Взглянув на жену, спросил:


– Что сильно страшно было?


– Сначала сильно, потом привыкли! Правда, Кать?


– Да! Для меня самым страшным было то, что Ирка была в таком состоянии. Я думала, мы её не выходим. Если бы не Валя!


Девушки не заметили, что все уже вернулись к столу и, рассевшись, молча слушали их разговор. Валентина приобняв Катю, сказала:


– Да, брось ты Кать! Все мы там одинаково трудились, каждый вносил свой вклад.


– Все-то-все, но что касается лечения травами, то если бы не ты!


Мария Никифоровна, услышав последние слова, удивлённо спросила:


– Как ты сказала Катюша, лечение травами?


Обернувшись, Катя громко ответила:


– Да! Валентина все травы и деревья, почему-то знала. Знала от чего, от какой болезни они. Только благодаря этому мы ни разу, ничем вообще не заболели!


Валентина, поймав на себе восхищённый взгляд мамы, ответила:


– Я не знаю, как это получалось? Оно как-то само собой выходило.


Мама вместо неё продолжила не законченную фразу:


– Понюхаешь, пожуёшь и скажешь, что лечить этой травкой!


Катя возбуждённо ответила за подругу:


– Да, точно! Она именно так и делала!


– Мам, а ты откуда знаешь?


– Так моя бабушка делала – баба Уля! Я, как не пробовала в детстве, и потом позже, когда подросла, ничего не получалось!


Восхищённо посмотрев на всех, она добавила:


– Надо же! Это, что получается, что к тебе перешёл её дар?!


– Мам, а ты мне никогда об этом не рассказывала!


– Да, как-то разговора не было.


Григорий Иванович, придвинулся к столу и, обращаясь к жене, сказал:


– А, ты, Машенька, сейчас расскажи, мы все послушаем. Я кстати, тоже мало что знаю, ты почему-то не любишь вспоминать своё детство? А то, что твоя баба Уля лечила травами, вообще слышу впервые!


Глава 46


Немного помолчав, Мария Никифоровна начала рассказывать:


– Моя бабушка жила в Белоруссии, в небольшой деревушке. Помимо дома в деревне, у них с дедушкой, в лесу была пасека и небольшой хуторок, что-то вроде дачи. Мы, с родителями и сестрой, жили в районном центре.


Когда пришли немцы, а наши отступили, жить было очень трудно и страшно. Папа был у нас на большой партийной должности и организовал подполье. Когда начались облавы, мама отправила нас с сестрёнкой к бабушке.


Мне тогда было около семи, а сестрёнке три годика. Какая-то женщина довела нас до околицы и сказала:


– Машенька, мама сказала, что ты дорогу к бабушке помнишь! Вот и иди этой дорогой. Если услышишь голоса или шум машины, мотоцикла сразу же прячься в лесу. Потом опять выходи на дорогу, чтобы не заблудиться, и иди дальше. Будь осторожна, чтобы вас никто не заметил!


Я к тому времени уже нагляделась разного и в свои семь лет отлично понимала, что такое фашисты! Поцеловала нас эта женщина и пошла назад.


С сестрой на руках я пошла по лесу. До сих пор помню, как мне было страшно! Когда никого не было мы шли по дороге, если слышали шум, прятались в лесу. Я всё делала, как мне сказали. Ели хлеб и молоко, но они быстро закончились. Потом ко всему, мы всё-таки заблудились! Нести Аришку я больше не могла и вела за руку. Передвигались мы очень медленно, несколько дней плутали: пили воду из луж, ели ягоды, но наконец-то вышли к деревне, где был дом бабушки.


Когда вошли в деревню я очень испугалась! Вдоль улиц стояли одни печные трубы, как солдаты. Всё было сожжено. С трудом отыскала я бабушкин дом или вернее то, что от него осталось, стою, смотрю по сторонам: никого нет, что делать, куда идти, не знаю. Долго мы так и стояли, и сидели, Аришка даже поспала на траве. Потом приковылял к нам старый дед на одной ноге с костылём и спрашивает:


– Вы кто такие? Что здесь делаете?


Я, прижимая к себе Аришку, испугавшись, ответила:


– Мы к бабе Уле пришли!


– Да-к, вы её внучата, Полинины девочки?


Я покивала в ответ. Он вытер рукавом лицо и сказал:


– Жива ваша бабка, жива! Собрала всех, кто остался в живых из всей деревни, и увела к себе на пасеку. Там теперь живут, от фрица проклятого прячутся. А деревню-то сожгли каратели! Всех: и стариков, и деток малых, всех пожгли ироды треклятые.


Вытер дед слёзы рукавом и, махнув рукой в сторону, добавил:


– Иди вон той дорогой. Дойдёте помалу до старой мельницы, там, в кустах схоронитесь и меня подождите. Если меня долго не будет то, как солнце начнёт садиться, так иди. Иди прямо на солнце не заплутаешь. Только осторожно, как услышишь чужого, хавайся в кусты. Поняла?


– Да спасибо, дедушка, я поняла. Я вспомнила, мы туда за мёдом ходили.


– Вот и ладно. Давайте, идите, а то неравен час, на немцев нарвётесь.


Мы и пошли. Деда этого не дождались, одни добирались. Его вообще больше никто не видел, не вернулся он! Куда делся так никто и не знает, а мы с Аришкой только к утру добрались до пасеки; устали, проголодались, сил совсем не было!


Сколько вспоминаю, всё диву даюсь, как семилетний ребёнок мог совершить такое?! Главное не только дойти самой, но и трёхлетнею сестру дотащить. И что удивительно, Аришка ни разу не заревела, как будто понимала, что нужно идти тихо! Как можно было это сделать, не понимаю? Я ж тогда немного постарше Женечки нашей была. А маме, каково было? Представляю, как ей было страшно отправлять двух малолетних детей одних через лес к бабушке. Она настолько боялась немцев, что лес не считала опасностью для детей.


Да-к вот! Мы пришли только к утру, на четвёртый день. Я еле дошла! Аришка не могла больше идти, и мне пришлось её на загривках, то есть на спине нести. Мы почти сутки не пили, не ели, как назло не было никакой воды.


Вошли во двор, я посадила спящую сестрёнку на лавку, а сама пошла, искать бабушку. Она вышла из стайки с ведром молока. Увидела, что я иду, но издалека не узнала и громко позвала:


– Девочка, не уходи, иди сюда, я тебя молоком напою.


Аришка услышала голоса и заплакала. Бабушка, взмахнула руками и кинулась к ней. Я подошла, она нас обнимает, плачет и по сторонам оглядывается, всё ищет кого-то. Долго она не могла понять, что мы одни! А мы с Аришкой припали к ведру с молоком, и напиться не можем. Так мы и остались у неё жить.


Вот баба Уля и была знатной травницей. Лечила любую болезнь, любого могла на ноги поставить. Никаких тебе шептаний, заговоров, просто собирала травы, делала разные сборы и давала людям пить. Она меня учила, как различать травы, как понимать: где коренья, где листья, а где цветочки нужно собирать. Я с её помощью ещё могла, что-то определить, а потом всё забыла. Не дано!


Валентина, внимательно слушавшая рассказ матери, с изумлением произнесла:


– Мама, а почему я никогда не знала такие подробности про тебя и про бабу Улю. Ты нам говорила, что сразу после войны она умерла, и ты попала в детский дом и всё! А что с родителями произошло?


– Погибли они! Смерть наших родителей бабушку и подкосила. После войны, мы долго ничего не знали о них. Не раз ездили в район, искали кого-нибудь из знакомых, чтобы разузнать про них. Но дом наш сожгли и куда разъехались соседи, мы никак не могли узнать. Потом, кто-то посоветовал, и бабушка пошла в Райисполком, там всё и узнала у районной власти.


В общем, ещё в сорок втором году наших папу и маму, как пособников партизанам расстреляли. Как бабушка узнала об этом, так и слегла. Больше не встала. Пролежала несколько месяцев и умерла. Во время войны столько людей на ноги поставила, а сама как будто сгорела с горя.


Она ведь, после того как сожгли их деревню, собрала всех кто выжил и поселила у себя на пасеке. В живых, правда, оставалось несколько старушек, пятеро ребятишек, да старик без ноги. В огородах прятались, когда каратели сгоняли всех в амбар. Потом ещё несколько человек прибилось к нам, пешими бежали от немцев. Она принимала всех: кормила, лечила, потом жили общиной. К концу войны набралось почти двадцать человек!


После её смерти мы ещё целый год продолжали жить в собранной бабушкой общине. Потом, когда люди начали расходиться по своим домам, нас с Аришкой забрали в детский дом. Это почти через два года после войны. Мне тогда было тринадцать, а Аришке восемь. Через год, уже в детском доме, она простудилась и умерла, я осталась совсем одна.


Не думала никогда и не вспоминала про бабушкины уроки, про травы, а видно талант её на генном уровне, как сейчас принято говорить, перешёл к тебе Валюша, потому что для меня до сих пор: какая от кашля, какая от зуба – тёмный лес. Напрасно старалась меня этому научить баба Уля. Но через меня видно дар перешёл к моей дочери, значит к её правнучке. Да, чудеса! Видно и правда есть что-то или кто-то, по чьей воле такие дары передаются потомкам. Вот такая у меня история!


Григорий Иванович взял жену за руку, поцеловал и растроганно сказал:


– Машенька, я даже не предполагал, что у тебя в жизни такая тяжёлая история была. Почему ты нам ничего, никогда не рассказывала?


Обняв жену, он обратился ко всем:


– Представляете! Мы знали только то, что она после гибели родителей, после войны воспитывалась в детском доме. Я ведь спрашивал, а она отвечала, что особо и нечего вспоминать.


– Да, Гриша, – это правда! Мне и в самом деле как-то ничего не вспоминалось. Сегодня, как волной накрыло, так захотелось всё рассказать. Наверное, время пришло. Я рада, что у меня была такая бабушка и умела лечить людей! Я, тогда ещё ребёнком, совсем не понимала и не осознавала, что это когда-то сможет пригодиться кому-то. Получается, что её знания спасли правнучку!


Надя взяла Марию Никифоровну за руку и сказала:


– Значит, за помощь нашим девочкам мы должны сказать спасибо и твоей бабе Уле!