– Это звучит так грустно.

— Это, — он продолжал играть, многозначительно глядя на нее, — это напоминает мне тебя немного.

— Я не грустна.

— Но и не совсем счастлива.

Его понимание лишало сил, и Адди не могла отрицать этого. Она была бы счастлива, если бы не боялась за Рассела, если бы не было такой враждебности между «Санрайз» и «Дабл бар», и если бы ее отношения не были причиной страданий Мэй, и если бы заботы о ее собственном прошлом могли бы быть решены… что ж, был целый перечень вещей, о которых нужно было беспокоиться.

— Нет, я не совсем счастлива, — допустила она. – А ты?

— Иногда.

Она сделала раздраженное лицо.

– Мужчинам проще, чем женщинам, быть счастливыми.

Бен смеялся открыто.

– Никогда прежде не слышал ничего подобного. Почему ты считаешь, что нам проще в этом?

— Вы можете делать все, что только захочется. И ваши потребности настолько просты! Хорошая еда, случайная выпивка с парнями, женщина, чтобы согреть постель – и вы находитесь в экстазе.

— Ну, держись, — сказал он. Его глаза горели злым весельем, когда он отложил в сторону гитару и повернулся к ней, ложа свои руки на ее бедра. Он были окружены трелью сверчка и шепотом бриза.

— Есть несколько пунктов, которыми ты пренебрегла.

— О? В чем же еще вы нуждаетесь, кроме того, что я уже назвала?

— В семье, с одной стороны.

— Большой или маленькой?

— Большой, конечно.

— Конечно, — отозвалась она эхом, слегка скривившись. – Ты бы не сказал того же, если бы был женщиной, которая должна родить детей.

— Вероятно, нет, — уступил он и улыбнулся. – Но, говоря как мужчина, мне нравится идея насчет где-то с полдюжины.

Было трудно представить его отцом. Он слишком хорошо подходил на роль амурного холостяка.

– Не могу себе представить, что ты стерпишь дом, наполненный детьми, одного ребенка, срыгивающего тебе на рубашку, и другого, изо всех сил дергающего тебя за штанину.

— Так уж случилось, что мне нравятся дети.

— Даже грязные?

— Не знал, что бывает другой вид.

— Как ты можешь знать, что они тебе нравятся? – требовала она.

— У меня есть племянник и племянница, и они...

— Это только двое, — сказала она торжествуя. – Двое сильно отличаются от шестерых.

— Чего ты добиваешься?

— Я всего лишь хочу обратить внимание на то, сколько времени, внимания и беспокойства потребует эта полудюжина детей.

— Таким образом, ты не планируешь шестерых?

— Нет, это уж слишком! Двоих или троих достаточно…

— Замечательно. Главное, чтобы один из них был мальчик

— Шовинист! – проворчала она. — Ты получишь три возможности, и если все они окажутся девочками – очень жаль. Рождение слишком многих детей делает женщину старой прежде времени. И, кроме того, я была бы настолько занята этими шестью, что у меня совсем не хватило бы времени на тебя. И я всегда также слишком бы уставала для занятий любовью и…

— В твоих словах есть смысл, — сказал он торопливо. — Хорошо, мы сделаем троих.

— Бен, теперь, когда мы говорим о нашем будущем, есть нечто, что меня беспокоит…

— Позже, — сказал он. Его дыхание ерошило тонкие волоски у нее на затылке. Она подскочила, поскольку почувствовала нежный укус его зубов.

— Но это важно. Это насчет нашего брака и…

— Адди, я не собираюсь сидеть здесь и тщательно разбирать список. – Его руки переместились вверх, обхватывая талию и задерживаясь под грудью. – Не сейчас. Это – первый раз, когда я с тобой наедине с прошлой ночи.

Слабая боль обосновалась у нее в груди, ощущение, требующее успокоительного касания его рук.

— Я скучал по тебе сегодня, — бормотал он.

Она, выгнулась назад и оттеснила его.

– Важно поговорить об этом. Есть кое-что, что мы должны понять друг в друге. Это и есть своего рода ухаживание.

Бен вздохнул, отпуская ее, и оперся руками на согнутые колени. Он послал ей косой взгляд полный сарказма.

– Что же такого ты не понимаешь, что не может подождать?

— Это кое-что, что ты не понимаешь во мне.

Внезапно его глаза стали тревожными.

– Продолжай.

— Есть вещи, вы которых я нуждаюсь… это не может быть обычный брак. Я отличаюсь… от других здешних женщин.

— Я не буду спорить с этим.

— Я беспокоюсь о том, что будет представлять собой брак между такими людьми как мы. Мы оба решительны, и у каждого из нас имеются собственные суждения.

— Согласен. Нам придется найти множество компромиссов.

— Но есть некоторые вещи, по поводу которых я не хочу…не могу пойти на компромисс, — она подняла взгляд и вспыхнула, встретившись с его глазами. – Я сожалею, что подняла этот вопрос. Я действительно не знаю, что хотела сказать.

— А я думаю, знаешь.

— Возможно, я не должна… еще слишком рано…

— Что ты планируешь попросить? Поездку вокруг света? Самое большое ранчо Техаса? Часть Североатлантического побережья?

Адди не могла сдержаться и фыркнула от смеха.

– О, прекрати!

Он схватил ее запястья и завел их себе за шею так, что она полностью обхватила его спину.

– Скажи мне, — сказал он, целуя ее в лоб, — я исчерпываю предположения.

— Я хочу, чтобы через двадцать лет ты слушал меня с тем же интересом, что и сейчас. Будто мое мнение важно для тебя.

— Оно важно. И всегда будет. Что-нибудь еще? – его губы пропутешествовали к виску, задерживаясь на пульсе, который они нашли там.

—Да. Я не хочу превратиться в твою собственность, в приложение типа дополнительной руки или ноги, в кого-то, от кого ожидают полного согласия во всем, что бы ты ни говорил. Я не буду тиха во время обеденных бесед за нашим столом, — теперь, когда она начала открываться ему, было намного легче продолжать. – Я нуждаюсь в уважении, а не в снисхождении. Я хочу твоей честности, всегда, во всем, и хочу иметь возможность показать, что способна для тебя на большее, чем просто шитье, стирка и готовка. Все это сможет любая женщина. Я же хочу занять в твоей жизни то место, что больше никому не под силу занять, и я не имею в виду пьедестал.

— Я бы даже не стал пытаться проделать что-то подобное

— Не попытался бы? Ты не хотел бы, чтобы я изменилась после нашей свадьбы? Чтобы делала все, что ты говоришь, и никогда не спорила с тобой?

— Черт, нет! Зачем мне изменять то, что привлекает меня в тебе больше всего? – он погладил ее по талии с одной стороны и лениво улыбнулся. – Позволь женам других мужчин разыгрывать из себя бессмысленных дурочек, если им так нравится. У меня же будет женщина, у которой есть немного здравого смысла. И почему я должен хотеть, чтобы ты все время со мной соглашалась? Это было бы сущим адом для меня иметь дело с кем-то, бессмысленно повторяющим все, что я сказал. Обрати внимание на что-нибудь другое, дорогая, я женюсь на тебе не для того, чтобы менять.

Она смотрела на него изумленно. Как он отличался от всех мужчин, что приходилось ей знать. Берни и его друзья были дикими и безрассудными, такими, о которых думаешь, качая головой: а уважают ли они кого-нибудь, хотя бы самих себя? Большинство ветеранов войны, о которых она заботилась, были жестоко и странно растеряны, неспособные понять себя или мир вокруг них. И мужчины в округе представляли собой любопытную смесь наивности и шовинизма. Взрослые мальчики, все они.

Но Бен не был мальчиком. Он был мужчиной непринужденным, уверенным в своем месте в мире, сильным, но все же чувствительным к потребностям других. Он никоим образом не был простаком, но и не был циником также, обладая чувством юмора и глубокой проницательностью. Адди положила свою ладонь ему на руку, желая сказать, как сильно она ценит его широту взглядов по отношению к ней.

— Большинство мужчин идут на попятную… я имею ввиду в настоящее время… не желают превращать брак в партнерство, которое я предлагаю…

— Я не буду отдавать тебе приказы для выполнения. Но не задирай нос по этому поводу. Будь я проклят, если не я буду главой в нашей семье! Понятно?

Адди улыбнулась, и игриво укусила его за плечо. Она понимала. Он мог быть податливым.

– Тебе всегда нравится иметь свой собственный путь? – укорила она.

Он наклонил свою голову к ее, и заворчал около ее уха.

– Вы обличаете мои недостатки, мисс Аделина.

— Я пытаюсь, — сказала она, приближая свои губы к его, и предлагая легкий, словно перышко поцелуй. Он принял его не колеблясь, заканчивая со вкусом.

— Где на земле ты обрел такое отношение к женщинам? – спросила она, когда их губы разомкнулись. – Я удивлена тем, насколько ты либерален. Это из-за кого-то из твоего прошлого, не так ли? Твоя мать учила тебя быть таким непредубежденным, или это была другая женщина?

Он колебался, пристальным, почти хищным взглядом выискивая нечто в ее лице. Не важно, что это было, он, казалось, не нашел, что искал.

— Возможно, я когда-нибудь скажу тебе.

Сочетание его небрежного тона и пронизывающих глаз смутило ее.

— Ты мог бы сказать мне сейчас, если бы захотел. Ты можешь доверять мне. Во всем.

— Точно так же, как ты доверяешь мне, да?

Улыбка Адди исчезла, поскольку она услышала язвительную насмешку в его голосе, подобную удару хлыста.

– Что ты имеешь ввиду? Я действительно доверяю тебе.

Он не отвечал с секунду. А затем, к ее облегчению, он изменился с изумительной стремительностью, подняв гитару и начав играть в наигранном ковбойском стиле, что рассмешило ее. Задорная мелодия напомнила Адди о западных картинах, которые она видела в кино, картинах, изображавших статных красавчиков-ковбоев в десятигаллонных шляпах.