— Я смогла, — повторила она уже сказанную фразу.

— Да, у тебя получилось. Готова взять следующую высоту?

— Ни в коем случае.

— Ты уже говорила это раньше, — напомнил Райли.

— Может быть, в другой раз.

Он задумчиво посмотрел на нее, потом кивнул.

— Может быть, в другой раз. Ты готова к самой приятной части пути?

— Спускаемся?

— Точно. Ты заслужила удовольствие. Тебе понравится.

Пейдж снова надела шлем и села на велосипед. На мгновение стало страшно из-за крутизны спуска, но она прогнала его. Сегодня особенный день — ни шагу назад. Только вперед.

Она катилась вниз по склону, ветер дул в лицо, слезы выступали на глазах. Пейдж не собиралась лгать себе — не ветер заставляет ее плакать, а чувства, которые наконец прорвались наружу. И странное дело — она даже не понимала, какими усилиями держала их в себе до сих пор.

— Как дела? — спросил Райли, остановившись рядом с ней внизу.

— Здорово, но это не самая лучшая часть, — призналась она. — Самая лучшая — последние несколько футов к вершине холма.

Его глаза ярко вспыхнули. Их взгляды скрестились — они хорошо понимали друг друга.

— А ты чувствовал то же самое? — спросила Пейдж.

— Как обычно, — признался он. — Но сегодня самая лучшая часть — когда я целовал тебя, а ты отвечала мне.

Она улыбнулась ему.

— Мне неприятно прерывать тебя, Райли, но ты мог бы получить этот поцелуй час назад, когда мы стояли в гараже.

Он рассмеялся.

— Теперь говори.

— Вернемся обратно в твою квартиру.

— Чувствуешь себя дерзкой?

— Абсолютно. И мне это нравится!

Пейдж оседлала велосипед и поехала обратно, туда, откуда они начали путь. Неважно, опередит она Райли или нет. Она уже выиграла самую большую битву, происходившую внутри нее.

18

Днем в субботу Алиса взбежала по лестнице к квартире матери и постучала в дверь. Ожидая, когда ей отворят, поймала себя на том, что стоит и глупо улыбается. И не в первый раз после того, как вышла из квартиры Бена накануне вечером. Она хорошо провела с ним время, лучше, чем ожидала. Алиса убедилась, что этот парень не растерял того, что ей нравилось в нем и раньше: интеллект, чувство юмора, способность читать ее мысли, умение заставить ее воспринимать жизнь чуть менее серьезно.

Если бы только он не был китайцем или, по крайней мере, если бы он не жил в Китайском квартале и не был так тесно связан с этим сообществом, может быть, тогда она отнеслась бы к нему как мужчине, с которым можно встречаться. Но… Алиса оглянулась через плечо, понимая, насколько близко отсюда живет Бен — всего в трех коротких кварталах. Недостаточно далеко.

Ее мать наконец открыла дверь.

— С тобой все в порядке? — спросила Жасмин, оглядывая ее с головы до ног, словно проверяла — нет ли у дочери ушибов или переломов.

— Я в порядке. А почему ты спрашиваешь?

— Я названиваю тебе со вчерашнего дня. Почему ты не перезвонила мне?

— У меня не было возможности, — солгала Алиса. Она могла позвонить сто раз, но не сделала этого, вовлеченная в события — пропажа дракона, проблемы матери, внезапное обретение отца и сестры. — Что случилось? — спросила она, заметив глубокие морщины, прорезавшие лоб матери. — Ты расстроена? Почему?

— Ты напрасно говорила с дедом о драконе.

— Ну, я столкнулась с ним на площади. Я собиралась расспросить бабушку, но не нашла ее. В магазине ее не застала.

— Она приходила ко мне.

— Ан-Мей приходила сюда? — недоверчиво переспросила Алиса. — Что она сказала? Что она хочет?

Вместо ответа Жасмин немного отступила и уставилась на еще не просохшую картину. Она стояла и молчала. Алиса не понимала, в чем дело. Она, конечно, заметила, что мать снова нарисовала дракона, этот получился более четким, все детали были прорисованы ясно, а прежде были размытыми.

— Ты не можешь остановиться и не рисовать его, да? — спросила она.

— Я стараюсь, но что бы я ни рисовала, всегда получается он.

— Что хотела бабушка?

— Она сказала мне, что я видела дракона в музее на Тайване. Будто бы я пыталась прикоснуться к нему, раздался сигнал тревоги и испугал меня. Вот почему я вижу такие страшные сны о нем.

Алиса размышляла над объяснением. Как все оказывается просто.

— Почему она не рассказывала тебе об этом раньше? Дедушка уверял меня, что ты никогда не видела в реальности дракона из своих снов.

Ее мать казалась смущенной.

— Не знаю, Алиса.

— Они скрывают от нас правду.

— Мы не должны говорить плохо о старших. Неправильно, неуважительно с нашей стороны. Мы должны их уважать.

Алиса слышала эти слова тысячу раз, но все труднее было соглашаться с ними, потому что поведение бабушки и дедушки нельзя назвать честным по отношению к ним.

— Мама напомнила мне, что в истории с драконами рассказывается о проклятии, которое падает на всех первых дочерей, — продолжала Жасмин. — Я прикоснулась к дракону в тот день, и поэтому могу навлечь проклятие на тебя, Алиса. Я очень беспокоюсь.

От слов матери она едва устояла на своих высоких каблуках. Алиса никогда не думала о проклятии по отношению к себе. Она верит в проклятия? Разве это не просто глупое суеверие?

— Я не боюсь, — самоуверенно бросила она, стараясь не обращать внимания на беспокойство, охватившее ее.

— Не надо дразнить судьбу, — покачала головой Жасмин.

— Бен рассказал мне о проклятии. Но мы ведь не знаем точно, является ли этот дракон частью набора, о котором говорится в той легенде.

— Ты виделась с Беном? — удивленно спросила мать. — Зачем ты это сделала? Для чего тебе волноваться о драконе?

— Я беспокоюсь о тебе. Дракон пропал, а ты, может быть, последняя видела его перед тем, как мистера Хатуэя ударили по голове в нескольких кварталах отсюда. — Алиса не могла заставить себя называть его отцом. По-прежнему он для нее оставался нереальной фигурой.

— Я не ударяла Дэвида.

— Конечно, нет. Но он богатый человек, у его семьи огромные связи. Если им нужно кого-то обвинить в случившемся, то тебя — проще всего.

— Не беспокойся обо мне, Алиса.

— Боюсь, это невозможно. Я люблю тебя. Ты моя мать.

Слезы навернулись на глаза Жасмин.

— Я ввела тебя в мир стыда.

— Ты ввела меня в мир возможностей. И я благодарю Бога, что ты это сделала. Я могу стать кем хочу.

— Я знаю, тебе нелегко.

— Тебе было гораздо хуже, — сказала Алиса по возможности искренне, хотя все еще не могла простить мать за то, что та столько лет хранила имя отца в тайне. Сколько раз она спрашивала о нем!

— А как насчет Дэвида?

— А что с ним? Он не хотел меня знать. Иначе он спросил бы тебя обо мне. Захотел бы меня увидеть.

— Все гораздо сложнее. — Жасмин беспомощно махнула рукой. — Он просил меня об этом много раз. Я отказывалась. У меня были свои причины. Не хочу впутывать тебя в эту историю еще больше.

— Не понимаю почему, но ты так сама решила.

— Да, возможно, это моя ошибка. — Она помолчала. — Я не знаю никаких подробностей, но Дэвид очнулся.

— Он очнулся? — переспросила Алиса, ее тело напряглось.

— Так сообщили в новостях. Вчера вечером.

— Вот и хорошо. Он может снять с тебя подозрения. — Алиса сделала паузу, не уверенная, что готова задать вопрос, вертевшийся в голове. Но он сам собой выскочил прежде, чем она смогла остановиться: — Как вы познакомились? Как скромная китайская девушка из Китайского квартала встретила такого богатого красивого мужчину, как Дэвид Хатуэй?

— Это долгая история.

Алиса села на диван.

— Расскажи мне.

Жасмин стояла в нерешительности в центре комнаты, было видно, что ей неловко, но, в конце концов, она начала говорить.

— Я познакомилась с ним на вечеринке в его доме. Я работала официанткой, а Хатуэи заказали специальную китайскую еду на праздник в честь дня рождения Дэвида. — Она помолчала. — Он был очень грустный в тот вечер. Его дочь умерла всего за несколько недель до того.

— Его дочь? — потрясенно спросила Алиса. — Я думала, Пейдж единственный ребенок в их семье.

— Нет. Была старшая девочка. Ее звали Элизабет. Дэвид быстро ушел с праздника. Я была на террасе, собирала стаканы. Он заговорил со мной. Думаю, я оказалась единственной в доме в тот вечер, с кем он мог говорить искренне, не притворяться, как с женой, отцом, друзьями. Они вели себя так, будто ничего не произошло, но Дэвид не считал, что когда-нибудь жизнь снова станет прежней. — Она вздохнула, мысленно обращаясь в прошлое. — Не знаю, как все вышло. Через минуту мы разговаривали, а в следующую — целовались. Это была ошибка. Он ведь был женат. Но что-то произошло между нами, возникла какая-то связь. Я чувствовала себя так, словно мы по какой-то непонятной причине всегда принадлежали друг другу.

Рассказ матери звучал очень романтично и трогательно, но последствия той ночи были явственными. Ее собственная жизнь — тому свидетельство.

— Я влюбилась в него с первого взгляда, — продолжала Жасмин. — Я люблю его до сих пор.

— Но он же никогда не любил тебя? — резко спросила Алиса.

— Думаю, нет, — призналась мать, в ее голосе звучали горечь и боль.

— И он никогда не любил меня, — заявила Алиса, и это был не вопрос, а утверждение.

— Он не мог, потому что считал, что это было бы предательством его любви к умершей Элизабет. Он пришел ко мне, охваченный горем. Когда я забеременела и у меня родилась дочь, он не знал, как реагировать. Заботиться о тебе казалось ему неправильно.

— Вы были вместе, после того как я родилась?

Жасмин неловко откашлялась.