Елена Раскина - Под знаком Софии

– В борьбе Креста с Полумесяцем наступил решающий момент! – торжественно начал Гавриил Ригас, и отец Захарий недовольно поморщился. Он не любил высокопарных фраз. Слишком памятным было недавнее поражение…

– Подготовка восстания действительно ведется, – прервал гостя священник. – Впрочем, как и всегда. Но кто может обещать успех?

Отец Захарий бросил беглый взгляд на хворост, приготовленный для очага. Взял одну хворостинку и легко, словно играючи, переломил ее. Затем попробовал проделать то же самое с пучком, но безуспешно. Захарий внимательно посмотрел на гостей – поняли ли они, что он хотел сказать этим бытовым и ни к чему не обязывающим жестом.

– Вы хотите спросить, святой отец, – вмешался молчаливый спутник Гавриила Ригаса, – готовы ли к восстанию все греки, которые в своем религиозном одушевлении, в своей ненависти к врагам Креста должны будут поддержать нашу борьбу? Согласитесь, что борьба между поработителями и порабощенными должна была с самого начала принять жестокий характер. Тогда бы один народ истребил другой – не пощадив детей и женщин. Но такое истребление противно духу христианскому. Воевать между собой должны не народы, но армии…

– Первое и главное препятствие заключается в разобщенности христиан, проживающих в империи султана! – назидательно заметил отец Захарий. – Не забывайте, что кроме греков есть еще другие народы, уставшие быть рабами Оттоманской Порты. Это славяне и румыны. Они не меньше нас ненавидят турок. Но поддержат ли они греков? Не знаю. В Дунайских княжествах греков не любят. И все из-за того, что многие константинопольские аристократы, ставленники турок, безжалостно высасывают деньги из Дунайских княжеств.

– Стало быть, святой отец, – прервал Захария нетерпеливый Гавриил Ригас, – мы будем бороться в одиночестве. Пусть так!

– Наше одиночество еще более страшное, чем ты предполагаешь… – невозмутимо продолжил священник. – Греки разобщены. У них нет вождя.

– А вот тут вы ошибаетесь, отче! – вмешался в разговор безымянный гость. – У нас есть вождь…

– Кто же? – недоверчиво пожал плечами Захарий. – Неужто в горах Пелопоннеса появился неведомый смельчак, который способен объединить нас?

– Святой отец, вы, конечно, помните грека по имени Скарлатос Панталес Маврокордато де Челиче? – продолжил незнакомец, и в его ровном, невозмутимом голосе появилась поразившая Захария сила.

– Конечно, помню, Царство ему Небесное, – вздохнул священник, – мужественный был человек, прямой наследник Византийской короны. Но ведь он давно умер… Десять лет прошло с тех пор.

– Да, он умер, но у него осталась наследница, – торжественно, как будто слова присяги, произнес незнакомец. – Прямая наследница византийских императоров. Правда, по внебрачной линии рода Скарлатос Панталес Маврокордато де Челиче. Особа царского рода, но воспитана в деревне. Она еще почти ребенок. Поэтому у нас достаточно времени подготовить Софию к ее будущей роли.

– Наследница византийской короны, выросшая в бедности и лишениях… – задумчиво произнес Захарий. – Но откуда она взялась? Всем известно, что Скарлатос погиб, не успев обзавестись семьей…

– Девочка родилась четырнадцать лет назад в греческом селении Бурса Битиния, неподалеку от Мраморного моря… – продолжил незнакомец, и Захарию показалось, что он слушает сказку. Сладкую, многообещающую, сулящую успех, но всего лишь сказку! – Ее мать зовут Хаджи Мария, она была возлюбленной Скарлатоса. Отца девочки убили янычары еще до ее рождения. Такая же участь ожидала и Хаджи Марию, если бы она успела стать женой Скарлатоса. Но матери Софии повезло – она была всего лишь возлюбленной погибшего храбреца! К тому же один из бойцов отряда Скарлатоса, влюбленный в Хаджи Марию, объявил всем, что он – отец ребенка. Это и обмануло янычар… Ах, какая Хаджи Мария была красавица! Хоть и с турецкой кровью…

Последние слова незнакомец произнес с тяжелым, полыхающим былой страстью вздохом, и отец Захарий сразу все понял. К нему пожаловал друг погибшего Скарлатоса, тот самый, который объявил себя отцом Софии и тем самым спас девочку от смерти. Скарлатоса, командовавшего повстанческим отрядом, янычары убили, а Хаджи Мария с дочкой чудом остались в живых.

– Дочь Скарлатоса Панталеса Маврокордато де Челиче, – медленно, как будто взвешивая поразительную новость, повторил священник, – дочь погибшего героя и наследница византийских императоров! Прекрасное знамя для борьбы. Но где она сейчас?

Последние слова священника заставили незнакомца недовольно поморщиться. Вероятно, ему не понравилось, что дочь обожаемой женщины и погибшего друга называют знаменем. Маленькую Софию, которая всегда была хорошенькой, даже в младенчестве… Нежное личико, огромные, вполлица, глаза…

– София здесь, в деревне, – вмешался Гавриил Ригас. – Она – приемная дочь скупщика скота Максима Глявоне и моя племянница.

– Маленькая София Глявоне! – изумился священник. – Красивое дитя и все время в компании вашего сына Константина… Кажется, они влюблены друг в друга.

– Стоит ли придавать значение этой полудетской привязанности? – недовольно заметил Гавриил Ригас. – Девочку необходимо вывезти с острова и спрятать в безопасном месте. Но для этого нужен повод… Вот мы и приехали посоветоваться с вами, отче. О вашей проницательности знает вся Греция!

Священник вспомнил о юной паре, так часто бродившей по апельсиновой роще. Четырнадцатилетняя девочка, уже сейчас настоящая красавица, и ее шестнадцатилетний друг… Эти двое и не подозревали о том, что их разлучат во имя интересов великого дела, о котором они имели самое смутное представление. Пока еще они были счастливы и дышали полной грудью. И при этом воспоминании громкие слова о борьбе и ненависти показались священнику бессмысленными и пустыми. Свобода Греции, борьба с турками – что все это по сравнению с тихой радостью бродить рука об руку по апельсиновой роще?!

Отец Захарий бросил на своих собеседников тяжелый, сосредоточенный взгляд. Потом провел рукой по глазам, как будто хотел стряхнуть наваждение.

– Хорошо, друзья мои, – сказал он наконец. – Я что-нибудь придумаю.

Судьба Софии была решена…

Скупщик скота Максим Глявоне даже не подозревал о том, что растит наследницу византийских императоров. Девочка как девочка, правда, хорошенькая, с нежным личиком и озорными глазенками, но и только! Мать ее – Хаджи Мария – вот кто писаная красавица, и как повезло ему, когда эта красотка с ребенком на руках появилась на острове Хиос, а сопровождавший ее повстанец-клефт попросил добряка Максима до времени спрятать несчастную вдову! Максим сочувствовал повстанцам, хотя сам не мешался в их дела – чувство самосохранения и житейская мудрость научили его не перечить туркам. Несчастную вдову он приютил в собственном доме, а потом, когда клефт убрался восвояси, предложил Марии стать его женой.

Конечно, бедняжка не хотела жить у него из милости, но женой стала не сразу – отнекивалась, все рассказывала о покойном муже, командовавшем отрядом повстанцев, и о том, как счастливы они были там, в горах Пелопоннеса! Максим не торопил несчастную женщину, ждать он умел, как никто. И дождался – Мария согласилась, а девочку ее Максим, конечно, удочерил.

Ладно они жили и мирно, девочка подрастала, но Максим то и дело думал, что счастье его – краденое, и красавица жена у него не насовсем, а так, «до времени», как сказал сопровождавший Марию клефт. Но шли годы, и это страшное, некогда обещанное спутником Марии время, так и не наступило. И Максим успокоился, зажил, как все, не загадывая наперед и не вглядываясь с ужасом и ожиданием в лицо каждого незнакомого мужчины, впервые оказавшегося в деревне Вронтадос.

София называла его отцом, и жених для девочки – Константин Ригас – был припасен заранее. Но беда, как и полагается, пришла нежданно. Невесть откуда в деревне появился тот самый клефт, который некогда попросил Максима спрятать «до времени» несчастную вдову. Пришел, как вор, глубокой ночью в сопровождении пропавшего много лет назад двоюродного братца Гавриила Ригаса, и заявил перепуганному насмерть хозяину, что его приемная дочь София – наследница византийских императоров и знамя борьбы греческого народа.

– Да какое она – знамя! – в сердцах воскликнул Максим. – Четырнадцать лет девчонке! Игры да мальчики у нее на уме! С Константином по роще разгуливать – вот и все счастье!

– Пока это действительно так, – объяснил упрямцу-хозяину Гавриил Ригас, – но София вырастет и поймет свое предназначение. Если мы победим, то твоя приемная дочь сядет на трон Палеологов. И поэтому ты должен слушаться нас во всем.

– Ну уж нет! – горячился Максим. – Жену и дочь я вам не отдам!

– Я и сама никуда не поеду, – вмешалась Мария. Она подошла к гостю-клефту вплотную и тихо, властно сказала: – Помнишь, Георгий, когда умирал Скарлатос, он просил тебя позаботиться о ребенке. Позаботиться, слышишь! Сладкое слово «забота» – и счастливую жизнь оно обещает. Мирную, тихую, как здесь на острове. Хорошего мужа, детей, а не горы Пелопоннеса. Хватит, настранствовались…

– Нет, это ты все забыла, Мария, – ответил ей клефт. – Покойный Скарлатос превыше всего ценил свободу, и имя родины последним сорвалось с его губ.

– Последним было мое имя! – не на шутку рассердилась женщина, – «Мария» он сказал, а не «Эллада».

– Неужели ты решила, Мария, что это навсегда? – Георгий бросил снисходительный взгляд на скромное жилище Максима Глявоне. – Что, Скарлатос там, на небесах, будет доволен твоей изменой? И его дочь будет всю жизнь носить чужое имя?

– Чем это тебе мое имя не понравилось? – взорвался Максим, решивший указать гостям на дверь. – Честное имя, нет на нем греха и чужой крови.

– Заткнись, жалкий бурдюк с перекисшим вином! – вдруг по-молодому взорвался постаревший повстанец, хватаясь за рукоятку торчащего за поясом кривого ножа. – Сейчас как проколю тебе толстое брюхо! И ни одна, поверь, ни одна душа в мире не пожалеет об этом. Ты подчинялся туркам, жил, как покорная скотина, и сдохнешь, как червяк!