Елена Раскина - Под знаком Софии

– Именно так, наияснейший княже, – продолжал врать Антон, – так и написано «Сжечь. Поль Джонс». Чтобы хлопцы знали, какую посудину вперед сжигать из пушек.

– На какой день намечено сражение? – уже не сдерживая смех, спросил Потемкин.

– На сегодняшнее утро, сэр! – браво отрапортовал бывший корсар Джонс и, переглянувшись с Головатым, расплылся в улыбке.

– Так что же вы медлите, вперед! – приказал Потемкин и добавил, обращаясь к Головатому: – Гляди, Антошка… Одержим победу, вернешься к Ульяне! В чести и славе, как хотел…

– Только похмелиться бы наперед надо бы, ваше сиятельство! – попросил Головатый.

– Похмеляйтесь скоро – и вперед! – приказал Потемкин.

Когда главнокомандующий отплыл с корабля, контр-адмирал приступил к решительным действиям. Правда, действовать в это утро было немыслимо трудно: голова раскалывалась от казацкой горилки. К тому же дул слишком слабый ветер. Первыми дали залп турки. Их ядра взметнули столбы воды у борта «Святого Владимира».

В ответ корсар ударил по кораблю «отважного крокодила» (так Джонс называл флагманский корабль паши Эски-Гассана) с левого борта. Корсару удалось развернуть корабль, и залпом с другого борта Джонс вынудил турок изменить курс кораблей прикрытия, из-за чего они сели на мель. Ветер к тому времени стих полностью. Поэтому, используя только течение, ловкий американский корсар развернул «Св. Владимира» носом к противнику.

Теперь его корабль имел минимальную площадь для обстрела турками и медленно приближался к кораблю «отважного зеленого крокодила». Когда до турецкого флагмана оставались десятки метров, Джонс смог еще раз развернуть корабль. Орудия левого борта «Св. Владимира» извергли на неприятеля свои ядра. На турецком флагмане начался пожар. Эски-Гассан бежал на шлюпке под защиту стен Очакова. Чтобы не сгореть заживо, турецкие матросы бросались в море – прямо через орудийные порты.

В шатер главнокомандующего контр-адмирал Поль Джонс явился в тот же день и торжественно отрапортовал о победе.

– А почему корабли не спалили – те, что на мель сели? – поинтересовался Потемкин.

– Штиль помешал, – лаконично ответил корсар.

– Гриць, – встрял в разговор Головатый, стоявший рядом, – морячки турецкие с тех кораблей на шлюпках отплыли, а главный их, Эски-Гассан, первым сбежал. А спалить турецкие корабли адмиралу дийсно штиль помешал.

– Вот и выручай собутыльника, – наигранно холодно произнес Потемкин, – казацким чайкам ветер не нужен. Или вы, ребятушки, только по пьяному делу храбрецы?!

Все турецкие корабли, что на мель сели, – сжечь. Хоть тресни, а сожги их!

В ту же ночь все севшие на мель турецкие суда были сожжены.

Ночью Потемкину доложили, что на корабле «Святой Владимир» опять идет попойка. Больше всех выпили контр-адмирал Поль Жонес и Антон Головатый. Антон подарил другу Павлу костюм запорожца, и шотландец, облачившись в казацкие шаровары, прогуливался по палубе, попыхивая люлькой. Вдвоем они попеременно горланили шотландские и украинские песни, а потом нетвердыми голосами беседовали об оставленных дома женщинах.

– Никому об этих вольностях не говорить, – приказал князь своему секретарю Попову, – наши герои заслужили небольшой отдых.

Между тем герои дневного сражения и не собирались отдыхать. Вдребезги пьяный Джонс рассказывал другу Энтони о том, что собирается в поход на Индию и придумал для этого великого похода корабль совершенно нового вида.

– Нет корабля лучше казацкой чайки! – ответил на это Головатый и уронил отяжелевшую голову на грязный стол. – И все ж таки, Павло, – пробурчал он, тщетно пытаясь подняться: «Вiзьми мене з собою у цю Iндiю. Тiльки не зараз, а коли я з Ульяною хоч рiк поживу».

– Возьму, Энтони, – ответил своему товарищу корсар. – Непременно! Ты мой лучший друг. А если не возьму – пусть меня поймают и повесят на нок-рее эти скоты – англичане.

– На Iндiю! – заорал Головатый. – Давай ще выпьем, Павло! Треба нам у поход i Гриця взяти – князя Потемкина.

Тiльки без його гречанки. Я свою кохану дома залишив, а вiн свою гречанку сюди привез. Яка ж тут справедливiсть!

Отдых шотландца и запорожца прервал Эски-Гассан. В эту ночь турки, на оставшихся кораблях, попытались пробиться морем в сторону Херсона. Турецкая эскадра двигалась напролом. Батареи Кинбурнской крепости не могли остановить ее проход.

Суворов, предвидевший такой исход событий, загодя приказал установить две дополнительные батареи, которые своим огнем перекрывали вход в Днепровский лиман. Турок застали врасплох. Не ожидая огня непонятно откуда взявшейся русской батареи, турецкие корабли скучились. В темноте они натыкались друг на друга, некоторые сели на мель. Эскадра Поля Джонса в упор расстреляла большую часть турецких судов.

– Россия – удивительная страна! Сегодня мне впервые пришлось увидеть победу на море, одержанную… пехотным генералом, – сказал о Суворове корсар. – Но и я сдержал слово, данное князю Потемкину. Я сжег турецкий флот.

Потери Блистательной Порты в этих двух сражениях были велики: шесть линейных кораблей, два фрегата, семь вспомогательных судов, 6000 убитых, раненых, сгоревших заживо и утонувших, около двух тысяч пленных. Войска Суворова и Джонса потеряли всего 18 человек убитыми.

В Петербурге эту победу стали называть второй Чесмой. Екатерина наградила Джонса орденом Святой Анны 1-й степени. Однако в октябре Джонса срочно отозвали в Петербург, по личному распоряжению императрицы. Присутствие в русской армии американского корсара, трижды приговоренного Британией к смертной казни, грозило Российской империи конфликтом с туманным Альбионом. В Петербурге стало известно, что английские купцы по всей Российской империи в знак протеста против присутствия в России злейшего врага Британской короны стали выезжать домой. Английские капитаны, служившие в российском флоте, один за другим подали в отставку. Во избежание дипломатического скандала с Англией Екатерина решила пожертвовать Джонсом. На прощание государыня великодушно выплатила Джонсу его адмиральское жалование за два года вперед.

Навсегда покидая очаковские воды, уже не адмирал, а американский подданный Джон-Поль Джонс, увозил с собой орден Святой Анны, врученный ему лично Григорием Потемкиным, добротный серый плащ, подбитый лисьими хвостиками, подаренный Александром Суворовым и запорожский костюм, на память об Энтони – Антоне Головатом. Поход на Индию друзья отложили до лучших времен. Антону Головатому предстояло возвращение к молодой жене. Но сначала нужно было взять крепость Озю…

1 июля 1788 года Екатеринославская армия осадила Очаков. Она состояла из 35-ти пехотных полков, 28-ми конных, шести егерских корпусов и нескольких тысяч Донских, Бугских и Верных казаков. У русских насчитывалось до 180-ти орудий. Одновременно флот блокировал крепость Озю со стороны лимана. 14 июля началось сооружение осадных батарей. К середине августа была заложена первая параллель на расстоянии почти версты от Очакова. К середине октября русские батареи смогли приблизиться к турецким ретраншементам примерно на 150 сажен.

Суворов опять заговорил о штурме.

– Я на всякую пользу руки тебе развязываю, – ответил ему Потемкин, – но касательно Очакова попытка неудачная может быть вредна. Я все употребляю, надеясь на Бога, чтобы Очаков достался нам дешево.

«Все это нерешительность и бестолковое выжидание! – возмущался Суворов. – Попытаюсь вынудить Потемкина пойти на штурм». Вскоре он действительно осуществил такую попытку. Но попытка эта не только не имела успеха, но и чуть было не стоила Суворову жизни.

27 июля Суворов воспользовался вылазкой большого отряда турок и завязал с ними бой. Турки выслали подкрепление, и началось сражение. Силы сражающихся сторон были неравными. Погибло несколько сотен русских солдат, а сам Суворов был ранен в шею. Пуля прошла насквозь. Верный казачок вынес своего командира с поля боя.

Потемкин обвинил Суворова в больших потерях в славном Фанагорийском полку. «Солдаты не так дешевы, чтобы их терять попусту! – возмущенно сказал он Александру Васильевичу. И сурово добавил: – К тому же странно мне, что вы в моем присутствии делаете движения без моего приказания. Не за что потеряно бесценных людей столько, что довольно было и для всего Очакова…».

Узнав об этом инциденте, Екатерина, заявила в присутствии приближенных: «Слыхали, господа, старик, бросясь без спросу, потерял до 400 человек и сам ранен…».

Спустя месяц после этой стычки турки снова предприняли вылазку, но уже на правом фланге, – с намерением захватить русскую батарею, которой командовал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. Короткими перебежками, укрываясь в многочисленных канавах и балках, янычары выскочили к установленным орудиям. Егеря штыковой контратакой отбросили турок и погнали их обратно к крепости, чтобы на их «плечах» ворваться в Очаков.

В это время Кутузов прильнул к амбразуре укрепления и тут же опрокинулся на спину – Михайлу Илларионыча достала турецкая пуля. Капитан артиллерии Алексей Михайлович Племянников подхватил раненого командира. Вызвали врача. Осмотр не дал утешительных известий. Пуля ударила Кутузова в правую щеку и вышла через затылок. Голова Михаила Илларионовича была вторично пробита почти в том же месте, что и при первом ранении, в бою у татарской деревушки Шумы. Оба ранения были не просто тяжелыми, а смертельными.

Потемкин справился у врачей о здоровье Кутузова. Доктор Дримпельман печально покачал головой.

– Если бы о таком случае мне рассказали, – ответил врач, – я бы счел его басней.

– Надобно думать, что Провидение охраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного! – ответил на это светлейший. И торжественно добавил: – Михайло Илларионыч исцелен от двух ран, каждая из которых – смертельна…

Начиная с 18 августа, русские батареи почти беспрерывно бомбардировали крепость, в которой не утихали пожары.