Джулия Куинн - Подари мне луну

Роберт поднял глаза к небу и поблагодарил луну.

Утреннее пробуждение было похоже на кошмарный сон.

Виктория вылезла из постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Прошедшая ночь измотала ее морально и физически, и она все никак не могла забыть нахлынувшие на нее чувства, когда Роберт начал ласкать ее.

Поплескав в лицо водой и оправив измятое платье, она робко постучала в его дверь. Ответа не последовало, но она все-таки заставила себя войти. Его вчерашняя вспышка ярости начисто отбила у нее всякую охоту искать, с ним встреч. Закусив губу, она распахнула дверь.

Зрелище, представшее ее глазам, испугало ее почти до потери сознания: на кровати Роберта мирно храпел Макдугал.

— Боже правый! — вымолвила она, предварительно издав удивленный крик. — Что вы здесь делаете? И где лорд Макклсфилд?

Макдугал поднялся с пола, куда он в испуге свалился от ее крика, и даже умудрился вежливо поклониться.

— Он занимается лошадьми.

— Мне казалось, это ваша обязанность.

Шотландец кивнул.

— Его светлость уж больно разборчив по части лошадей.

— Да, это верно, — согласилась Виктория, вспомнив то время, когда Роберт пытался — к сожалению, безуспешно — научить ее кататься верхом.

— Порой он и сам любит за ними поухаживать. Особенно, когда о чем-нибудь размышляет.

«Вероятно, мечтает о том, как бы выпороть меня за вчерашнее», — подумала Виктория. Она помолчала; потом спросила:

— Могу я узнать, что вы здесь делаете?

— Хозяин приказал, чтобы я проводил вас завтракать.

— Ах да, — промолвила она с горечью. — Я же пленница, а вы мой бдительный страж.

— Вообще-то он говорил, что к вам кто-то ночью приставал. Ну так вот он, значит, не хочет, чтобы вам боязно было — вы женщина, да одна, ну и всякое такое.

Виктория натянуто улыбнулась — упрек был заслуженным.

— Так мы идем или нет? Я умираю с голоду.

— Может, вам надобно вещи какие вниз снести, миледи?

Виктория хотела было возразить, что она не «миледи» и вообще ничья леди, но у нее уже не осталось никаких сил для пререканий. Роберт скорее всего уже сообщил слуге, что они с ней все равно что муж и жена.

— Нет, — ответила она. — Если вы помните, его светлость не дал мне достаточно времени на сборы. Макдугал кивнул.

— Что ж, нет так нет.

Она сделала пару шагов к двери и тут вдруг вспомнила про ночную рубашку, которая осталась лежать на постели в ее комнате. Надо бы бросить ее там, где она лежит, мстительно подумала Виктория. И почему она до сих пор не разорвала ее на клочки? Странно, но этот искусно выкроенный кусочек темно-голубого шелка каким-то образом успокаивал и утешал, и ей не хотелось с ним расставаться.

Да если она и оставит рубашку, трезво рассудила Виктория, Роберт наверняка про нее вспомнит и все равно заберет с собой.

— Одну минуточку, мистер Макдугал, — сказала она, метнувшись в соседнюю комнату. Скрутив рубашку, она сунула ее под мышку.

Макдугал и Виктория спустились вниз по лестнице. Шотландец провел ее в маленькую уединенную комнату, где, как он заявил, Роберт к ней вскоре присоединится. Виктория, к удивлению своему, обнаружила, что ужасно хочет есть, и прижала руку к животу, тщетно пытаясь заставить его не урчать. Правила хорошего тона требовали, чтобы она подождала Роберта, но вряд ли книги по этикету могли посоветовать, как себя вести в том весьма необычном положении пленницы, в каком она пребывала уже второй день.

Виктория подождала минуту-другую и, как только ее живот в третий раз напомнил о себе, решила забыть о хороших манерах и потянулась к тарелке с тостами.

После тостов, двух яиц и огромного куска пирога с почками, она услышала скрип открываемой двери и голос Роберта:

— Приятного аппетита.

Она подняла глаза от тарелки. Вид у него был дружелюбный, любезный и до невозможности жизнерадостный. Викторию охватили смутные подозрения. Тот ли это человек, который вчера ночью силой выдворил ее из своей комнаты?

— Умираю от голода, — объявил Роберт. — Как тебе завтрак? Вкусно?

Виктория запила чаем очередной кусок пирога.

— С чего это ты так любезен со мной?

— А ты мне нравишься.

— Вчера ты меня терпеть не мог, — пробормотала она.

— Вчера я, скажем так, заблуждался.

— Заблуждался? Значит, за последние десять часов на тебя снизошло просветление?

Он хитро поглядел на нее.

— Именно так.

Виктория аккуратно опустила чашку на блюдечко и с расстановкой сказала:

— Может, ты соблаговолишь поделиться со мной, что явилось причиной столь неожиданного просветления?

Какое-то мгновение он внимательно смотрел ей в глаза, потом сказал:

— Будь так любезна, передай мне кусочек пирога.

Виктория схватила тарелку с пирогом и отодвинула ее на другой конец стола.

— Не передам, пока не ответишь.

Он усмехнулся.

— Нечестно играете, моя леди.

— Я не твоя леди, и я хочу знать, почему это ты такой веселый. По правде говоря, тебе бы следовало рычать на меня с пеной у рта.

— По правде говоря? Ага, так ты признаешь, что я имел полное право на тебя сердиться?

— Нет! — Слово это далось ей не так легко, как она бы того хотела.

Он пожал плечами.

— Впрочем, это не важно, поскольку я больше не сержусь.

Виктория оторопело уставилась на него.

Воспользовавшись ее замешательством, Роберт добрался до тарелки с пирогом.

— Ну что, я заслужил кусочек?

Виктория моргнула несколько раз и закрыла рот. Фыркнув, она уткнулась в свою тарелку. А потом в течение последующих десяти минут наблюдала за тем, как он поглощает свой завтрак.

Дорога от Фэвершема до Рэмсгейта заняла бы добрых полдня, но не прошло и часа, как на лице Роберта появилось выражение «ах какая потрясающая идея», и он заколотил в переднюю стенку кареты, призывая Макдугала остановиться.

Экипаж встал, и Роберт резво спрыгнул с подножки с сияющим видом, продолжая радоваться неизвестно чему, что уже начало несколько раздражать Викторию. Он обменялся несколькими фразами с Макдугалом и вернулся в карету.

— Ну, и что все это значит? — хмуро спросила Виктория.

— Я приготовил тебе сюрприз.

— — Наверное, я начну скоро вздрагивать при слове «сюрприз», — пробурчала она.

— Да ну же, Виктория, признайся, что я внес в твою жизнь некоторое разнообразие. Она насмешливо хмыкнула:

— Что ж, если похищение рассматривать как нечто, вносящее некоторое разнообразие, тогда, возможно, вы и правы, милорд.

— Мне больше нравится, когда ты зовешь меня просто Роберт.

— Сожалею, но я не собираюсь делать только .так, как тебе нравится. Он улыбнулся:

— Спорить с тобой мне тоже нравится. Виктория подбоченилась. Ему нравятся ее колкости и насмешки? Так она ему и поверила! Виктория выглянула в окно и увидела, что Макдугал свернул с кентерберийской дороги. Она снова повернулась к Роберту.

— Куда мы едем? Ты, кажется, говорил, что мы направляемся в Рэмсгейт.

— Именно туда мы и направляемся. Просто по дороге мы завернем в Уитстебл.

— Уитстебл? Зачем это?

Он чуть подался к ней и заговорщически улыбнулся:

— Устрицы.

— Устрицы?

— Самые лучшие в мире.

— Роберт, не хочу я никаких устриц. Прошу тебя, отвези меня прямо в Рэмсгейт. Он вскинул брови.

— Не знал, что тебе так не терпится насладиться уединением вместе со мной. Я бы приказал Макдугалу гнать лошадей во весь опор до самого Рэмсгейта.

Виктория чуть не подскочила на месте от досады.

— Я вовсе не это имела в виду, и тебе прекрасно это известно!

— Итак, едем в Уитстебл?

У Виктории было такое чувство, словно она беспомощный котенок, запутавшийся в клубке.

— Ты все равно не послушаешь меня, что бы я ни, сказала.

Роберт сразу посерьезнел.

— Это не так. Я всегда прислушиваюсь к твоим словам.

— — Возможно, но делаешь все по-своему.

— Виктория, единственный раз, когда я поступил подобным образом, это касалось твоего упрямого и безрассудного желания жить в самой грязной лондонской дыре.

— И вовсе никакая это не дыра, — пробурчала она скорее по привычке, чем из желания спорить.

— Я отказываюсь обсуждать этот вопрос.

— А все потому, что ты не хочешь меня слушать!

— — Нет, не поэтому, — возразил он, наклоняясь к ней, — а потому, что мы уже обсудили эту тему вдоль и поперек, и мне она до смерти надоела. Я не позволю тебе подвергать себя постоянной опасности.

— Ты не вправе «позволять» или «не позволять» мне жить так, как я хочу.

— Не думаю, что ты настолько глупа, чтобы рисковать своей жизнью из желания мне досадить. — Он скрестил руки на груди и мрачно сжал губы. — Я хотел сделать, как лучше.

— И похитил меня, — с горечью заметила она.

— Если помнишь, сначала я предложил тебе пожить с моими родственниками. Ты отказалась.

— Я дорожу своей независимостью.

— Одиночество не значит независимость.

Виктория не нашлась, что возразить на это, и поэтому промолчала.

— Когда мы станем мужем и женой, — мягко продолжал Роберт, — я хочу, чтобы наш брак стал партнерством в самом прямом смысле слова. Я хотел бы советоваться с тобой по вопросам земельных владений и аренды. Мы бы вместе обсуждали, как воспитывать детей. Я никак не могу понять, почему ты вбила себе в голову, что любить меня — значит потерять себя.

Она отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнули ее глаза.

— Когда-нибудь ты поймешь, что значит быть любимой. — Он устало вздохнул. — Я желаю только одного — чтобы это случилось как можно скорее.

Весь остаток пути до Уитстебла Виктория размышляла над его словами.

Они остановились перекусить в уютной гостинице с открытой верандой. Роберт окинул небо скептическим взглядом и промолвил:

— Похоже, дождь все же соберется, но не в ближайший час. Хочешь пообедать на свежем воздухе?