— А чем мы им сможем заплатить, скажи на милость? — язвительно поинтересовалась Джемма.

Почти машинально виконт направил взгляд в сторону живой изгороди из рододендронов, откуда в это время появился раскрасневшийся от жары Фредди, в рубашке с закатанными рукавами. Он бодро толкал перед собой тачку, полную гравием.

— Нет! — решительно заявила Джемма, проследив за его взглядом. — Тебе известно не хуже, чем мне, что мы и так в большом долгу перед ним.

— Но ведь Фредди не возражает.

— Дело не в этом. Это твой колодец, твой дом, твое имение и, если желаешь… твое королевство!

Когда она произносила последние слова, в ее голосе зазвучала нескрываемая нежность, а глаза с обожанием посмотрели на мужа.

Однако виконт не заметил этого, так как, опустив голову, рассматривал водяные мозоли, покрывшие его ладони.

— Могу пообещать тебе только следующее, — заявил он через минуту. — Если после всех тех мучений, через которые ты заставила меня пройти, эту проклятую воду никто не станет пить, я швырну тебя в озеро!

— Тебе не повезло, дружище, — я умею плавать! — беззлобно огрызнулась Джемма.

Расстроенная его раздраженным видом, она направилась прочь, отчаянно моля всех святых, как делала это каждый день, чтобы их усилия увенчались успехом и минеральный источник стал бы приносить им доход и чтобы вся ее затея не обернулась пустой тратой времени и сил…

И вот теперь, глядя на столбики монет, которые считал в это время виконт, она поняла, что первый день превзошел ее самые смелые ожидания.

У нее хватало здравого смысла понять, что многих привело сюда скорее любопытство, чем сам целебный источник, и что эти люди скорее всего просто посмеялись над письмом, присланным им леди Хинлип, либо не придали ему значения.

Однако они приехали сюда в своих каретах и пили воду из маленьких стаканчиков, которые им с улыбкой протягивала Джемма, нарядившаяся по этому случаю в свое самое красивое платье.

Виконт галантно приветствовал приезжих и выглядел весьма элегантно в своем лучшем сюртуке, ослепительно белом галстуке и своих лучших панталонах цвета шампанского.

И только Хокинс и Джемма замечали, что от непривычного для виконта физического труда его мышцы окрепли, отчего сюртук, и без того всегда облегавший фигуру, сделался ему слишком тесен и грозил лопнуть по швам.

Фредди оказался в таком же положении.

— Вся моя одежда оказалась настолько узкой, что я с трудом ее надеваю, — пожаловался он. — А виноваты те восхитительные блюда, Джемма, которыми ты нас так щедро потчуешь!

— Большинство деликатесов появляется на нашем столе только благодаря тебе! — с улыбкой возразила она.

— Я привожу их для того лишь, чтобы избавить тебя от лишних хлопот, — сказал Фредди. — Ненавижу, когда ты так много работаешь!

Он был всегда очень внимательным, и, невольно сравнивая его с виконтом, Джемма задумывалась, замечает ли Валайент, что на ее хрупких плечах лежит такое громадное бремя, более тяжкое, чем у большинства его знакомых женщин.

Ей приходилось постоянно готовить для мужчин завтрак, ленч, чай и обед, а их аппетиты от тяжелой работы на свежем воздухе росли день ото дня!

Хотя Хокинс и здешние старушки изо всех сил старались ей помочь, все равно Джемме приходилось большую часть работы делать самой, да еще ухаживать за цветами, украшать комнаты и, когда выпадала свободная минута, чинить простыни и наволочки.

К концу дня она настолько уставала, что моментально погружалась в сон, едва ее голова касалась подушки. Но иногда, утомившись особенно сильно, она лежала без сна и размышляла о том, что виконт в соседней спальне, вероятно, все еще думает о Ниобе и тоскует по ней. А может быть, он вспоминал других женщин, которых когда-то любил и которые любили его.

И только о своей жене — Джемма нисколько не сомневалась в этом — он не думал никогда в жизни.

Он хорошо к ней относился, делал все, что она просила, хвалил ее кулинарные таланты, однако она была уверена, что ему никогда не приходило в голову задуматься над реальным смыслом слова «жена» или увидеть в ней привлекательную женщину, как это сумел сделать Фредди.

— Я люблю его! Боже, как я люблю его! — шептала она в подушку.

Когда же ее сердце наполнялось тоской, а в голову закрадывались грустные мысли о том, что она никогда не будет значить для него больше, чем простая экономка, Джемма упрекала себя в неблагодарности. Он и так много сделал для нее. А главное — она могла видеть его каждый день, слышать его голос, заботиться о нем. И это уже было счастье.

Временами ей казалось, что ее мать находится где-то рядом, помогает и направляет свою дочь в ее трудной жизни. И кто знает, может, это именно мать побудила ее зайти в часовню со святым колодцем, да еще в тот момент, когда там находилась миссис Лудлоу.

Если бы в тот момент там не оказалось жены викария, Джемма не сомневалась, что она прошла бы прямо в открытую дверь, ведущую к конюшням, не обратив никакого внимания на мокрую дыру в полу, наполненную растениями. Мало ли в обветшавшем Приорате разных дыр?..

И теперь, глядя на лежащие на столе монеты, она сказала:

— Завтра кому-то придется поехать в Лондон за бутылками и флаконами. Нам казалось, что мы купили очень много, но после нынешнего наплыва посетителей кладовая заметно опустела.

— Я заметил, что почти все старались что-нибудь купить, — сказал виконт.

— Мне пришла в голову новая мысль, — сказала Джемма.

— Что же на этот раз?

— Одна из приехавших леди… по-моему, ты называл ее Бетти, поинтересовалась, сохранилась ли в Приорате та замечательная лаванда, какой он славился в прежние годы.

— Это была леди Каннингем, — объяснил виконт. — Я знаю ее с детских лет, она вышла замуж за нашего соседа и живет в девяти милях отсюда.

— Так что она имела в виду, говоря про лаванду?

— Наша лаванда всегда считалась необыкновенной, потому что обладала более стойким и сильным запахом, чем в других садах.

— Верно! Я ее видела! — воскликнула Джемма. — Хотя там все заросло сорняками, но все-таки большая часть того, что, по твоим словам, когда-то было плантацией трав, все еще сохранилась.

— Нам нужно посмотреть, что там смогут сделать наши старики, — предложил виконт. — Ведь теперь мы сможем заплатить им за любую работу, которую они для нас выполняют. Так что мы можем расширить поле деятельности.

— Если мы попросим наших старушек, вроде миссис Лэнг, у которой искусные руки, сшить нам полотняные мешочки, — добавила Джемма, — мы станем продавать лаванду. И можно будет делать, помимо этого, и другие ароматические смеси из цветочных лепестков.

— Меня ты назначишь продавцом? — с ехидцей поинтересовался виконт.

— Если ты можешь продавать воду, то сумеешь продать и другие вещи, — ответила Джемма. — Ведь ты видел сегодня, как все приехавшие жаждали купить что угодно, лишь бы увезти с собой какой-нибудь сувенир.

— Пожалуй, ты права, — ответил он с некоторой неохотой. — Вот только я не могу припомнить, был ли кто-либо из Окли когда-нибудь торговцем.

— Думаю, если ты пройдешься по вашему фамильному древу внимательно, все равно едва ли сможешь обнаружить предка, обедневшего до такой степени, как ты.

— Это верно, — грустно согласился виконт, затем добавил, уже веселее:

— Впрочем, сегодня я чувствую себя богатым, и все благодаря тебе, Джемма, и если Фредди не покажется в скором времени с бутылкой шампанского, то я сам открою ящик! Ведь должны же мы отпраздновать сегодняшнюю удачу!

— Я буду весьма признателен, если ты это сделаешь! — заявил появившийся в дверях Фредди. — Хоть я и считаю себя теперь мастерским плотником, но все же я только что наткнулся большим пальцем на гвоздь, когда открывал этот проклятый ящик, и теперь из ранки течет кровь!

— Тогда поскорее промой ее, — быстро сказала Джемма, — а я потом перевяжу.

— Да ничего страшного! — запротестовал Фредди.

Однако Джемма уже быстро вышла из комнаты и вскоре вернулась с чашей холодной воды и полоской чистой ткани.

Войдя в комнату, она обнаружила, что мужчины уже налили шампанское. Фредди повернулся к ней и поднял свой бокал.

— Я хочу выпить за одну очень серьезную маленькую деловую женщину, которую мы любим, которой восхищаемся! — торжественным тоном произнес он.

Слова были достаточно простыми, но в том, как он их произнес, Джемме почудилось что-то двусмысленное.

Она с тревогой перевела взгляд на виконта, однако ее беспокойство было напрасным. Он как раз наливал себе в это время второй бокал, бормоча при этом:

— Вот уж никогда бы не мог подумать, даже в бреду, что несколько стаканов воды могут принести столько денег!

— Ты был скептически настроен с самого начала, — заметил Фредди.

— Согласись, дружище, что с нашей стороны это был выстрел в темноту, — сказал виконт, — и, как я только что говорил Джемме, я первый из виконтов Окли, превратившийся в коммерсанта.

— Уверен, что не последний, — ответил Фредди. — Времена меняются. Те дни, когда каждый джентльмен был богат, прошли, и за это надо благодарить войну.

— Нам повезло, нам просто очень и очень повезло, — сказала Джемма. — Фредди, если ты собираешься завтра в Лондон за бутылками, захвати эти деньги, отдай вестоновскому портному и попроси, чтобы их разделили поровну между всеми кредиторами. Хорошо?

— Ты ведь знаешь, что я выполню все, о чем бы ты меня ни попросила, — сказал Фредди, — но вот только завтра воскресенье и у нас наверняка будет новый наплыв посетителей, так что мне все-таки разумнее остаться здесь еще на день и помочь вам.

— Ты так думаешь? — спросила Джемма. — А мне почему-то казалось, что воскресенье день отдыха и всем захочется побыть дома.

— Полагаю, что Тивертоны появятся почти наверняка, а вечером к ним приезжают гости, значит, они будут все здесь. Мать прислала мне записку, которую я прочел всего лишь пару минут назад — днем не было времени; в ней говорится, что если они не смогут приехать сегодня, то завтра уж будут у нас непременно.