Елена Раскина - Под знаком Софии

– Но почему Господь Всемогущий не защитил город и храм? – воскликнула девочка, и негодование сделало ее померкшее печальное личико гордым и выразительным. – Я слыхала, что купол Святой Софии подвешен к небесам золотой цепью. Неужели эта цепь порвалась?

– Замолчи, дитя! – теплая материнская ладонь зажала Софии рот. – Тебя могут услышать!

– Вам не стоит бояться султанских доносчиков, – победная, торжествующая улыбка скользнула по губам фанариота, но глаза – стальные, как воды Стикса, остались холодными и невозмутимыми. – Они думают, что Византия умерла в то мгновение, когда Мехмед Фатих въехал на коне в Святую Софию. Но Византия воскреснет, и, кто знает, может быть, в храм Святой Софии в силе и славе войдет ваша дочь!

Мария слушала незнакомца, и ей казалось, что он говорит не с ней и даже не с Софией, а обращается к далекому, всемогущему и всеблагому собеседнику.

Но потом фанариот вспомнил о стоявших перед ним женщинах и добавил, улыбаясь: «Золотая цепь не порвалась, дитя. Иначе ты не стояла бы здесь и не разговаривала со мной. Ты – последняя из Палеологов, дочь героя Скарлатоса, доблестно погибшего в горах Пелопоннеса!»

Эти слова незнакомца заставили сердце Марии сжаться от ужаса – откуда этот человек знает их, несколько дней назад впервые ступивших на землю Константинополя-Стамбула? О, эта Гетерия, у нее всюду глаза и уши! Повинуясь магнетическому взгляду странного человека, Мария оторвала налившуюся внезапной тяжестью ладонь от губ Софии. На мгновение фанариот разомкнул сомкнутые пальцы вдовы Скарлатоса и вложил ей в ладонь кольцо с изображением кентавра Хирона. «Eleutheria i Thanatos!», – еле слышно произнес он.

Мария разомкнула пальцы и тут же, в испуге, сжала их. Перед ней стоял посланец Гетерии, но продолжать этот опасный разговор на улице было смерти подобно.

– Благодаря щедрости наших друзей мой муж купил кабачок неподалеку от квартала Пера, – прошептала Мария. – Мы ждем вас нынче же вечером…

– Я приду… – ответил незнакомец, который и сам принадлежал к числу этих друзей, и поэтому покупка кабачка и местонахождение семьи Глявоне не составляло для него тайны.

София все же успела спросить:

– Кто она, Святая София, в честь которой построили этот храм? Вы расскажете мне о ней?

– Премудрость Божия… – объяснил фанариот. – Тебя назвали в ее честь. А еще это имя обозначает разум, знание, талант. Разве всезнайка Константин Ригас не рассказывал тебе об этом?

– Константин! – ахнула девочка. – Константин! Вы что-то знаете о нем? Отец Захарий обещал, что он будет ждать меня в Стамбуле, но мы приехали, а его нет…

– Ты еще встретишься с Константином, София, – пообещал незнакомец, – но не сейчас. Придется немного подождать. И повзрослеть. А потом ты сама решишь, нужна ли тебе эта встреча.

– Немного?! – переспросила девочка, которая, казалось, не расслышала последних слов фанариота. – Немного я подожду. Но только не больше.

– Ах, дитя, дитя, – вздохнул фанариот, – если бы ты знала, что на Божьих весах немного порой весит больше, чем целая жизнь…

Фанариот пришел в кабачок Максима Глявоне не вечером, а глубокой ночью, когда хозяева перестали его ждать, а нетерпеливая наследница Палеологов видела не первый сон. Так что разговаривал посланец Гетерии с Марией и Максимом.

– Что нам делать? – спросил Максим, которого отнюдь не обрадовало очередное вторжение Гетерии в его едва устоявшуюся жизнь. – Опять собираться в дорогу? Но мы только устроились здесь… Я купил кабачок. Да и девочка начала привыкать к Стамбулу.

– У нас нет сил на странствия, – вмешалась Мария. – Скарлатос всю жизнь был странником, не знавшим, где преклонить голову. Неужели такая участь ожидает и нас?

– Не тебя, Мария, и не тебя, Максим! – посланец Гетерии был на редкость категоричен. – Это Софию ждет долгая дорога и чужие небеса.

– Ей нужен муж и дом, – не на шутку рассердилась Мария. – Не разбойничий лагерь в горах Пелопоннеса, и не участь бездомной скиталицы – обладательницы призрачного трона страны, которая никогда не воскреснет!

– Византия воскреснет! – закричал незнакомец, и Мария в страхе опустила глаза. – А дочь Скарлатоса поможет ей в этом. И запомните: девочке нужен учитель – она должна быть достойна своего имени. Мудрость, знания, талант – вот, что необходимо наследнице Палеологов. Гетерия оплатит учебу Софии. И никакой работы в трактире: будущей императрице Византии не место среди пьяных гостей! София не должна общаться с посетителями: я боюсь, что один из них заставит ее свернуть с намеченного Провидением пути.

– Один из них? – переспросила любопытная Мария. – Кто же?

– Поляк… – после минутного раздумья ответил нежданный гость. – Красавец поляк, который вскружит голову вашей девочке. Но Польша не для нее. Ее ждет Россия.

– Россия? – опешил Максим. – Да что это за страна?

– Могущественная страна, – ответил гость, – друг нашей прекрасной Греции. Скоро начнется война, и Оттоманская Порта не выдержит натиска России.

Откровенное непонимание Максима и его жены заставило незнакомца прервать свою торжественную речь. Он не стал больше говорить о России и о грядущих победах над Оттоманской Портой. С горьким вздохом взглянул на своих непонятливых собеседников и сказал напоследок: «Я должен снова увидеть Софию».

– Девочка спит, – ответила Мария, твердо решившая выпроводить гостя.

– Тогда я подарю ей сладкие сны, – губы незнакомца дернулись в улыбке, но глаза так и не смогли улыбнуться. – Я должен еще раз взглянуть на вашу дочь.

В крохотную комнатку Софии они вошли втроем. Посланец Гетерии положил на горячий лоб девочки легкие, прохладные ладони, и она радостно заулыбалась во сне.

– Все верно, – еле слышно сказал гость. – София Скарлатос. Последняя из Палеологов. Странная судьба – как сладкое вино, которое отдает горечью. Империя, построенная на песке любви. И человек, который пожелает сделать ее императрицей. Сколько надежд! Сколько потерь!

Мария вопросительно заглянула в бездонные глаза гостя, и бывшей возлюбленной Скарлатоса показалось, что она погружается в зеркальную гладь.

– Моя девочка будет счастлива? – робко спросила она.

– Счастье? Что такое счастье? – пожал плечами незнакомец. – Песок, который течет между пальцев. Разве счастья нужно искать в этом мире? Мудрости и любви ищут сильные. У Софии будет и то, и другое.

– У меня была любовь, – вздохнула Мария. – И разве я была счастлива? Разве предсмертный вздох Скарлатоса не сидит в моем сердце, как заноза? Разве когда-нибудь я смогу забыть, как он умирал? Как затравленный зверь среди безлюдных гор… И не нашлось даже священника, чтобы прочитать молитву над его безвестной могилой! Моей дочери не нужна мудрость. Да и любви, разрывающей сердце, я ей не пожелаю. Покой и мир. Дом – полная чаша. Добрый муж и много детей. Вот и все, о чем я молю для нее Господа.

– Всевышний приготовил для Софии другие дары, – без тени сожаления ответил гость.

– Посмотрим! – зло усмехнулась Мария. – Я отвоюю свою дочь у той судьбы, которую вы ей уготовили.

– И у собственного отца? – продолжил гость, и Мария отшатнулась в испуге. – Гетерия поручила мне позаботиться о дочери Скарлатоса…

– Бог с тобой, Мария, не спорь с гостем, – вмешался осмотрительный Максим, – все в этом доме куплено на деньги Гетерии. Без Гетерии мы останемся без гроша!

Мария замолчала, но посланец Гетерии понял, что вдова Скарлатоса не сдастся без боя. С омраченным сердцем незнакомец вышел из комнаты Софии. И решил внимательнее, чем когда-либо, следить за судьбой семьи Максима Глявоне.

Прошло два года. Максим Глявоне выполнил все пожелания посланца Гетерии, кроме одного – он не мог спрятать красавицу дочь от многочисленных посетителей кабачка. Все они, как мотыльки вокруг свечи, кружились вокруг Софии, не зная, что пытаются любезничать с той, которая могла бы править ими. София и не думала отвечать на грубые ухаживания посетителей, дичилась и хмурилась, а когда кто-то из них заходил слишком далеко, не раздумывая кусалась и дралась. А одному янычару она разбила о голову чугунный горшок, и Максиму пришлось расплачиваться с ним за «унижение». Впрочем, Максим предпочитал выполнять указания Гетерии. Как мог он спорить с теми, кто набивал его кошелек?

Мария, впрочем, считала, что дочь должна выбрать себе хорошего мужа и отказаться от призрачного трона давно погибшей страны. Вдова Скарлатоса боялась Гетерии, как страшный, но волнующий сон вспоминала лагерь в горах Пелопоннеса, где она была так счастлива и так несчастна. Сколько раз она просила Скарлатоса покинуть товарищей, бросить бесполезную борьбу с сильным и безжалостным противником, зажить, как все – тихо, мирно, без испепеляющих душу забот и страстей. Он не соглашался и удерживал ее подле себя. А потом он погиб и не взял ее с собой на Поля Блаженных, где они наконец-то смогли бы отдохнуть. Так неужели ее девочка потратит молодость, а может быть, и всю жизнь, на погоню за призрачной свободой поверженной Греции?!

Как не могут понять они все, думала Мария, что Эллада мертва, и голос ее лишь робко шепчет в их жилах, тогда как турецкая кровь уверенно и властно зовет за собой подданных султана?! В жилах Хаджи Марии турецкая кровь смешалась с греческой, и лишь однажды она не послушалась властного голоса крови османов – когда полюбила красавца грека, оказавшегося наследником Палеологов.

Мария внимательно присматривалась ко всем, кто пытался ухаживать за ее дикаркой-дочерью. Искала для Софии мужа. И когда однажды в кабачке появился молодой и, по-видимому, отнюдь не бедный поляк, назвавшийся Каролем Боскамп-Лясопольским, доверенным лицом посла Речи Посполитой, госпожа Глявоне решила, что это вполне подходящая партия для ее дочери. Она не препятствовала разговорам Кароля и Софии и позволила поляку сколько угодно рассказывать о том, что, будь он Парисом, то присудил бы золотое яблоко не Афродите, а воспитаннице Максима Глявоне. Она упустила из виду только одно, что чугунный горшок в кабачке был только один – и тот разбился о голову янычара. А глиняными сколько поляка не бей – смысла не будет! Впрочем, шестнадцатилетняя София и не хотела драться с Каролем…