— Нам пора домой, — сказал Рональд Уоринг, наверное, уже в пятый раз.

— Пора, — в пятый раз согласилась его дочь Флора, разомлевшая от солнца и долгого купания.

Но ни один из них не двинулся с места. Примостившись на покатой поверхности гранитной скалы, Флора всматривалась в прозрачно-синюю глубину каменного бассейна, созданного природой, их любимого места для купания. Предвечернее солнце, плавно скользящее вниз по небосклону, бросало на ее лицо последние теплые лучи. На щеках девушки засохла морская соль, мокрые волосы прилипли к шее. Она сидела, упершись подбородком в колени, обхватив себя руками. Море ослепительно сверкало, заставляя прищуривать глаза.

Была среда, чудесный день в конце лета. Или сентябрь уже считается осенью? Флора не помнила. Особая прелесть корнуолльского лета была в том, что оно долго не кончалось. Здесь, внизу, под защитой утеса, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра, а скалы, впитавшие солнечные лучи, были теплыми на ощупь.

Начинался прилив. Первые струйки воды просочились между двумя обросшими ракушками скалами и выплеснулись в бассейн. Скоро эти струйки превратятся в поток, а зеркальную гладь воды разобьет нескончаемая череда накатывающихся валов. Вода покроет скалы, и каменный бассейн исчезнет, скроется из виду до тех пор, пока следующий отлив не обнажит его снова.

Сколько раз они сидели здесь вместе, зачарованные сентябрьским приливом! Но в этот вечер заставить себя встать и уйти было еще труднее, потому что это был последний вечер. Они поднимутся по тропинке, идущей по склону утеса, как всегда, то и дело оглядываясь на океан. Потом пройдут через поле к дому, где их ждет Марсия, с ужином в духовке и цветами на столе. А после ужина Флора отправится собирать вещи, потому что завтра она возвращается в Лондон.

Все это было решено и спланировано заранее, но сейчас мысль об отъезде казалась почти невыносимой. Флоре всегда было тяжело расставаться с отцом. Она подняла голову и посмотрела на него. Он сидел на камне — худощавый и загорелый, в потрепанных шортах и латаной рубашке с закатанными выше локтя рукавами. Отец слегка повернул голову, следя глазами за бакланом, скользящим над самой поверхностью моря. Редеющие волосы, спутавшиеся после купания, упрямый подбородок.

— Я не хочу уезжать.

Он взглянул на нее и улыбнулся.

— Тогда оставайся.

— Мне надо ехать. Ты это знаешь. Мне надо прожить свою жизнь. Я слишком долго здесь оставалась.

— Я хотел бы, чтобы ты осталась навсегда.

У Флоры встал комок в горле.

— Ты не должен так говорить. Ты должен быть суровым и несентиментальным. Ты должен вытолкнуть своего птенца из гнезда.

— Ты уезжаешь не из-за Марсии?

— Конечно, в каком-то смысле из-за нее, но дело не в этом. Она мне очень нравится, ты ведь знаешь. — Увидев, что отец не улыбнулся, Флора попыталась обратить все в шутку. — Ну хорошо, она противная злая мачеха, как тебе такая причина? И я решила сбежать, пока она не заперла меня в чулане с крысами.

— Ты всегда можешь вернуться. Обещай мне, что ты вернешься, если не найдешь работу или что-то не сложится.

— Да найду я работу, не волнуйся.

— Я жду обещания.

— Хорошо, обещаю. Вот заявлюсь обратно через неделю, сам не обрадуешься. А теперь, — она подняла купальное полотенце и пару потрепанных босоножек, — нам пора домой.


Поначалу Марсия отказывалась выйти замуж за отца Флоры.

— Ты не можешь жениться на мне, — говорила она ему. — Ты старший преподаватель классических дисциплин в солидной школе. Тебе нужна солидная дама, которая носит фетровые шляпки и умеет управляться с твоими учениками.

— Мне не нравятся солидные дамы, — возражал Рональд несколько раздраженно. — Если бы они мне нравились, я бы давным-давно женился на сестре-хозяйке.

— Просто я не представляю себя в роли миссис Рональд Уоринг. Мне это как-то не идет. «Сейчас, мальчики, миссис Уоринг вручит серебряный кубок за победу в прыжках в высоту». И тут появляюсь я, спотыкаясь и запинаясь, забываю, что должна сказать, роняю кубок или даю его не тому мальчику.

Но Рональд Уоринг всегда был человеком, который знает, чего хочет. Он настаивал, убеждал и в конце концов добился своего. Они поженились в начале лета, в маленькой церкви, построенной в незапамятные времена, где пахло сыростью, как в пещере. Марсия надела очень красивое изумрудно-зеленое платье и огромную соломенную шляпу с опущенными полями, как у Скарлет О'Хара.[2] Рональд Уоринг был одет безупречно, носки подходили по цвету к костюму, а узел галстука не сползал вниз, как это бывало обычно. Из них получилась отличная пара, думала Флора. Когда счастливые молодожены вышли из церкви, она сделала несколько снимков, запечатлев, как свежий морской бриз едва не срывает широкополую шляпу с невесты и поднимает торчком, наподобие гребешка у какаду, редеющие волосы жениха.

Марсия родилась и выросла в Лондоне и каким-то образом умудрилась не выйти замуж до сорока двух лет. Скорее всего потому, что у нее просто не было на это времени, решила Флора. Марсия начала карьеру с обучения в театральной школе, некоторое время работала костюмершей в провинциальном театре, а потом жизнерадостно плыла по жизни, время от времени меняя род занятий самым неожиданным образом. В последнее время она работала в курортном магазинчике, торгующем арабскими плетеными вещицами.

Хотя Флора с самого начала полюбила Марсию и всячески приветствовала их союз с отцом, у нее оставались определенные сомнения насчет способности Марсии вести домашнее хозяйство. В конце концов, ни одной нормальной дочери не понравится, если отец постоянно будет питаться замороженной пиццей и консервами.

Но и в этом Марсия преуспела, удивив и отца, и дочь. Оказалось, она превосходно готовит, с энтузиазмом наводит порядок в доме да еще обнаруживает невероятный талант к занятиям садоводством. Овощи на грядках поднимались ровными стройными рядами, цветы распускались от одного взгляда Марсии, а кухонный подоконник украсили глиняные горшки с геранью и бальзамином.


Отец и дочь поднялись по крутой тропинке наверх и зашагали по полю к дому. Стало прохладно, и низкое солнце отбрасывало длинные тени. Марсия вышла навстречу. На ней были зеленые брюки и хлопчатобумажная блуза, искусно вышитая какой-то мастерицей. В лучах уходящего солнца пышные волосы Марсии казались расплавленным золотом.

Заметив ее, Рональд Уоринг поднял голову и ускорил шаг. Флора, едва поспевая за ним, думала, что между этими немолодыми уже людьми существует не просто взаимная симпатия, а настоящая страсть. И когда они встретились посреди поля, то обнялись без всякого смущения, словно после долгой разлуки. Может быть, именно это они и чувствовали. Ведь они так долго ждали друг друга.


Именно Марсия отвезла Флору следующим утром на станцию к лондонскому поезду. Каждый раз, садясь за руль, мачеха испытывала прилив необычайной гордости. Шутка ли, освоить вождение в ее возрасте.

Когда над ней подтрунивали по этому поводу, она всегда находила множество объяснений. Говорила, что у нее не тот склад ума, чтобы разбираться в механике, и машина ей не нужна, потому что всегда находится кто-то, кто готов подвезти ее. Но, выйдя замуж за Рональда Уоринга, Марсия оказалась запертой в маленьком деревенском домишке на краю земли. И стало ясно, что время пришло.

Теперь или никогда, решила Марсия и начала брать уроки. Затем наступил черед экзаменов. Их она сдавала три раза. Первый раз провалилась, потому что наехала передним колесом на ногу констеблю. Во второй раз, въезжая задним ходом на площадку для парковки, она нечаянно опрокинула детскую коляску, по счастью, в тот момент пустую. Ни Флора, ни ее отец не могли представить, что у Марсии хватит духу начать все заново, но они недооценили ее. Она пошла сдавать экзамен в третий раз и наконец получила права. Поэтому, когда Рональд с сожалением сообщил, что не сможет отвезти Флору к поезду, потому что должен присутствовать на каком-то заседании в школе, Марсия с небрежной гордостью произнесла: «Нет проблем. Я отвезу ее».

Флора обрадовалась. Она ненавидела прощания на вокзале, от гудков локомотива у нее всегда щемило сердце. Если отец поедет провожать ее, она может расплакаться, и расставание станет еще более тягостным для всех.

День снова выдался теплым и безоблачным; небо ярко синело, а заросли папоротника вдоль дороги отливали золотом. В воздухе была какая-то особенная, кристальная прозрачность, и все вокруг вырисовывалось необыкновенно четко и ясно. Марсия, чьи мысли довольно легко угадывались, начала напевать густым контральто: «Что за чудное утро, что за чудный день…», затем умолкла и начала шарить рукой под сиденьем в поисках сумки. Это означало, что ей нужна сигарета. Автомобиль вильнул и выехал на встречную полосу.

— Давай я достану, — поспешно сказала Флора.

Сунув сигарету в зубы Марсии, она поднесла зажигалку, чтобы той не пришлось снимать руки с руля.

Выкурив сигарету, Марсия запела: «Я чувствую, я знаю, все будет хорошо…» Потом она снова замолчала и нахмурилась.

— Дорогая, скажи честно, ты уезжаешь в этот ужасный Лондон не из-за меня?

В последнюю неделю этот вопрос задавался каждый вечер. Флора сделала глубокий вдох.

— Нет. Я же говорила вам, что нет. Просто я снова отыскала нить своей жизни и собираюсь продолжить с того места, на котором остановилась год назад.

— Не могу избавиться от чувства, что выжила тебя из дома.

— Это не так. Попробуй взглянуть на ситуацию с моей точки зрения. Зная, что отец нашел хорошую женщину, которая будет заботиться о нем, я могу с чистой совестью оставить его здесь и уехать.

— Мне было бы спокойнее, если бы я знала, что тебя ждет. У меня перед глазами стоит ужасная картина: ты сидишь в тесной комнатушке и ешь холодную фасоль из консервной банки.