— Мисс Белинда Лэнсдон является юной леди с хорошо устоявшимся мнением, — ответил он, — и без колебаний выражает его.

Он не стал заходить в дом, объяснив, что ему пора в Лондон, где у него намечена деловая встреча.

После его отъезда Люси сказала мне:

— Мне кажется, он очень понравился Белинде… а ты понравилась ему.

Я ответила:

— Он из тех людей, кто любит демонстрировать симпатию к другим. На самом деле он может относиться к ним совершенно иначе.

— Это называют лживостью, — сказала Люси.

— Частенько это называют обаянием, — ответила я.

Пришла пора возвращаться в Лондон. Дети с сожалением прощались со мной, но я чувствовала, что им нравится жизнь в Мэйнор Грейндж. Этот дом быстро стал для них родным, а то, что он находился за городом, действительно больше подходило им, чем пребывание в роскошной лондонской резиденции.

Меня уже ждала Морвенна. Она сказала, что нам нужно за очень короткий срок успеть многое сделать.

Мы должны сходить к портнихе и довести платье до совершенства; кроме того, мадам Перро будет приходить вплоть до самого последнего дня. Ее несколько беспокоит мой реверанс.

Следующая неделя была заполнена хлопотами, и вот настал знаменательный день.

Я сидела в экипаже вместе с Морвенной и Еленой, и по сложившемуся обычаю нас оценивающе рассматривали десятки глаз любопытствующих прохожих. Это было довольно тяжким испытанием. В конце концов, мы оказались в королевской гостиной и появилась королева — невысокая женщина с унылым и равнодушным выражением лица, что приводило в некоторое. замешательство.

К счастью, сама процедура была очень короткой.

Девушка одна за другой подходили, делали реверанс, целовали пухлую, украшенную драгоценностями маленькую ручку, на долю секунды заглядывали в печальное старческое лицо, затем осторожно отступали назад, стараясь удержать на голове три огромных пера и в то же время не наступить на свой длинный шлейф.

Про себя я посмеивалась над всей этой долгой церемонией, необходимой для того, чтобы на несколько секунд предстать перед Их королевским Величеством.

Так или иначе, цель была достигнута. Я прошла через это тяжкое испытание и могла быть принята лондонским обществом.

С чувством огромного облегчения я вынула из прически перья, не менее опасные, чем шлейф платья, откинулась на сиденье и сказала себе: «Слава Богу, с этим покончено».

Морвенну это порадовало не меньше, чем меня.

— Мне это запомнилось на всю жизнь, — сказала она.

— Мне тоже, — добавила Елена.

— Я несколько месяцев прожила тогда в ощущении постоянно страха, призналась Морвенна, — Я была уверена в том, что провалилась.

— Со мной было то же самое, — сказала Елена.

— Тем не менее, вы обе счастливо вышли замуж, что и было конечной целью всей этой затеи, — заметила я.

— Конечной целью всего этого, — сказала Елена, — является представление девушек таким образом, чтобы они могли рассчитывать на действительно потрясающий брак. Наши браки были потрясающими событиями для нас, но не для окружающего мира. Мартина вообще никто не знал, когда я выходила за него.

Я знала историю о том, как они познакомились по пути в Австралию вместе с моими прабабушкой и прадедушкой. Мартин тогда собирался писать книгу о каторге. По возвращении в Англию дядя Питер помог ему и сформировал из него того преуспевающего политима, каким он являлся сегодня.

Морвенна заметила:

— А Джастин вообще не считался удачной партией.

Он просто хороший муж.

— По-моему, получить просто хорошего мужа — это удача, о которой можно лишь мечтать, — сказала я.

— Вот видишь, наша маленькая Ребекка превращается в умную женщину, сказала Елена. — Я буду молиться о том, чтобы ты нашла свою мечту.

Мы были довольны тем, что пройдено главное испытание, но сознавали, что оно еще не последнее.

Последуют приглашения, развлечения, удачи и провалы лондонского сезона.

Отчим будет внимательно наблюдать за мной. В конце концов, именно он оплатил огромные расходы, связанные с моим выходом в свет. В его лондонском доме постоянно бывали различные светские приемы, как и в Мэйнорли, но до сих пор они преследовали политические цели. Теперь они будут устраиваться для его приемной дочери. Несомненно, здесь будет чувствоваться сильный политический дух, поскольку вращался он именно среди таких людей. Но внешне все будет выглядеть так, словно балы даются для меня.

Интересно, каких дивидендов он ждет? Наверное, мечтает увидеть в газетах заметки: «Мисс Ребекка Мэндвилл, приемная дочь Бенедикта Лэнсдона девушка сезона…», «Мисс Ребекка Мэндвилл объявляет о своей помолвке с герцогом… маркизом… Не следует забывать, что она является приемной дочерью мистера Бенедикта Лэнсдона…» Таким был дядя Питер, и его внук унаследовал талант к саморекламе. Помнится, мама посмеивалась над дядей Питером. Как они там говорили о Бенедикте? «Точная копия старикана».

Если он ожидал, что я блесну в обществе и завоюю главный брачный приз, боюсь, его могло ждать сильное разочарование.

В лондонском доме в мою честь готовили бал. Им должен был открываться сезон. Шли грандиозные приготовления. Селеста была рада помочь всем, чем могла. Несомненно, ей хотелось завязать со мной дружбу. Она пришла в мою комнату, чтобы помочь мне одеться к балу, и привела свою горничную Иветту.

Платье у меня было из шифона цвета лаванды.

Ткань выбирала Селеста. Она сказала:

— Я хочу, чтобы все говорили: «Кто эта красавица», «Не правда ли, ее платье прелестно?» Я хочу, чтобы Бенедикт гордился тобой.

— Вряд ли он вообще замечает меня.

Она с каким-то отчаянием пожала плечами. Мне показалось, что этим жестом она выразила свою неспособность привлечь его внимание.

Они с Иветтой суетились, делая мне прическу.

Должна признать, что итог их стараний поразил меня. Я выглядела совсем другой. Более привлекательной, но повзрослевшей. В общем, девушка, смотревшая на меня из зеркала, была мне совершенно незнакома.

И вот теперь я стояла на площадке широкой лестницы под огромной люстрой с Бенедиктом по одну сторону и с Селестой — по другую, приветствуя гостей.

Мое появление вызвало волну комплиментов, и на лице Селесты появилась удовлетворенная улыбка.

Она начинала мне нравиться, и к этому чувству примешивалась жалость. Она была несчастна, и причиной этого был Бенедикт. Все не ладилось с их браком.

Он не любил ее. Он любил мою мать, и никто другой не мог заменить ему ее. Я понимала его, но считала, что он не имел права жениться на этой молодой женщине, заставив ее чувствовать себя ненужной из-за его преданности другой… пусть даже та другая давно умерла. Это была, как сказала миссис Эмери, нездоровая ситуация.

В тот вечер я танцевала не переставая. У меня не было никаких ужасных ощущений, вроде тех, которые испытывали в свое время Морвенна и Елена, сидя в уголке и надеясь, что хоть кто-нибудь, пусть даже самый старый, неуклюжий мужчина на балу пригласит их на танец, поскольку это лучше, чем оказаться неприглашенной.

Мне повезло, здесь было трое мужчин, с которыми я была уже знакома, а так как сезон лишь открывался, то большинство молодых людей были вовсе незнакомы друг с другом. Сначала я танцевала с молодым политиком, которого мне представил отчим. Благодаря урокам мадам Перро я получила возможность сосредоточиться на разговоре, в то время как ноги двигались сами собой.

Молодой человек сказал, что очень рад знакомству и что мой отчим чудесный человек. Наш разговор был густо приправлен комментариями по поводу работы палаты общин и сравнениями мистера Гладстона с мистером Дизраэли. Молодой человек считал фаворитом первого, что было естественно, ведь он принадлежал к той же партии, что и Бенедикт. Я изо всех сил старалась подавать осмысленные реплики и почувствовала облегчение, когда танец закончился. Не успела я сесть между Морвенной и Еленой, как меня пригласили на следующий танец.

Я сразу же узнала мужчину, заезжавшего в Мэйнорли, — Оливера Джерсона.

— Умоляю оказать мне честь, приняв приглашение на танец, — сказал он, поклонившись нам. — Я имею счастье быть знакомым с мисс Мэндвилл. Мы встречались в Мэйнорли.

— О да, конечно, — сказала Морвенна. — Я уверена, мы уже встречались. Мистер Джерсон, не так ли?

— Как приятно, что вы запомнили. А вы — миссис Картрайт и, конечно же, миссис Хьюм, супруга великого Мэтью Хьюма.

— Находящегося по другую сторону политического барьера, не так ли? сказала Елена.

Джерсон пожал плечами:

— Хотя я и являюсь близким другом мистера Бенедикта Лэнсдона и очень интересуюсь всем, чем он занимается, сам я не склонен к политической деятельности. Я голосую за тех, кто в период выборов кажется мне более привлекательным.

— Видимо, это наиболее разумное решение, — рассмеялась Елена. — Итак, вы приглашаете мисс Мэндвилл на танец.

Он улыбнулся мне.

— Окажут ли мне эту честь?

— Да, разумеется.

Мы присоединились к танцующим.

— Как ослепительно вы выглядите!

— За это я должна благодарить миссис Лэнсдон и ее горничную-француженку.

— Думаю, что гораздо больше вы должны благодарить природу, сотворившую вас такой, какая вы есть.

Я рассмеялась.

— Разве я сказал что-то забавное?

— Меня это развеселило. Как вам это удается?

Фразы слетают с ваших уст столь непринужденно, будто вы и впрямь так думаете.

— Это оттого, что они идут из глубины сердца и я действительно так думаю — В таком случае будет невежливо с моей стороны не поблагодарить вас.

Теперь рассмеялся он.

— Мне доставила большую радость наша встреча в саду в Мэйнорли.

— Да, получилось забавно.