— Вы шутите! — хрипло сказала Анна, не понимая, что говорит.

— Разве я похож на шутника? — спросил барон, под взглядом невестки вставая и отступая на шаг.

— Или, вернее, вы меня оскорбляете, — продолжала она, не отрывая взгляда от лица, которое десять дней назад вставало перед ней в видении и не дало покончить с собой. Ненависть тогда спасла ее и ненависть сейчас придала ей сил, потому что она встала, судорожно впившись пальцами в подлокотник кресла.

— Оскорбляю вас? — презрительно усмехнулся лорд Винтер, отойдя к двери. — Неужели же вы, сударыня, полагаете, что это возможно?

Он почти повторил слова Антуана, но во второй раз миледи смогла ответить.

— Вы, милостивый государь, или пьяны, или сошли с ума, — сказала она. — Ступайте прочь и пришлите мне женщину для услуг!

— Женщины очень болтливы, сестра! Не могу ли я заменить вам камеристку? Таким образом все наши семейные тайны останутся при нас.

— Наглец! — вскричала миледи вне себя от ярости и кинулась на барона, который стал в выжидательную позу, положив руку на эфес шпаги.

— Эге! — произнес он. — Я знаю, что вы хотели бы убить меня, но предупреждаю: я буду защищаться, хотя бы и против вас.

— О, вы правы, — с жаром воскликнула Анна, — у вас, пожалуй, хватит низости поднять руку на женщину, коли не удалось ее отравить!

— Быть может, — отвечал барон, заметно побледнев. — Но у меня найдется оправдание в вашем случае: моя рука будет, я полагаю, не первой мужской рукой, поднявшейся на вас.

И барон медленным обвиняющим жестом указал на левое плечо Анны, почти коснувшись его пальцем.

Анна испустила сдавленный стон, стон обиды и ярости, похожий на рычание, и попятилась в дальний угол комнаты, точно пантера, приготовившаяся к прыжку.

— Рычите, сколько угодно, — победно вскричал Джозеф, — но не пытайтесь укусить! Ибо, предупреждаю, это для вас плохо кончится: здесь нет прокуроров, которые заранее определяют права наследства, нет странствующего рыцаря, который бы вызвал меня на поединок ради прекрасной дамы, которую я держу в заточении, но у меня есть наготове судьи, которые, если понадобится, учинят расправу над женщиной настолько бесстыдной, что она при живом муже прокралась на супружеское ложе моего старшего брата, лорда Винтера, и эти судьи, предупреждаю вас, передадут вас палачу, который сделает вам одно плечо похожим на другое.

Слушая угрозы, которые изрыгал брат ее мужа, человек, ненавидевший ее с самой первой встречи за то, что она отказала ему в низких притязаниях, за то, что она родила наследника и отняла у Джозефа титул и деньги, которые могли бы принадлежать ему, за то, что она и сын являлись живым напоминанием того, что имя лорда Винтера он носит незаконно и только до совершеннолетия племянника, чьей смерти страстно желает, выслушивая, что мужчина хочет сделать с плененной им женщиной, миледи чувствовала, как небывалая, захлестывающая все ее существо ненависть прорезывается откуда-то из глубины и делает ее неуязвимой для оскорблений и сильной, как Юдифь перед полчищами вражескими. Глаза новой Юдифи метали такие молнии, что, хотя Джозеф Винтер был мужчина и стоял вооруженный перед безоружной женщиной, он почувствовал, как в душе его зашевелился страх. Тем не менее он продолжал говорить, но уже с закипающей яростью.

— Да, я понимаю, что, получив наследство после моего брата, вы были бы не против унаследовать и мое состояние. Но знайте наперед: вы можете убить меня или подослать ко мне убийц — я принял на этот счет меры предосторожности: ни одно пенни из того, чем я владею, не перейдет в ваши руки! Разве вы недостаточно богаты, имея около миллиона?..

Голос его доносился до Анны как бы издалека, и она только пыталась понять: неужели Джозеф говорит это искренне?! Она никогда не считала его глупцом, и сейчас либо она ошиблась в нем, либо его ненависть к ней и Джону-Эдуарду превратилась в манию, а она боялась сумасшедших, потому что сама жила больше разумом, чем чувствами. Однако то, что он сказал потом, заставило ее прислушаться:

— …О, поверьте, если бы память моего брата и честь моей семьи не была для меня священна, я сгноил бы вас в какой-нибудь государственной тюрьме или отправил бы в Тайберн на потеху толпы! Я буду молчать, но и вы должны безропотно переносить ваше заключение. Дней через пятнадцать-двадцать я уезжаю с армией в Ла-Рошель, но накануне моего отъезда за вами прибудет корабль, который отплывет на моих глазах и отвезет вас в наши южные колонии. Я приставлю к вам человека, и, будьте уверены, он всадит вам пулю в лоб при первой вашей попытке вернуться в Англию или на материк!

Теперь Анна слушала с пристальным вниманием, от которого ширились зрачки ее сверкающих глаз.

— Да, теперь вы будете жить в этом замке, — продолжал лорд Винтер. — Стены в нем толстые, двери тяжелые, решетки на окнах надежные; к тому же ваше окно расположено над самым морем. Люди моего экипажа, беззаветно мне преданные, несут караул перед этой комнатой и охраняют все проходы, ведущие во двор. Да если бы вы и пробрались туда, вам предстояло бы проникнуть сквозь три железные решетки. Отдан строгий приказ: один шаг, одно движение, одно слово, указывающее на попытку к бегству, — и в вас будут стрелять. Если вас убьют, английское правосудие, надеюсь, будет мне признательно, что я избавил его от хлопот… А, на вашем лице появилось прежнее выражение спокойствия и самоуверенности! Вы рассуждаете про себя: «Пятнадцать-двадцать дней… Ничего, ум у меня изобретательный, и я до того времени что-нибудь да придумаю! Я чертовски умна и найду какую-нибудь жертву. Через пятнадцать дней, — говорите вы себе, — меня здесь не будет»… Что ж, попробуйте!

Анна, видя, что деверь отгадал ее мысли, вонзила ногти себе в ладони, стараясь подавить в себе малейшее движение души, которое могло бы придать ее лицу какое-нибудь выражение помимо выражения тоскливой тревоги. Лорд Винтер продолжал:

— Офицера, который останется здесь начальником в мое отсутствие, вы уже видели и, стало быть, знаете его. Он, как вы убедились, умеет исполнять приказания: по дороге из Портсмута сюда вы, конечно, — я ведь вас знаю, — пытались вызвать его на разговор. И что вы скажете? Разве мраморная статуя могла быть молчаливее и бесстрастнее его? Вы уже на многих испытали власть ваших чар и, к несчастью, с неизменным успехом. Испытайте-ка ее на этом человеке, и, черт возьми, если вы добьетесь своего, я готов буду поручиться, что вы — сам дьявол!

Лорд Винтер подошел к двери и резким движением распахнул ее.

— Позвать ко мне господина Фельтона! — распорядился он и, обращаясь к миледи, сказал: — Сейчас я представлю вас ему.

Между этими двумя лицами воцарилось напряженное молчание; затем в наступившей тишине послышались медленные и размеренные шаги, приближающиеся к комнате. Вскоре в полумраке коридора обозначилась человеческая фигура, и молодой человек остановился на пороге, ожидая приказаний.

— Войдите, милый Джон, — заговорил барон. — Войдите и закройте дверь. А теперь посмотрите на эту женщину. Она молода, она красива, она обладает всеми земными чарами. И что же! Это чудовище, которому всего двадцать шесть лет, совершило столько преступлений, сколько вы не насчитаете за год в архивах наших судов. Голос располагает в ее пользу, красота служит приманкой для жертвы, тело платит то, что она обещает, в этом надо отдать ей справедливость. Она попытается обольстить вас, а быть может, даже и убить. Я извлек вас из нищеты, я дал вам чин лейтенанта, я однажды спас вам жизнь — вы помните, при каких обстоятельствах. Я не только ваш покровитель, но и друг; не только благодетель, но и отец. Эта женщина вернулась в Англию, чтобы устроить покушение на мою жизнь. Я держу эту змею в своих руках, и вот я позвал вас и прощу: друг мой Фельтон, Джон, дитя мое, оберегай меня и в особенности сам берегись этой женщины! Поклянись спасением своей души сохранить ее для той кары, которую она заслужила! Джон Фельтон, я полагаюсь на твое слово! Джон Фельтон, я верю в твою честность!

— Милорд… — ответил молодой офицер, вкладывая в брошенный на миледи взгляд всю ненависть, которую он только мог найти в своем сердце, — милорд, клянусь вам, все будет сделано так, как вы того желаете!

Миледи перенесла этот взгляд с видом безропотной жертвы; невозможно представить себе выражение более покорное и кроткое, чем то, которое было представлено на ее прекрасном лице. Сам лорд Винтер с трудом узнал в ней тигрицу, с которой он за минуту перед тем готовился бороться.

— Она не должна выходить из этой комнаты, слышите, Джон? — продолжал лорд Винтер. — Она ни с кем не должна переписываться, не должна разговаривать ни с кем, кроме вас, если вы окажете честь говорить с ней.

— Я поклялся милорд, этого достаточно.

— А теперь, сударыня, постарайтесь примириться с Богом, ибо людской суд над вами свершился.

Миледи поникла головой, точно подавленная этим приговором.

Барон Винтер движением руки пригласил за собой Фельтона и вышел из комнаты. Фельтон пошел вслед за ним и запер дверь. Мгновение спустя в коридоре раздались тяжелые шаги солдата морской пехоты, стоявшего на карауле с секирой за поясом и с мушкетом в руках.

Миледи несколько минут оставалась все в том же положении, думая, что за ней наблюдают сквозь замочную скважину, потом она медленно подняла голову, и лицо ее вновь приняло устрашающее выражение угрозы и вызова. Она подбежала к двери и прислушалась, затем взглянула в окно, отошла от него, опустилась в огромное кресло и задумалась.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Ей предстояло нелегкое дело: разобраться в замыслах Джозефа, проанализировать свое отношение к поступку Антуана и, самое главное, разработать план поведения в тюрьме, а точнее, план побега. Антуан когда-то говорил ей, что женщине негоже быть такой рассудительной, но признавал, что без этого качества она бы не выжила — в прямом смысле слова. Теперь Анна оказалась в положении не менее опасном, чем в монастыре или на корабле, но сейчас она была другой, она не видела, что бы могло ее остановить на пути к цели.