Манци, страшно соскучившаяся за три недели одиночества, сделала вид, что одичала — спряталась под кровать и пару часов не выходила. Зато когда вышла — ее нежности не было предела. Она терлась об ноги, лезла на руки, стоило кому-то прилечь — прыгала на грудь и начинала вылизывать первое попавшееся место шершавым языком. Как только Карен подходила к двери, кошка начинала тонко жалобно мяукать, словно упрашивая не бросать ее больше одну так надолго. Лишь через несколько дней она пришла в норму и окончательно поверила, что «ее» люди вернулись насовсем и больше никуда не денутся.

Вскоре Карен действительно записалась на кулинарные курсы — два раза в неделю. Хотя занятия проходили всего в нескольких кварталах от дома, он всегда ездил встречать ее — и потому что девушке одной опасно вечером на улице, и чтобы увидеть, как она обрадуется и побежит к машине.

Они стали чаще выходить в город — ездили вместе в зоопарк, в Луна-парк, ходили в кино. Наверное, если бы Дел был один, он бы счел подобные забавы чересчур детскими для себя, но сейчас он смотрел, как Карен радуется каждой мелочи, и смеется, и кормит белок припасенными орешками, и оборачивается к нему, чтобы спросить взглядом: «А ты видел вон то, такое интересное?!» — и заражался ее радостью, чувствуя себя молодым, счастливым и беззаботным.

С самого Рождества у него не было ни одного кошмара, головные боли бесследно исчезли. Как-то незаметно прекратились его визиты к Ларсу — сначала Карен болела, потом они уезжали, а потом он просто понял, что ему это больше ни к чему.

Теперь он лишь изредка вспоминал Мэрион — без боли, безразлично — и в ушах его уже не звучал ее бесплотный голос. Но однажды утром, в середине марта, она снова напомнила о себе.


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


Карен не спеша готовила завтрак, прислушиваясь к тому, как Дел плещется в душе, когда в дверь внезапно позвонили.

Молодая блондинка, стоявшая на пороге, была очень красива и элегантна — таких Карен видела только на обложках журналов и в фотографиях светской хроники. Золотистые волосы, уложенные в модную, нарочито небрежную прическу, жесткая, неожиданно знакомая линия рта.

Она поняла, кто перед ней, еще до того, как женщина, окинув ее взглядом, спросила:

— Мистер Делвин Бринк здесь живет? Постаравшись взять себя в руки, Карен спокойно ответила:

— Да. Проходите, пожалуйста.

Войдя, женщина окинула квартиру взглядом и презрительно улыбнулась — почти незаметно, но для Карен абсолютно очевидно.

Предложив незваной гостье сесть в единственное кресло, она проскользнула в ванную. Дел что-то напевал, стоя под душем. При появлении Карен он фыркнул, попытался ее обрызгать — и тут понял, что ей сейчас не до шуток.

— Что случилось? — спросил он, выключая воду.

— Там, кажется, пришла твоя дочь

Его лицо мгновенно изменилось. Перед Карен снова стоял тот самый человек, которого она когда-то увидела в баре — жесткий, напряженный, с темными тревожными глазами. Несмотря на это, он ласково погладил ее по щеке и тихо попросил:

— Скажи ей, что я сейчас выйду. И не бойся ничего.


Дел вышел через две минуты — босиком, в джинсах и футболке. Лицо у него было абсолютно спокойное и ничего не выражающее — но Карен чувствовала, что внутри он сжат, как пружина.

Ей казалось, что время тянется невыносимо долго, как в минуты смертельной опасности, давая возможность подметить малейшие оттенки эмоций, каждый взгляд, каждую интонацию. Ничего хорошего от этого визита Карен не ждала — она помнила, с какой болью он тогда, на озере, сказал: «Я и понял — с тех пор мы не видели друг друга».

Молодая женщина смерила его холодным оценивающим взглядом, вежливо улыбнулась и сказала:

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, Элинор, — в его ответе не было даже тени сердечности, все то же спокойствие. Это скорее напоминало не приветствие отца с дочерью, а рукопожатие двух боксеров на ринге.

— Отец, мы можем поговорить... наедине? — она подбородком указала на Карен, прислонившуюся к кухонному столу и продолжавшую наблюдать за происходящим.

Карен шевельнулась, подумав, что ей лучше уйти в ванную, чтобы не мешать им, но застыла, остановленная одним коротким словом, брошенным Делом:

— Нет.

Это было сказано все так же спокойно, но с легким оттенком злой насмешки. Элинор явно опешила, маска светской благовоспитанности на секунду слетела с ее лица и на нем проступило удивление, что все идет не так, как положено.

— Почему? — в ее тоне появилась тщательно скрываемая нервозность.

— Не хочу. — Дел пожал плечами, оттенок насмешки в его голосе стал явственнее. Он сел на диван и откинулся на спинку. Карен не видела его лица — только затылок — зато лицо его собеседницы было видно хорошо. Элинор явно была раздражена тем, что он ведет себя так непонятно, и тщетно пыталась скрыть это.

— То есть как это?

— Просто — не хочу и все.

— Ты хочешь, чтобы я разговаривала с тобой при этой... молодой особе? — она снова подбородком показала на Карен.

— Нет, — в его голосе была уже откровенная издевка.

— Как это? — она явно удивилась.

— Разговаривать со мной хочешь ты, для этого и пришла.

— Ну хорошо, — она поджала губы. — Отец, тебя видели с какой-то молодой женщиной. Мне уже многие знакомые об этом говорили.

Дел смотрел на нее, не произнося ни слова. Она помолчала и спросила:

— Почему ты не отвечаешь?

Этот разговор все больше напоминал Карен схватку двух боксеров или фехтовальщиков. Медленное схождение, два-три молниеносных удара — и снова скрещиваются только взгляды в поисках друг у друга слабого места.

— А ты ни о чем не спрашивала — только сообщила мне, что говорят твои знакомые.

— Ты что, смеешься надо мной?

— Нет, просто... смотрю.

— На что? — она явно растерялась.

— На тебя. Ты очень похожа на свою мать. Элинор попыталась снова взять инициативу в свои руки.

— Я вижу, что люди не ошиблись. Эта особа и сейчас здесь!

— Ну и что? — это было сказано лениво, скучающим тоном. Дел развалился на диване, но Карен хорошо видела бугрящиеся на спине под футболкой напряженные мышцы.

— Нам с мамой все знакомые сочувствуют! Как ты можешь?!

— Они сочувствуют ей уже лет двадцать пять, — он и не попытался скрыть откровенный сарказм в голосе, — а могу я пока что... неплохо.

На лице Элинор выступили красные пятна, в голосе появились истерические нотки — Карен даже показалось, что Дел намеренно провоцирует ее. Она никогда не видела его таким жестоким, но не испытывала ни малейшего сочувствия к этой женщине.

— Отец, ты позоришь семью подобным поведением!

Он вскочил и выпрямился, сунув руки в карманы и покачиваясь с носка на пятку, постоял минуту, буравя Элинор глазами, прошел к столику у двери, где лежали сигареты, сунул одну из них в рот, чиркнул спичкой — время тянулось невыносимо долго, хотя прошло всего несколько секунд — и резко обернулся.

— У меня нет семьи. Во всяком случае, к вашей семье я больше не принадлежу.

— Ты сам так захотел. Не мог же ты рассчитывать, что мама останется с тобой после того, что ты сделал.

Дел пожал плечами и снова сел на диван.

— Я не уверен, что ты адекватно оценила происшедшее. Впрочем, полагаю, ты пришла сюда не для того, чтобы обсуждать события годичной давности. Итак, что тебе надо? Точнее, что надо твоей маме — ведь это она тебя прислала, не так ли?

Элинор глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки, несмотря на откровенную издевку в тоне ее собеседника.

— Отец, мама просит тебя прекратить эту... позорную и смехотворную связь, — она мазнула глазами по Карен, — или, по крайней мере, перестать ее афишировать. Я не хотела говорить это при... этой особе, — снова кивок в сторону Карен, — но ты сам меня вынудил. Кроме того, несмотря на то, что ты опозорил нас, она предлагает... считает возможным... простить тебя и попытаться снова наладить ваши отношения.

Дел несколько секунд молчал, потом неожиданно хрипло рассмеялся. Этот надтреснутый звук был настолько непохож на его обычный смех, что Карен — впервые за время разговора — стало не по себе. Но заговорил он спокойно и насмешливо:

— Ты знаешь, дорогая дочка, я в последнее время не слишком интересуюсь желтой прессой. Поэтому скажи-ка мне — этот... журналист, он что, уже послал ее? Или она хочет иметь нас обоих? Я не сомневаюсь, что ты в курсе, она от тебя никогда ничего не скрывала — вы всегда были две подружки.

— Как ты можешь так говорить о маме?!

— Не надо делать из меня идиота! Вы что, забыли, где я работаю? Служебное расследование началось в день выхода этой статьи. А через неделю, прямо в больнице, я получил полный отчет об этой... позорной и смехотворной связи, как ты изволила выразиться, — сначала Дел почти кричал, но к концу фразы снова сумел взять себя в руки, хотя Карен чувствовала, что он уже на пределе. Он по-прежнему сидел спиной к ней, но конвульсивно сжатый кулак, лежавший на спинке дивана, был ей хорошо заметен. — На бракоразводном процессе этот вопрос не поднимался — и она решила, что ей все сошло с рук? Не так ли?

— Отец, ну пойми правильно...

— Я все понял правильно — еще тогда. Просто хотел развязаться с ней как можно скорее, а не ворошить грязное белье на публике.

— Подумай, вы с мамой могли бы попробовать заново. Неужели тебе, с твоими деньгами, нравится жить в этой... халупе? — Элинор презрительным взглядом обвела квартиру.

Карен стало на секунду обидно — по ее мнению, в их доме было уютно — но ровный голос Дела поразил ее звучащей в нем ненавистью.

— Значит, она узнала про деньги? Этим и объясняется твой визит? — он усмехнулся, — Как же я сразу не догадался!