Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш

Дэйзи издала хриплое рыдание и закрыла лицо руками; Элеонора же только пристально смотрела на мальчика. Лицо её побелело и осунулось, а глаза сверкали, как два голубых факела.

– Там было так много мечей и копий, – всхлипывал паж, – что за ними ничего не было видно. А когда он упал, все, кто там был, продолжали рубить и колоть его. Вероломные собаки, они терзали его мертвое тело, хотя, пока он был жив, так боялись его, что тряслись от страха при одном упоминании его имени. О, милорд король! – Он замолчал, не в силах продолжать.

Руки Элеоноры, все еще занятые перевязкой, замерли, словно у неё остановилось сердце и никогда уже больше не забьется вновь.

Наконец мальчик продолжил:

– Мистер Редклифф тоже погиб. Отозвал нас назад, тех, кто был в живых, сэр Фрэнсис. Мы поднялись на холм и остановились там. Оттуда мы увидели, как этот предатель сорвал с короля шлем, поднял его вверх, потом снял со шлема корону и водрузил её на голову Валлийцу. Я думал, мое сердце разорвется, но впереди было кое-что похуже!– Он запнулся.

Элеонора прошептала:

– Продолжай.

– Мы бросились на дорогу к Лестеру, но скоро я почувствовал, что из-за раны теряю сознание и не могу идти дальше, так что опустился на обочину, а услышав, как мимо проходят солдаты, отполз в канаву и спрятался. Я увидел, что это был Валлиец, все еще в короне моего государя, – да сгноит Господь поганое сердце Тидра. За этим негодяем следовала его армия. Французы и валлийцы шли, ругаясь и богохульствуя, ликуя и радуясь победе, которую принес им этот подлый предатель! О, грязные собаки...

– Тихо... не надо больше брани, дитя мое, – сказала Элеонора. – Сейчас это ни к чему. Вспомни... – Она никак не могла закончить. – Вспомни, кто умер.

Мальчик со всхлипом перевел дыхание.

– О, госпожа, – прошептал он, – мы слышали, как он закричал, когда они поразили его. Я никогда не забуду этого, ни во сне, ни наяву, до самой своей смерти. Эти мерзкие шакалы раздели его догола – не оставив даже лоскутка, чтобы прикрыть его естество, и перебросили его, нагого, поперек седла, словно убитого зверя. И они насмехались над ним, пока проезжали мимо меня, а один из них накинул ему веревку на шею и называл его бандитом.

Слушатели оцепенели от ужаса.

– Это законного-то монарха! – дрожащим голосом воскликнул Эдуард.

– Они не смели... – раскачиваясь взад-вперед, Дэйзи стонала, как при родах, а Элеонора до крови закусила губу.

– Богохульство, – прошептала она с расширенными глазами и перекрестилась. – О Святой Боже на небесах, что же теперь с нами будет, если этот мерзкий пес, не заслуживающий ничего, кроме смерти, смеет так осквернять прах помазанника Божьего? Господи, неужели мы все умрем? О, Ричард, Ричард...

– Они прошли совсем рядом со мной, но я больше не боялся, что они заметят меня. Смерть была бы мне избавлением после того, как я увидел тело моего повелителя, сплошь покрытое ранами, и каждая рана вопияла: «Измена! Измена! Отмщения! Отмщения!» – Юноша опять зарыдал.

– Хватит слез, – вмешался Эдуард, боясь, что женщины впадут в истерику или сойдут с ума. – Успокойся и отдохни.

– Пусть поплачет, – сказала Элеонора. – О, моря слез не хватит, чтобы оплакать горестные события этого дня. Наш добрый король мертв, а этот подлорожденный Валлиец носит его корону, и кто знает, какие ужасы начнет он творить завтра.

Позднее вернулись люди Морлэндов, опоздавшие вступить в битву. Души их были переполнены стыдом и гневом; ведь из-за предательства Нортумберленда северяне подвели своего повелителя! Еще позднее Морлэндам привезли официальный протокол заседания Совета мэрии Йорка. «В этот день, – говорилось в протоколе, – наш добрый король Ричард был самым подлым образом убит, к величайшему горю всего городам.

На следующее утро юный оруженосец вознамерился продолжить свой бесцельный путь.

– Куда же ты пойдешь? – спросил его Нед.

– Назад в Венслейд, откуда я родом. А потом, потом не знаю. Королем теперь стал милорд Линкольн. Я подожду, пока он не призовет нас к оружию.

Нед покачал головой.

– Если он до сих пор не успел спастись бегством, Валлиец захватит его в плен и убьет. Теперь Тидр устремится в Шерифф-Хаттон – там сейчас все, у кого есть права на престол. Валлиец никого из них не оставит в живых, чтобы они не смогли бросить ему вызов. Линкольн, Уорвик, даже дети короля Эдуарда – он убьет их всех.

– Ну что же, если так, – ответил мальчик, – я уйду за границу и буду ждать своего часа там. Но одно точно – есть человек, которому я обязан отомстить, – это Нортумберленд. Как только битва закончилась, он подъехал и преклонил колено перед Валлийцем, покарай его Господь. Даже если мне придется ждать полжизни, я за все отплачу нашему Великолепному Перси.

– Хорошо бы, – сказал Нед. – Да пребудет с тобой Господь. Хотел бы я быть на твоем месте, несмотря на все, что тебе пришлось увидеть. И все-таки я предпочел бы оказаться на твоем месте или даже на месте моего бедного брата, чем помнить теперь до гробовой доски, что меня там не было.

– Вы ни в чем не виноваты, – промолвил паж. – Прощайте.

– Прощай. Да поможет тебе Бог.

Генри Тидр, или Генрих Тюдор, как он велел теперь себя именовать, вступил в Лондон в сентябре и туда же ему несколько позже доставили всех обитателей Шерифф-Хаттона, за которыми он сразу же после битвы послал специальный вооруженный отряд. В числе пленников были Уорвик, Джон Глостерский, милорд Бастард и его брат, Маргарет Солсбери, принцессы Елизавета и Сесили и младшие братья Линкольна. Самому Линкольну удалось бежать за море к своей тетке Маргарите Бургундской. Принцесс определили в свиту Генриха, а наследников мужского пола заключили пока в Тауэр, до того времени, когда Тюдор решит, что с ними делать.

Сам он короновался тринадцатого октября, причем на церемонию не явились даже многие из тех, кто был приглашен, а третьего ноября он созвал парламент, который должен был утвердить акт о признании его королем на основании победы в сражении. Одновременно парламенту надлежало предпринять два других важных шага. В результате первого из них король Ричард и двадцать восемь пэров Англии были обвинены в государственной измене – тем самым все их владения отходили к казне, – и при этом была использована весьма хитрая уловка: Генрих объявлялся монархом со дня, предшествующего битве при Босуорте. Сие означало, что Генрих уже был королем в день сражения и, следовательно, все, кто выступал против него, были изменниками. Против этого многие горячо протестовали, как в самом парламенте, так и на улицах Лондона, когда до горожан докатилась эта весть, и некоторые даже осмеливались осуждать этот акт публично, потому что, если можно творить такое, то никто не может быть уверен в ненаказуемости собственных деяний.

Следующим шагом стало аннулирование акта «Titulus Regius», акта, который объявлял детей короля Эдуарда вне закона и делал королем Ричарда. Акт был аннулирован, вопреки обычаям, даже без прочтения, и все его копии подлежали сожжению, ослушавшимся же грозили пытки или смерть. Смысл действий Генриха ускользнул от простых обывателей, но пэры и дворянство поняли все достаточно хорошо.

– Он собирается жениться на принцессе Елизавете, – заметил Эдуард, когда это известие достигло Йорка.

– Естественно, – презрительно отозвалась Элеонора. – А признав её законной дочерью короля, он надеется прочнее ухватиться за трон, который украл. Но ты забыл одну вещь.

– Какую именно?

– Если он признает её законной дочерью короля, то законными становятся и все остальные – все её братья и сестры. А это значит...

– Ну конечно же! Милорд Бастард тут же опять становится королем. Королем Эдуардом Пятым.

– Эдуард, ты, наверное, поглупел, иначе ты так бы не радовался, – кисло заметила Элеонора. – Неужели ты не понимаешь, что теперь ему придется всех их убить?

Лицо Эдуарда потемнело.

– Да, теперь я понимаю. Простите меня, матушка. И как вы думаете, что он теперь предпримет? Он же не может просто казнить их – ему их не в чем обвинить.

– Он мог бы что-нибудь придумать, не сомневаюсь, но суд над ними только напомнит всем, что Эдуард когда-то уже был королем. Нет, я почти уверена, что он избавится от них по-тихому. В один прекрасный день они просто исчезнут, и никто никогда ничего о них больше не услышит.

– А остальные? – не поверил Эдуард. – Уорвик? Братья Линкольна?

– Тидру придется держать их в заточении до скончания века. Но я думаю, что он избавится и от них, от одного за другим, как только появится такая возможность, а также и от всех прочих, в ком течет хоть на каплю больше королевской крови, чем в нем.

В январе Генрих Тюдор женился на принцессе Елизавете, которая пользовалась большой любовью среди лондонцев, очень жалевших, что ей пришлось выйти замуж за Валлийца. Маргарет и Генри все еще оставались в Лондоне – Маргарет ожидала второго ребенка – и видели, как по улицам двигался свадебный кортеж. Оба отметили, что принцесса выглядела глубоко несчастной. Но потом ко двору прибыла мать Валлийца, и у всех, кто лицезрел её, больше не оставалось сомнений, кто будет истинной королевой при Тюдорах. Она покинула постель предателя Стэнли, к которой была прикована брачными узами, освободилась от супруга и поселилась в Лондоне. Стэнли же большую часть своей последующей жизни провел в уединении в своей усадьбе.

Нед по делам ездил в Лондон, останавливался у Маргарет и Генри и поделился с ними страхами Элеоноры насчет будущности братьев новой королевы.

– У нас такие же сомнения, – сказал на это Генри. – По правде говоря, нам совсем не по душе оставаться здесь. Маргарет чувствует себя какой-то оскверненной, а я – слишком уязвимым. Но мы думаем все-таки пожить еще в Лондоне, пока не родится ребенок – в положении Маргарет трудно пускаться в дорогу. Но как только мы сможем тронуться в путь, мы передадим все дела агентам и уедем на север. Впрочем, при этом дворе у нас и дел-то не слишком много – Валлиец одевается, как какой-нибудь пастух, и заставляет принцесс штопать свои платья. И даже если бы им потребовались мои услуги, я совсем не уверен, что согласился бы их оказывать.