. Мы ставили бражку, потом перегоняли ее по самодельному аппарату. Все, что она продавала, тут же и выпивалось. Мы вроде жили в одной квартире, но при этом стали чужими людьми. Самое тяжелое время началось, когда у меня начался переходный возраст. Я не могла находиться дома. Видеть всю эту грязь. Тогда я стала сбегать. А куда было идти? В нашем поселке было мало мест, где можно было спрятаться. Тогда я и стала ходить в эту церковь. Холодные стены из красного кирпича, вороны, что жили на вершине. Было страшно, но потом я привыкла. Они привыкли ко мне. На кладбище почти никто не приходил. Казалось, что люди хоронили родственников и благополучно о них забывали. А я ходила на могилу отца. Цветочки сажала. Только никогда не разговаривала. Я долго думала, что он меня предал, как и Сема. Странное времяпровождение для подростка. Потом пошло модное течение, когда молодежь стала на кладбищах гулять. Я их отчасти понимала. Там тихо и спокойно. Никто не ругается. Никто не пьет или не спит. Жаль, что приходилось домой возвращаться каждую ночь. Оставаться на кладбище я боялась. Там был даже не суеверный страх, а страх перед людьми. По ночам собиралась молодежь. Сталкиваться с ними совсем не хотелось. Я не уверена была, что они меня не тронут. Зимой я пряталась или в библиотеки или по заброшенным домам. Был у нас дом, в котором провалилась крыша, а в другом — живой осталась лишь комната. Я не говорю о заброшенных домах частного сектора, куда лазили все кому не лень.

Такой дом был совсем рядом от моего. Он мне напоминал усадьбу. Двухэтажный, с пузатой терраской и массивный. Почему-то мне он казался величественным. Всегда казалось, что там бояре должны были жить. Но это детское. Я несколько лет назад приезжала туда. Дом как дом. Рядом с ним росли кусты сирени и жасмина, а еще все заросло вишней и сливой. Но туда никто не лазил. Ходила легенда о жутких призраках и таинственном свете, что появлялся там по ночам. Я долго верила им, как и другая детвора. Этот дом пугал. Туда никто не приезжал. Я ни разу не видела за все время, что жила в поселке.

Не знаю, как я тогда выжила. Во что одевалась, как училась. Там какие-то обрывки воспоминаний. Я помню, что только много мечтала. Одежду нам приносили в обмен на бутылку. А ела уже что придется. Я хотела уехать после девятого класса учиться. Поступить в техникум. Но мама не разрешила. У нее взыграл материнский инстинкт. Она почему-то решила, что если я уеду, то пополню ряды проституток. Как раз набрали учеников для десятого класса, поэтому пришлось учиться дальше, хотя к тому времени я давно перестала учиться. Мне стало неинтересно. Я влюбилась. В одноклассника. И естественно — безответно. Я была старше на полтора года его. Он даже не смотрел в мою сторону. Я же не могла от него глаз отвести. Такой мальчишка смазливый. Блондинчик с голубыми глазами и аристократическими чертами лица. В нем было что-то благородное, когда он молчал. Но стоило ему открыть рот, как оттуда вырывались лягушки, которые квакали матом через раз. Он мог напиться пива. Нюхал клей. Веселый молодой человек, от которого я просто млела. За один его взгляд в мою сторону готова была все недостатки простить. Но он глядел весьма редко. Что меня расстраивало. И тут кто-то из местных предпринимателей договорился с домом культуры, который давно был закрыт, и устроили там дискотеку. Вход платный. Туда собрался весь наш класс пойти, вместе с моим красавчиком.

Деньги я украла у матери. Не такая уж и большая сумма была. Батон хлеба да пакет молока можно было купить. Утащила у нее юбку и ту парадную кофту цвета сирени. И вот, я такая нарядная, в старых стоптанных сапогах пришла на танцы. Мне тогда казалось, что все красиво. Зайдя в дом культуры, я поняла, что выгляжу как бабушка. Все девчонки были нарядные с косметикой. А я в старой кофте, юбке по колено без колготок и стоптанных ботинках. Девчонки же были в блестящем, обтягивающем и ярком. Надо мной смеялись. И самое противное, что смеялся он. Тот, о ком я мечтала. Казалось, что громче всех. Было обидно. Очень сильно. Весь мир рухнул в один миг. Я побежала домой. Даже куртку забыла. А дома была мама, которая начала требовать, чтоб я вернула деньги. И как поняла, что это я была? Мне казалось, что она их никогда не считает. Но я ошиблась. Оскорбления под смех компании, что сидела за столом. А потом она меня ударила. Еще раз и еще. Я вырвалась. И выскочила на улицу. Зима. Метель метет. Холодно. Я не знала, куда идти. Друзей у меня не было. Одноклассники меня сторонились, я их. Пришлая, приезжая, которой здесь не место. Я как раз проходила мимо старого заброшенного дома с привидениями. В тот вечер мне ничего не было страшно. Я жить не хотела. Поэтому пошла туда. Через дыру в заборе пробралась на участок. Снега по колено. Он забирался в ботинки. Но холодно не было. Я тогда ничего не чувствовала.

Забраться внутрь не составило труда. Я окно разбила. Никаких приведений не было. Пустой, холодный дом. Он казался склепом. Могильным склепом. Пыль кругом лежала тонким слоем. Я села прямо на пол у кухонного шкафа. Напало безразличие. Казалось, что жизнь закончилась. Больше ничего не хотелось. Не было смысла жить. Тело болело, но больше всего болела душа. В школу вернуться я не могла. А куда податься без образования я не понимала. Не знала. И пришло понимание, что никто из ребят точно не обратит на меня внимания, так как я зануда, плохо одеваюсь и внешность подкачала. Тогда я посчитала, что самое лучшее решение — это замерзнуть. Говорят, что если уснуть на морозе, то смерть не такая и болезненная. Я долго плакала, а потом пришла апатия. Такая апатия и безразличие, что это должно было напугать, но мне было все равно. Потом пришло ощущение полусна. Вроде уже спишь и в то же время бодрствуешь.

Трудно было сказать, откуда появился этот мужчина. Я посчитала, что он пришел за моей душой. Но душа ему была не нужна. Он ругался. Зачем-то тряс меня. Снял с себя куртку и завернул меня в нее. В нос ударил тяжелый аромат одеколона. Я закашлялась. Он же стал растапливать печку. Пересадил на диван, что стоял на кухне. А я ничего не могла понять. Создавалось ощущение нереальности происходящего. Наверное, это бы шок, после всего случившегося. От натертых ног какой-то мазью и шерстяных носков по телу шло тепло. Руки согревала кружка крепкого сладкого чая. Я смотрела на нее и не могла поверить, что была еще жива. Слезы, сопли. Какая была вероятность, что в тот день вернется хозяин дома и найдет меня? Одна из тысячи? Но я подумала, что это какой-то знак. Что нельзя умирать и опускать руки. Дядя Паша долго и нудно читал мне лекцию о ценности человеческой жизни после того, как я ему рассказала о такой неудачной попытки замерзнуть. Я его слушала, слушала, а потом уснула.

Так в моей жизни появился дядя Паша. Когда-то он был очень талантливым врачом. На его счету было много спасенных жизней. Но в пятьдесят он завершил карьеру, сдал квартиру и вернулся в дом родителей. Взял паузу, после того, как его жена покончила с собой. У него был сын. Военный офицер. Почему-то он обвинял в смерти матери отца, что он ее довел. Хотя это было не так. Дядя Паша все время с теплом вспоминал о ней. Он ее любил. Очень сильно любил и понимал.

Успешная семья. Такие надо в пример ставить. Он врач, она медсестра. Сын военный. В доме все благополучно. А потом все резко развалилось. Сын уехал в командировку. Тогда у Валентины Петровны, жены дяди Паши, нашли болезнь Альцгеймера. Она прогрессировала. А у дяди Паши был рак. Он давно лечился, потом наступила ремиссия. Теперь болезнь вернулась. Она понимала, что станет тяжелым бременем для сына. Поэтому и свела счеты с жизнью. Дядя Паша уехал сюда. Умирать. Понимаешь, он хотел умереть в одиночестве. В старом доме. Они ничего не сказали сыну, чтоб его не беспокоить, чтоб не мешать его жизни и не вешать на него чувство вины.

Я все это не сразу узнала. Постепенно, слово за словом. Дядя Паша был не из тех людей, кто любит жаловаться, но он был добрым человеком. Уставшим и добрым. После того дня как-то само получилось, что я стала часто у него бывать в гостях. Мы разговаривали. Почти обо всем. О жизни, о книгах. С ним было интересно. Даже первая любовь забылась.

С матерью же отношения только ухудшались. Она медленно, но верно начала спиваться. Так еще и меня воспитывать начала. Говорила, что я по наклонной пошла. Запрещала общаться с дядей Пашей, а когда я возражала, она драться начинала. Это было жуткое время, но при этом и довольно светлое. Я как-то двойственно его вспоминаю. И никак не могу определиться, захотела бы я прожить такую жизнь дважды или нет. Ведь иначе тогда я не познакомилась бы с дядей Пашей. Не узнала бы, какими могут быть люди. Одно время мне казалось, что вокруг нет людей, лишь звери. Люди же исчезли. Даже я была зверем. Зверенком, который пытался выжить. А в мире зверей нет места людям. Разве может человек отворачиваться от тех, кто в беде? Я видела, как люди отворачивались. Проходили мимо. Да, мы все были в той лодки безнадежности, но они были взрослыми, а мы детьми. Это ведь не только моя была проблема. У нас в классе у многих пили. Дети от этого становились озлобленными. А как по-другому, если к тебе лезет с нравоучениями пьяный родитель, который через пять минут будет лежать в луже рвоты и мочи? Или как по-другому, когда приходилось уворачиваться от кулаков? Можно сказать, что тут и вина детей. Несдержанные на язык, наглые. Но это ведь переходный возраст. Тогда не понимаешь, что говоришь и что делаешь. А пьяному человеку кажется, что ты специально. Можешь удивиться, что я после всего этого пью. Еще тогда разговаривала с дядей Пашей на эту тему. Пить можно, но в меру. Не больше, чем нужно, чтоб снять напряжение. Только у многих нет тормозов. Стоит попасть на язык алкоголю, так могут пить без меры. Я знаю свой предел. И не перехожу границу…