— Я не уйду.

— Что ж, — вздохнул полицмейстер. — Я бы покривил душой, если бы сказал, что не ожидал этого от вас. Но я ожидал и… вынужден смириться.

— И правильно, — заявила Анна, первой усаживаясь в кресло.

— Буду с вами откровенен, Борис Сергеевич, — продолжал Поль, подняв на князя глаза. — К вам меня привели ужасные злодеяния, случившиеся этими днями в нашем городе.

Он замолчал, продолжая смотреть в глаза Болховского.

— Слушаю, слушаю вас, — так же не отводя взгляда от полицмейстера, произнес Борис.

— Вы, конечно, слышали о попытке убийства княжны Давыдовой?

— Конечно, слышал.

— Так вот, посудите сами, — продолжил Иван Иванович. — Некто нападает на княжну Давыдову. Этот некто, человек среднего роста, как и у вас, одет он в редингот и боливар, надвинутый на глаза, поэтому ни княжне, ни княгине не удалось разглядеть его лицо. Случается это тотчас по окончании раута, на котором вы с княжной танцевали два танца. О чем вы с ней говорили?

— Так, светская болтовня.

— Княжна вам нравилась?

— Нравилась. Я бы даже за ней приударил, ежели бы не моя помолвка, — не без резкости ответил Борис.

— Приударили… — медленно произнес Поль. — Хорошо. Пойдем дальше. Мадемуазель Молоствова. Вы с ней флиртовали на том рауте, и об этом есть показания нескольких свидетелей.

— Ну и что?

— А потом едете к ней с визитом, послав вперед себя цветы и бонбоньерку с конфектами…

— Я ничего ей не посылал! — перебил полицмейстера Болховской. — Об этом я говорил уже тысячу раз!

— Я ничего не утверждаю, Борис Сергеевич, — спокойно парировал выпад князя Поль. — Я только объясняю причину своего визита к вам и размышляю вслух. И прошу следить за моими мыслями. Так вот, вы наносите визит госпоже Молоствовой, которая уже откушала конфект и находится при смерти. Вместе с доктором Фуксом вы пытаетесь спасти несчастную, но вам это не удается. Справедливо полагая, что отравление могло произойти посредством присланных вами конфект…

— Черт побери, полковник, сколько раз мне еще повторять, что я не посылал Кити конфект! — вскипел Болховской.

— Прошу прощения, князь, — изобразил на лице виноватую улыбку Иван Иванович. — Я не прав и выражусь иначе: полагая, что отравление могло произойти от конфект, присланных от вашего имени, доктор Фукс взял несколько штук на анализ, и анализ показал наличие в них масла семян дурмана в смертельной концентрации. И далее, что касается убийства вдовы Адельберг. Она ведь была вашей… одалиской, не так ли?

— Я не считаю для себя обязательным отвечать на этот вопрос, — с вызовом произнес Борис.

— Да, конечно, я понимаю, — вежливо произнес Поль. — Однако в ночь ее удушения вы были у нее, что и подтверждает ее горничная.

— Ну, был, — подтвердил Болховской.

— Однако это еще не все, — буквально уперся взглядом в князя Иван Иванович. — Вы были последним, который видел мадам Адельберг живой.

— ?

— Именно так, князь, — не без сочувствия посмотрел на Болховского полицмейстер. — У меня имеется врачебное заключение, что смерть вдовы наступила именно в тот час, когда вы покинули ее дом. Вас видела и узнала одна пожилая пара, прогуливающаяся неподалеку от дома госпожи Адельберг.

— Вы что, обвиняете меня в этих убийствах? — запылал взглядом Борис.

— Обвиняет суд, — спокойно произнес Поль.

— Значит, подозреваете?

— Я веду дознание, — не ответил на вопрос князя Иван Иванович. — А вы, что бы вы делали на моем месте в подобной ситуации?

— Вы правы, господин Поль, — подала вдруг голос Косливцева. — Основания подозревать князя Бориса Сергеевича у вас вполне имеются.

— Что ты говоришь, Нюта? — удивленно вскричал Борис.

— Погоди, не кипятись, — махнула на него рукой Анна и перевела взгляд на весьма удивленного ее репликой полковника, правда, ожидающего вслед за этим некоего подвоха. И он не ошибся. — Однако у вас, Иван Иванович, в вашем дознании есть один изъян.

— Какой же? — насторожился Поль.

— Мотив, — быстро произнесла она. — У Бориса Сергеевича абсолютно нет никакого мотива во всех этих убийствах и покушениях. Он менее недели в городе и посему не может иметь и маломальской обиды на всех этих женщин.

— Ну, отчего же, — не совсем уверенно произнес Поль, понимающий, конечно, что эта мадемуазель попала в самое уязвимое место его дознания. Найди он у Болховского мотив хотя бы к одному из убийств, он бы пришел не с беседой, а с ордером на арест. Однако полицмейстер продолжал сопротивляться. Так, по инерции… — Ведь кто-то из них мог отказать князю в его ухаживаниях.

— И он затаил обиду и решил отомстить? — воскликнула Косливцева и в волнении поднялась с кресла. — Ха-ха-ха, — деланно рассмеялась она, и оба мужчины, Иван Иванович по жизненному, а паче служебному опыту, а Болховской с удивлением первооткрывателя, почувствовали в ее смешке нотку ревности. — Я много лет знакома с Борисом Сергеевичем. И уверяю вас, господин полковник, весьма сомнительно, чтобы кто-то из них смог бы отказать князю Болховскому. И даже если бы это было так, наш князь попросту перевел бы свое внимание на другую, как делал это уже не раз. Что же касается мадам Натали Адельберг, то, насколько я успела понять, здесь у князя и вовсе был полный карт-бланш.

Князь Борис во все глаза смотрел на Анну. Ее глаза пылали. От волнения на щеках выступил легкий румянец, и теперь она не казалась серенькой мышкой, какой ее привык обычно видеть Болховской. Ее можно было назвать красивой, обладающей той неброской красотой, которая открывается постепенно и не каждому.

«Она восхитительна, не правда ли?» — произнес про себя князь.

«Правда», — завороженно глядя на Анну, ответил Борис.

«А ты столько лет не хотел этого видеть», — с укором произнес голос.

«Не хотел…» — согласился Болховской.

Косливцева, встретившись взглядом с Борисом, смутилась и опустилась в кресло. А тот, продолжая диалог с самим собой, пришел в себя только после слов, дважды повторенных полицмейстером:

— Вам надлежит явиться завтра в управление и дать письменные показания, слышите, князь? И прошу вас не выезжать из города, слышите?

— Да, да, конечно, я понял, — скороговоркой произнес Борис, пораженный своим открытием. Провожая полицмейстера, он несколько раз оглянулся на задумчиво сидящую Анну, словно впервые ее увидел лишь минуту назад. Когда он вернулся, незнакомка, забравшаяся в кресло с ногами, сказала ему голосом Анны Косливцевой:

— А ведь Иван Иванович прав. Все эти несчастия каким-то образом связаны с тобой, дорогой князь.

— Ты думаешь? — не нашелся более ничего сказать Борис.

— Думаю, — серьезно ответила Анна и прикусила губу.

9

Накануне Николина дня Анна вместе с отцом направилась в Адмиралтейскую слободу, где спускали со стапелей два военных морских судна: корабль «Громовержец» и транспорт «Лещ».

Она смотрела на возбужденное лицо Петра Антоновича, который никак не мог усидеть в закрытой коляске, все время беспокойно вертелся, постоянно выглядывая в окно. Спуск судов на воду для командора Косливцева, хотя и находящегося в отставке, всегда был праздником. Что-то было в этом событии такое, отчего не только у него, но и у самой Анны замирало сердце, наворачивались слезы, и пробегали по телу холодные мурашки. Что-то ухарски веселое и гордое. Хотелось вынуть шпагу и тотчас бежать брать Азов или Рымник или, забросив в небо цилиндр или шляпку, прокричать во все горло «Ура!».

В этот день у стапелей собрались, кроме нескольких тысяч народу, его высокопреосвященство архиепископ Амвросий, вся губернская и городская головка, в обязательных по сему торжественному случаю виц-мундирах, во главе с губернатором графом Ильей Андреевичем Толстым и, разумеется, весь казанский бомонд в парадных одеждах.

Многотысячная толпа ликовала, орала тысячами глоток, бросала в небо шапки и рвала на груди рубахи, когда после водоосвящения сошел со стапелей двухмачтовый транспорт «Лещ» 30 футов в длину и ширину; и, подняв в реке небывалую волну, скользнул в Волгу 95-футовый красавец «Громовержец», трехмачтовый бомбардирский корабль с тремя мортирами и двумя гаубицами.

После сего волнующего события, начальствующий Адмиралтейством его превосходительство флота капитан-командор Иван Григорьевич Перельшин пригласил всех дворян города отобедать у него на Адмиралтейском дворе.

Столы были накрыты в чертежной, возле большой модели 74-пушечного линейного корабля в полном вооружении. Корабль был наполовину обшит, наполовину нет, дабы желающие могли лицезреть его внутренности.

Анна с любопытством рассматривала сию диковинку. Как-то незаметно для нее рядом оказался Болховской, и они погрузились в увлеченное обсуждение соответствия модели настоящему кораблю.

— А что, Иван Григорьевич, стреляют ли пушки вашего корабля? — полюбопытствовала Анна.

— Конечно, — не без гордости ответил капитан-командор.

— Не соблаговолите ли продемонстрировать? — высказал их общую с Анной просьбу Болховской.

— С удовольствием. Дамы и господа! Праздничный залп!

Его превосходительство самолично забил в пушечку заряд, пользуясь зубочисткой, и поднес крохотный фитиль.

— Прошу вас, отойдите, — произнес он, и, когда все расступились, приложил фитиль к игрушечному стволу длиной не более детского мизинца. Тотчас пушечка плюнула бумажным шариком, исполняющим роль ядра, и испустила дымок, немного откатившись на лафетике с крохотными колесиками от корабельного борта, как настоящее орудие.

— Чудесно! — искренне восхитилась Анна. — Ваша модель выше всяких похвал.

— А мне можно попробовать? — подошла к макету Лизанька Романовская.

Такой девушке отказать в чем-либо было совершенно невозможно, и капитан-командор Перельшин, разумеется, ответил: