– Мне плохо, давай потом, – и когда он отставал, чувствовала себя немного лучше.

Катя, как могла, пыталась ей помочь, чувствуя, что с подругой что-то не так. Марго понимала, вернее ощущала, что пора поговорить с кем-то обо всем, что накопилось на душе. Потому что мысли и состояния уже пошли по кругу и настала пора его разорвать. Она решила все рассказать Кате. Вдруг голос незамутненного безнадежной любовью и ревностью разума подруги поможет найти выход. Ну или хотя бы ей станет немного легче.

Катя обрадовалась, не обстоятельствам конечно, а тому факту, что может быть чем-то полезна подруге, и принялась давать советы один за другим.

Но по здравом размышлении Марго понимала, что все эти советы либо выставляли ее в неприглядном свете, либо предлагали попросту очень детские решения. Катя хорошая, добрая, светлая, но уж слишком наивная девушка. Так что Марго быстро поняла, что лучше думать самой. Ведь это ее любовь, а значит, и ее война. Не надо подбивать невинные души на соучастие. Только один совет, а точнее, приглашение на концерт Катиной группы она решила принять. Туда Катя пригласила еще и Емельяна, но тот взял с собой Зину, пришлось звонить и Герману и идти всем вместе.

Клуб был забит под завязку. Когда они пришли, концерт уже начался. Пришлось протискиваться через зал и уже потную толпу. Марго чувствовала, как от всего этого поднимается раздражение внутри. И оно лишь усиливалось, пока она наблюдала, как Емельян ведет Зину за руку к сцене, в дэнс-зону. Такой сильный, уверенный; толпа сама раздается перед ним. Герман же, со свойственной ему интеллигентностью, пытался извиняться перед всеми, кого им приходилось толкать. Это замедляло движение, Марго раздражалась. Она не хотела отстать и упустить из виду Емельяна с Зиной. У сцены толпа тоже была довольно плотной. У стен стояли вип-столы, там сидели гости покруче и пили шампанское. Марго хотелось хотя бы глоток воды. Но проделывать путь обратно к бару было выше ее сил. Просить Германа тоже явно не имело смысла.

Она стала слушать «Дух Огня». Они же пришли на концерт, в конце концов. Она стала ждать момента, когда музыка подхватит ее и унесет от всего этого. Ей так хотелось этой легкости: прыгать, танцевать, не думать, просто получать удовольствие. Но нервы были уже слишком натянуты, расслабиться не выходило. Глаза и уши предательски подмечали все происходящее.

Началась медленная песня. Емельян, конечно, пригласил Зину. Марго ничего не могла с собой поделать и стояла чуть поодаль, впившись в них глазами. Она рассматривала, как будто сознательно накручивая себя еще больше. Смотрела, как они прижимаются друг к другу в танце, как руки Емельяна скользят по Зининой спине, как Зинина рука обвивает шею Емельяна, как приближаются их лица, как они начинают целоваться.

Марго смотрела и почти упивалась своей злостью. Как вдруг она заметила, что Зина, целуясь с Емельяном, успевает еще строить глазки холеному мужчине в костюме за вип-столиком. С ним сидела какая-то унылая блондинка, так что холеный тоже был не прочь попялиться на Зину.

Марго стало обидно за любимого. Злость стала зашкаливать.

Вдруг она почувствовала, как Герман подошел к ней сзади, как его руки обхватили ее талию. Прижавшись к ее спине, он стал раскачивать их обоих в такт музыке.

Этот «танец» стал для натянутой, как струна, Марго последней каплей. Не понимая даже, что она делает, она рванулась от Германа. Ее глаза в то же время заволокли подступившие слезы. Не видя ничего вокруг, она слепо, но уверенно продвигалась куда-то. Она двигалась через толпу, темноту зала, звуки музыки, косые взгляды. Двигалась ради того, чтобы двигаться, лишь бы не стоять на месте, на том месте, где происходит весь этот бред. Мысли путались, ноги сами несли куда-то.

Она стала приходить в себя, только когда поняла, что музыка стала тише и звучит как будто из-за стены. Остановилась. Коридор, двери. На дверях были надписи: «Гримерная», «Не входить». Марго поняла, что оказалась за сценой. Но как? Как она прошла мимо охранников? И как теперь отсюда выйти?

Вокруг не было ни души. Марго прислонилась к стене, сползла по ней и, сев на корточки, разрыдалась. Рыдала и говорила сама себе сквозь слезы: «До чего ты докатилась, посмотри на себя, сидишь тут, сопли размазала, тоже мне умница, красавица. Пока ты здесь сидишь, себя жалеешь, там все по-прежнему».

Осознав всю нелепость ситуации, Марго встала и пошла по коридору, толкая двери. Все они были заперты. Тогда девушка решила идти на звук. Она рассудила, что выход в зал там, где звук сильнее. Прислушалась и пошла, звук действительно становился все громче, и она нашла, наконец, заветную дверь, из-за которой он шел. Марго толкнула ее, но попала в слепящий белый свет.

Она не могла ничего понять. Музыка гремела, а свет не позволял разглядеть ничего вокруг. Она попыталась двигаться наугад, но быстро споткнулась о провода и наткнулась на какого-то человека. Человек смотрел на нее круглыми от изумления глазами, а Марго на него.

И тут, увидев на человеке гитару и осмотревшись вокруг, она с ужасом осознала, что вышла прямо на сцену. Ее охватил ужас, и в голове возник рой противоречивых мыслей о том, что все видят ее из зала, включая Емельяна, что это полный провал, что так ей и надо.

Она заметалась, пытаясь найти дверь, в которую зашла, но снова споткнулась о провода. Только в этот раз под ногами что-то зашипело и задымилось. Сцена стала стремительно заполняться белым дымом, уже через минуту ничего не было видно, а вокалист вместо пения зашелся кашлем прямо в микрофон. Дым валил со сцены в зал, все вокруг кашляли и не понимали, что происходит. Марго без сил села прямо на сцене и, снова уронив голову на руки, плакала сквозь кашель.

Но вскоре шестое чувство подсказало ей, что надо убегать из этого цирка, пока никто не разобрался, что к чему. Она поползла по сцене на четвереньках, среди мечущихся людей, в поисках выхода. Шестым же чувством она все-таки нашла выход со сцены, потом выход в зал, потом отчаянно прорвалась через дым и кашляющую толпу и выбежала на улицу. И бежала, пока не начала задыхаться. Остановилась и вдруг поняла, что это же ужасно смешно. Сорвать концерт «Духа Огня». Да еще как, со спецэффектами. Кто еще мог такое вытворить! Наделать столько глупостей за один вечер. Марго стояла одна на улице и смеялась. Она вдохнула апрельский воздух, легкие очистились от дыма, она кашлянула последний раз, уже по инерции. Пора взять себя в руки, решила она, а то неизвестно в какую еще дурацкую ситуацию приведет ее эта злость на весь мир. Мир ведь не виноват в том, что она не нашла другого выхода, кроме как на него обидеться. Герман, Емельян и даже Зина не виноваты в том, что она сама свела себя с ума ревностью и злостью. Теперь она даже радовалась, что вытворила эту глупость с дым-машиной. Иначе сколько бы еще до нее доходило, что так больше не может продолжаться.

После этого она твердо решила не вылезать из кровати никогда.

Глава двадцать третья

Запись на стене ВКонтакте на страничке Маргариты Солнечной

Как ни крути, а кроме родителей, мы никому не нужны :-(.

19 марта в 10:24

В четверг, в обед, когда Алсу и Зина были на занятиях, с работы позвонил отец. Он звонил крайне редко и разговаривал с ней коротко и только по существу.

– Привет, Марго, – сказал он. – У отцов чутье, конечно, не такое, как у матерей, но тут даже я чувствую: с тобой что-то не то. Давай, рассказывай. Я нарочно дождался, в кабинете никого, говори.

Марго не пришлось упрашивать, тем более что с папой они всегда прекрасно ладили. Он ее понимал, и все советы его были очень полезными. Марго рассказала почти все (убрав самые остросюжетные моменты – они в истории почти ничего не добавляли).

– Так, – ответил папа. Он никогда ничего не записывал, у него была прекрасная память на все важные факты. – Так, так.

Марго с содроганием слушала, как в Пензе, в своем небольшом кабинете, папа барабанил пальцами по столу.

– Маргошка моя выросла! И проблемы у нее уже как у взрослой. Молодец! Короче, с Германом своим расставайся – это первое. Обидно ему будет или не обидно, ты об этом не думай. Можешь не сразу оборвать, а через неделю. Но не больше.

– Пап, но я не знаю как… Мне его жалко! Он же хороший!

– Ты тоже хорошая. Не надо его обижать и расставаться навсегда не надо. Вы будете еще и кофе пить, и в кино ходить, просто официально ты не его девушка. Его это вполне устроит. Художники и поэты официальщины не выносят.

– А это нормально?

– Да. Ты девочка уже большая, и это вполне нормально. Иногда даже можешь с ним поцеловаться.

Марго улыбнулась. Папа всегда был циничным и прагматичным. Но зато все его советы работали.

– Так, далее, про Емельяна. Все правильно парень говорит. И с Зиной потому он и встречается, что она ему мозг не выносит, про любовь, свадьбу и кучу детей не говорит. Так? Эй, ты меня слушаешь?

Марго наконец догадалась, что отец не видит, как она кивает, и ответила:

– Да! Продолжай, пап!

– Вот и правильно они оба делают. Ты, поди, решила, что запоешь ему про любовь и это как там… обручальное кольцо – непростое украшенье! – нарочито фальшиво затянул папа. – И это еще… и ребятишек в доме орава – вот оно, счастье. Да? Такой у тебя был замысел?

Марго молчала. Конечно, папа преувеличивал, но в целом, она поняла, что он имел в виду. Такой романтики Емельяну точно не хотелось, а она вот переборщила.

– Молчание – знак согласия, – прокомментировал папа. – В общем, это тоже простительно. Ты истосковалась по любви, томным воздыханиям, потому что в пацанские игры заигралась. Сейчас красавца увидела, и вот оно – Купидон поразил твое сердечко стрелой…

– Пап! – крикнула Марго. – Ну хватит издеваться уже! Это… Это все по-настоящему! Как у тебя с мамой! Понимаешь?

– Дочка! В двадцать лет я о других вещах думал! Уж точно не о свадьбе. И до мамы у меня девчонки были. Да-да! Я не из монастыря в армию пошел. И из нее тоже не в монастырь вернулся. Короче, ладно, речь сейчас не обо мне.