– Боже, ты неисправима.

Джинджер опускает руки и заканчивает игру.

– Знаю. Но за это ты меня и любишь. – Она встает и одергивает подол коротюсенькой юбки. – Ну, ребята, я была бы рада поучаствовать в этой маленькой вечеринке, но, по-моему, тут становится слишком тесно. Я бы не хотела никого шокировать своей эксцентричностью. Может быть, в другой раз.

И Джинджер с обычной самодовольной улыбкой покидает комнату, не забыв по дороге шлепнуть Нэша по заду. Я заметила, как после этого она быстро обернулась и игриво подмигнула ему.

– Что это было? – спрашивает Нэш.

– На самом деле ты не хочешь этого знать, – отвечает Кэш.

– Я все слышала, – отзывается из гаража Джинджер, ее голос эхом доносится до нас.

Она бурчит что-то еще, а через пару секунд раздается новый голос:

– Эй?!

Марисса.

«О черт!»

Слышу тихий стук, как будто она барабанит по дверному косяку костяшками пальцев. Смотрю на Кэша. Он тяжело вздыхает и раздраженно бормочет:

– Проклятье! Неужели нельзя позвонить заранее?!

– Прошу прощения, – говорит Марисса. – Я искала… его.

Представляю, как она указывает на Нэша. В комнате, кроме Кэша, он единственный, кого можно обозначить словом «его».

– Ясно, – отрывисто говорит Кэш. – Ты его нашла. Почему бы вам двоим не заняться делом? Вы можете уединиться.

Вижу, Кэш пытается выпроводить Нэша и закрыть за ним дверь, но Марисса проникает в квартиру, причем достаточно далеко, чтобы заглянуть в спальню. Туда, где все еще лежу я, голая и прикрытая смятым одеялом.

Она смотрит, морщит лоб и бросается ко мне мимо Кэша. Забирается на кровать и обнимает меня. Я немею, конечно, и не перестаю удивляться: что происходит? А сама пытаюсь придерживать одеяло, чтобы оно не соскользнуло. По комнате разбросаны мои вещи – ясно, что я раздевалась.

– Я так рада, что с тобой все в порядке, – мурлычет Марисса, уткнувшись мне в шею.

Чувствую, как она дрожит всем телом, и только через минуту соображаю, что она тихо плачет.

– Марисса, что случилось? – спрашиваю я скорее от растерянности, чем от искреннего беспокойства.

Моя кузина с рождения была королевской стервой, и все нежности между нами закончились месяцев через шесть после ее появления на свет.

Марисса отклоняется назад и смотрит на меня огромными, полными слез голубыми глазами. Больше всего меня озадачивает, что, кажется, они полны неподдельного чувства.

– Я так боялась за тебя. Я слышала, как они говорили, что убьют тебя. Нас обеих. Нас всех, – говорит она, поворачиваясь и глядя на близнецов, которые тихо стоят у дверей. – За всю жизнь я ни разу так не боялась. И думала только о том, как послала тебя тогда на эту чертову выставку в том дурацком платье.

Я совершенно ошеломлена. И полна подозрений. Я достаточно взрослая, чтобы признаться в этом. Сколько раз я воображала, как снимаю скальп с этой девицы, сжигаю ее на костре, забиваю до смерти – и вдруг она становится милой?! Ух ты, не может быть!

– Ты можешь решить, что я спятила или все выдумываю. Но клянусь тебе, Лив, я думала только о тебе. – У Мариссы начинают дрожать губы, из глаз вот-вот брызнет. – Ты всегда была добра ко мне, всегда была таким приятным человеком, а я вечно обращалась с тобой как с ничтожеством. Мне так стыдно. Всю жизнь меня окружали такие же, как я. Те, кто и не заметил бы, если бы я исчезла. В том числе и отец. Больше всего мне было нужно, чтобы среди близких мне людей появились такие, как ты. – Марисса останавливается и тяжело сглатывает, по ее лицу текут слезы. – Я больше не хочу быть такой, Лив. Ты простишь меня?

«Святая владычица повреждения мозгов! У Мариссы случился удар!»

Это единственное разумное объяснение. Такие, как она, не меняются. У таких людей не бывает периодов сердечности.

Однако, заглянув в глаза Мариссы еще раз, я снова поражаюсь, сколько в них подлинного чувства. Кажется, она искренне раскаивается, по-настоящему страдает.

– Это все не так важно, Марисса. Не преувеличивай. Думаю, тебе нужно просто поехать домой и отдохнуть.

– Нет, не нужно. Мне не нужен отдых. Мне необходимо знать, что ты меня прощаешь. А потом мне надо поговорить с ним, – говорит Марисса и оглядывается через плечо на Нэша; кажется, на Кэша она, с тех пор как вошла, даже не взглянула.

Интересно, что она думает и что ей известно.

– Где моя дочь?!

Сердце падает, когда я слышу этот голос. Бросаю взгляд на Кэша. Он стоит на другом конце комнаты, но я вижу, как он напрягся и замер.

Первое побуждение – забраться под одеяло с головой. Но это, разумеется, не выход. Самое лучшее, что я могу сделать, – сесть прямо и вести себя как женщина, уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения.

Мама останавливается в дверях спальни и смотрит поочередно то на Нэша, то на Кэша. Взгляд испепеляющий, от такого у меня яйца отсохли бы, если бы имелись, конечно. Но кажется, в приливе сочувствия я именно это и ощущаю. Отсыхание воображаемых яиц. Приятного мало.

Нэш тихонько отходит в сторону, освобождая место якорной стоянки, чтобы мама могла войти. Кэш не двигается, только протягивает руку:

– Я Кэш Дейвенпорт. А вы, наверное, мама Оливии.

– С чего это вы решили? Уверена, она ничего вам обо мне не рассказывала. В противном случае вы поостереглись бы разыгрывать такие номера с моей дочерью.

– Достаточно того, что я знаком с вашей дочерью. То, что вы произвели на свет и помогли вырастить такого человека, как она, говорит в вашу пользу.

– Если вы столь высокого мнения о моей дочери, почему она находится в таком плачевном состоянии?

– Потому что она хороший человек и хотела помочь кое-кому. Хотела помочь мне. Она здесь, чтобы я мог защитить ее.

– Ну, значит, вы неплохо постарались, – припечатывает мама, проходит мимо Кэша и направляется ко мне.

Кэш сжимает зубы, а мой подбородок уже зажат рукой матери. Она изучает мое лицо.

– Ты ранена?

– Нет, мам. Кэш и Гевин нашли меня и обо всем позаботились.

– Кэш, Гевин, Гейб. Где ты насобирала этого мусора? Я думала, тебе пойдет на пользу отъезд из Солт-Спрингс, но ты, вероятно, из тех девиц, которые западают… на таких типов вне зависимости от того, где живут.

– Мам, я не…

– Вижу, матушка Оливии исполнила обещание.

Я заглядываю за спину матери и вижу, что в дверях спальни появился Гевин.

«В следующий раз импровизированную вечеринку в тогах я устрою так, что буду единственной прилично одетой из всех гостей».

– А ты! Из-за тебя в первую очередь она попала в эту переделку. Если бы ты просто отвез ее в колледж, как она просила…

При этих словах Гевин склоняет голову – в основном потому, что она права.

– Ты не можешь обвинять его в этом, мама. Он думал, что все делает правильно. Так и было с того момента, как на меня напали.

Мама поворачивается ко мне и смотрит на меня своими льдистыми глазами.

– Честно, у тебя что, нет стыда? Нет гордости? Нет чувства самоуважения? Почему ты позволяешь этим людям указывать, что тебе делать, позволяешь вовлекать себя в проблемы? Зачем ты таскаешься повсюду с такими типами?

– Ну, хватит! – Кэш выступает из-за ее спины. – Может быть, она и ваша дочь, но это не дает вам права разговаривать с ней в таком тоне.

– Еще как дает. Вот кому здесь лучше бы помолчать, так это тебе. Полагаю, ты – тот самый тип, с которым она живет? Тот, который марает ее репутацию на постоянной основе? Ты недостаточно уважаешь ее, чтобы жениться? Используешь – как дешевую шлюху.

– Я ее не использую. И я…

Мама величественным взмахом руки прерывает его.

– Мне неинтересны твои объяснения. Я здесь для того, чтобы забрать свою дочь и увезти ее от тебя подальше. Прошу вас, будьте так добры, оставьте нас в покое. – Она снова поворачивается ко мне и распоряжается: – Ну, одевайся. Ты едешь со мной домой.

– Нет, мама, я не еду. Я остаюсь здесь. Я взрослая женщина. Ты больше не можешь мной командовать.

– До тех пор, пока ты не перестанешь вести себя так, я буду с тобой обращаться, как обращалась.

– Вести себя как? Да, я сделала несколько ошибок, несколько раз составляла неправильное мнение о людях. Разве это так ужасно? Так ненормально? Ты тоже совершала ошибки, и посмотри на себя. Ты что же, думаешь, я стану следовать твоему примеру, чтобы превратиться в такую же холодную, несчастную одиночку?

– Ни одно из этих определений ко мне не относится, Оливия.

– Относится, ты просто сама не знаешь об этом. Ты подцепила отличного мужика, который поселил тебя в превосходном доме, купил тебе дорогую тачку, обеспечил безбедную жизнь, но ты несчастна. Ты любила отца, но с чего-то вбила себе в голову, что он недостаточно хорош. Но я-то не ты, мама. Я предпочту жизнь, полную любви и счастья, всем деньгам в мире.

– Против этого я не стала бы возражать, но если ты думаешь, что кто-нибудь из них, – говорит она и тычет большим пальцем себе за спину, указывая на Кэша, – тот мужчина, который одарит тебя чем-нибудь иным, кроме сердечной боли, подумай еще раз.

– Мама, он рисковал жизнью, чтобы спасти меня.

– Это из-за него ты оказалась в опасности.

– Нет, я сама виновата. Я знала, что рискую, но хотела помочь.

– Что может быть настолько важным, чтобы совершать подобные глупости, Оливия?

– Чья-то жизнь, мама.

– Жизнь того, с кем ты едва знакома. Я права?

Я делаю паузу.

– Да, но…

– Никаких «но». Это было еще одно решение, которое показывает, что ты не способна сама о себе позаботиться. А посему этим и собираюсь заняться я.

– Я сделала это ради любви, мама. Я сделала это для Кэша. Потому что я его люблю. Это было важно для него, а значит, было важно и для меня. Почему ты не можешь этого понять?

– О, я понимаю это очень хорошо. Это означает, что ты подцепила очередного неотразимого подлеца, который заведет тебя в мир страданий, а потом бросит, когда ты перестанешь быть для него приятным развлечением. Он этого не стоит, как…