Пусть ей всего пятнадцать лет, но за последние несколько часов она очень сильно повзрослела. Она никогда больше не влюбится. И никогда ни одному мужчине не позволит больше получить власть над собой. Она сама научится властвовать над ними. И одурачить себя она больше никому не позволит. Пусть выставляют себя болванами мужчины, а уж она тогда сумеет посмеяться над ними.


Роберт любил раннее утро. Если не было проливного дождя, он уезжал верхом за несколько миль, наслаждаясь свободой и одиночеством. Ему не нравилось находиться в доме, где можно было лицом к лицу столкнуться с женой отца. Теперь, когда они с отцом больше не встречались в привычной обстановке коттеджа его матери, расположенного за пределами территории Хэддингтона, он чувствовал себя неловко даже в обществе своего отца. И отец, казалось, уже не был тем веселым и добрым папой, который привозил ему подарки, играл с ним и иногда беседовал, держа маму у себя на коленях.

На следующее утро, после того как Роберт целовал Жанну у озера и пообещал увезти на белом коне в день восемнадцатилетия, он возвращался с верховой прогулки. Он улыбнулся, вспомнив их разговор, но улыбка получилась несколько печальной. Оставалось всего три дня, и он ее больше не увидит. Он будет любить ее всю жизнь, но, как только она уедет из Хэддингтона, они больше не увидятся. Она говорила, что ее отец собирается при первой возможности вернуться во Францию. Но даже если бы они остались в Англии, у них не было бы будущего. Совсем.

При мысли о своем положении незаконнорожденного сына у него защемило сердце. Но он становился мужчиной и уже понимал, что правде надо смотреть в глаза и принять ее, какой бы она ни была. Нет никакого смысла роптать на судьбу.

Приближаясь к конюшне, он заметил экипаж, стоявший возле главного входа. Экипаж принадлежал графу де Левиссу. Он соскочил с коня и подозвал проходившего мимо грума.

— Граф куда-нибудь уезжает? — спросил он.

— Они уезжают совсем, — ответил грум. — Их кучер страшно недоволен, мастер Роберт. Очень уж ему нравится здешняя деревенская таверна. Но вчера вечером приказали собираться.

Уезжают! С упавшим сердцем Роберт рассеянно передал поводья груму, хотя обычно сам ухаживал за своим конем, и направился в сторону террасы.

Перед домом его отец и маркиза прощались с графом и Жанной. Он остановился за углом дома. Жанна, одетая в темно-зеленый дорожный костюм и шляпку, выглядела хрупкой и очень юной в обществе троих взрослых людей. И очень красивой. Он теперь знал, что волосы у нее скорее темно-русые, чем черные, а темные глаза не карие, а серые. Он знал о ней гораздо больше, чем в ночь бала.

— Жанна!

Хотя она стояла довольно далеко, она увидела его, когда повернулась к открытой дверце экипажа. Помедлив мгновение, она поспешила к нему. Ее отец поднял было руку, чтобы удержать ее, но раздумал и лишь смотрел, что будет дальше-.

Роберт молчал. Зачем спрашивать, не уезжает ли она? Ясно, что уезжает. Он взглянул на нее в отчаянии. Даже попрощаться с глазу на глаз им не позволили.

— Роберт, — улыбнулась она, — я очень рада, что увиделась с тобой до отъезда. Я хотела бы попрощаться.

Он судорожно глотнул. В отличие от нее он стоял лицом к троим глядевшим на них взрослым и нескольким слугам. Он чувствовал, что все за ним наблюдают.

— Я хотела бы поблагодарить тебя за четыре приятных прогулки и за танец на террасе, — сказала она, кокетливо поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц.

— Не стоит благодарности, Жанна… — У него перехватило дыхание, и ее имя он произнес почти шепотом.

— Но ты заслуживаешь благодарности, — настаивала она, лучезарно улыбаясь, — мне было бы очень скучно, если бы ты не позабавил меня.

Она стояла спиной к взрослым, они не могли ее услышать. Зачем же она притворяется?

— Жанна, — снова произнес он.

— Почему ты так печален? — спросила она. — Из-за того, что мы уезжаем раньше, чем предполагали? Но мне здесь стало слишком скучно, я и попросила папу поскорее отвезти меня в Лондон. Ах, Роберт, не грусти! Неужели ты воспринял всерьез наши поцелуйчики и дурацкую болтовню о любви и замужестве?

Он ошеломленно глядел на нее.

— Бедняжка Роберт. — Она весело рассмеялась, а он снова почувствовал себя неуклюжим долговязым мальчишкой. — Так оно и есть. Как все глупо и старомодно. Неужели ты подумал, что я могу всерьез влюбиться в незаконнорожденного и выйти за него замуж? Неужели, Роберт?

Она посмотрела ему в глаза.

— Бедный, бедный Роберт, — повторила она, и ее смех зазвенел, как разбитое стекло. — Ну не смешно ли: ублюдок и дочь французского графа? Больше смахивает на веселую комедию. Ну, мне пора. Папа ждет. — Она протянула ему затянутую в перчатку руку.

Он не обратил на нее внимания. Он даже не видел ее, хотя смотрел ей прямо в глаза. Щемящая боль пронзила его. Он почувствовал, как жестокая правда жизни вновь обрушилась на него именно в тот момент, когда он, казалось, начинал с ней свыкаться.

Она пожала плечами и, повернувшись, направилась к экипажу. Две минуты спустя отцовская карета уже уносила ее прочь из Хэддингтон-Холла. Роберт не двинулся с места и даже не заметил, как к нему подошел отцовский слуга.

— Милорд просит вас немедленно пожаловать к нему в библиотеку, мастер Роберт.

Роберт взглянул на слугу и, не сказав ни слова, направился к дому.


— Ты теперь понимаешь, почему они решили на три дня сократить свое пребывание здесь, — обратился маркиз к сыну. Он сидел в глубоком кожаном кресле за массивным дубовым письменным столом, положив локти на подлокотники и сцепив пальцы. Сын стоял перед столом.

— Меня их поведение привело в замешательство, а маркизу очень огорчило.

Роберт молчал.

— Она, конечно, хорошенькая и весьма соблазнительная малышка, — сказал, хохотнув, маркиз, — и я не склонен винить тебя за то, что ты положил на нее глаз, мой мальчик. Она, должно быть, большая плутовка, если в течение нескольких дней тайно убегала на свидания с тобой. Француженка — этим все сказано. Все они, как правило, те еще штучки. Но она не для таких, как ты, Роберт.

«Зачем он повторяет еще раз? И так ясно», — пронеслось у него в голове.

— Тебе уже семнадцать лет, — усмехнулся маркиз, — пора иметь женщину. У тебя еще не было женщины? Никогда не валялся в стоге сена с какой-нибудь горяченькой девчонкой? Похоже, я пренебрег твоим воспитанием. Назови, какая девчонка тебе по вкусу, и я ее тебе куплю. Но не переступай определенные границы, Роберт. Ты знаешь, что на респектабельную женщину тебе нечего рассчитывать. Держись определенного уровня. Ты хоть и внебрачный, но все-таки мой сын. Не забывай об этом, парень. — Ему слишком часто напоминали о его месте, чтобы он смог забыть, подумал Роберт.

— Твоя мать была моей любовницей, а не женой, — продолжал маркиз. — Ты понимаешь разницу, мой мальчик?

— Да, — впервые за все время сказал он.

— Я любил ее. — Маркиз на мгновение погрустнел. — Она была хорошей женщиной, мальчик мой, пусть даже падшей. Не забывай об этом.

Она была его матерью. Он тоже любил ее. И никогда не сомневался в том, что она хорошая. И не думал о том, что она не заслуживает уважения.

— Но я был вынужден жениться на женщине своего круга. — Маркиз пожал плечами. — Поэтому ты родился вне брака. Ты мой единственный ребенок. Вот такие злые шутки бывают иногда у судьбы. Ну ладно, так какую женщину ты хочешь?

— Не нужно мне никакой женщины, — сказал Роберт. Его отец рассмеялся, откинув назад голову.

— Значит, ты не мой сын. Уж не изменила ли мне твоя матушка? Ну-ну, не дури, мой мальчик. Неужели ты будешь страдать из-за какой-то французской юбчонки?

— Нет, — сердито бросил Роберт.

— Ладно, — пожал плечами его отец. — Когда захочешь какую-нибудь девчонку, приди и скажи мне. Хотя ты и сам достаточно красив, вернее, будешь красивым, когда нарастишь на костях побольше мяса. Пожалуй, тебе не составит труда заманить в стог сена любую девчонку. Ты, я вижу, не любишь сидеть на месте. Ты ездишь то верхом, то пешком в любое время дня.

— Я люблю бывать на свежем воздухе.

— Может быть, тебе нужно чем-нибудь заняться? — спросил маркиз. — Может быть, следует купить тебе офицерский чин, не дожидаясь твоего восемнадцатилетия? Как ты считаешь? Миледи будет рада-радешенька отделаться от тебя. — Он снова фыркнул. — Ты для нее служишь вечным живым укором. И никто не скажет, что я плохо позаботился о своем незаконнорожденном сыне, не так ли?

— Именно так, сэр.

— Я никогда не уклонялся от ответственности перед тобой, мой мальчик, — сказал его отец. — Я никогда не отрицал, что ты мой сын, хотя внешне ты совсем не похож на меня: у тебя материнские белокурые волосы и ее же голубые глаза. Можешь спокойно хвастать в полку, что маркиз Кейни — твой отец. Я возражать не буду и не требую, чтобы ты хранил тайну своего происхождения.

Роберт промолчал.

— А теперь беги, — сказал маркиз. — И оставайся-ка сегодня и последующие три дня в своей комнате. Я обещал маркизе строго наказать тебя за то, что ты осмелился взглянуть на леди. Жен следует ублажать, Роберт. Я сам не придаю твоим поступкам особого значения, но ты должен для собственного блага запомнить на будущее, что девчонок надо выбирать своего уровня. Так что, пожалуй, посиди у себя в комнате на хлебе и воде. Миледи будет рада. Еще я, пожалуй, скажу ей, что выпорол тебя. Она не узнает правды, потому что едва ли заглянет в твою комнату, чтобы лично убедиться в том, что ты понес наказание. — Он рассмеялся. — Ну, иди. А я при первой возможности займусь твоей армейской карьерой.

— Да, сэр. — С этими словами Роберт вышел из кабинета.


Той же ночью Роберт упаковал самое необходимое в небольшой узелок и покинул загородную резиденцию маркиза Кейни, чтобы найти свою дорогу в большом и прекрасном мире.

Два дня спустя в городке, расположенном менее чем в двадцати милях от Хэддингтон-Холла, он послушал убедительные доводы вербовщика в чине сержанта и записался в качестве рядового в 95-й пехотный стрелковый полк.