Дэвид между тем поставил поднос на пол и похлопал по матрацу, приглашая ее вернуться.

— О нет, Дэвид Бакли, так дело не пойдет. — Линн, скрестив руки на груди, прижалась к двери. — Таким способом ты меня не заманишь.

Он продолжал хлопать.

— Я абсолютно верно оценил тебя, Линн, солнышко. Ты замкнута, не ощущаешь радости жизни и никогда не слезаешь со своего высокого коня.

— Ах так, в самом деле? — Она подбоченилась. — Если я не кидаюсь в постель по первому мановению твоей руки, это означает, что я сижу на высоком коне? Что ты о себе, собственно, возомнил?

— Возомнил, что отлично тебя знаю. — Теперь уже он гневно скрестил руки на груди. — Ты слишком тонкая штучка, чтобы пойти ко мне в постель! Уж если ты идешь в постель с мужчиной, он должен иметь на счету пару миллионов, а лучше сразу миллиард!

— Я не продаюсь за деньги! — взвилась она.

— Конечно нет, ведь ты сама купаешься в деньгах! — последовал стремительный ответ. — Но мужчина без денег в твоих глазах тебе не ровня, а потому не достоин твоей благосклонности!

— Это всего лишь один из твоих дурацких предрассудков в отношении меня! — закричала она и рванулась к постели.

— Слова, пустые слова! — подзадорил он. — И никаких доказательств.

Линн сорвала с себя халат и швырнула его на кровать рядом с Дэвидом.

— Ну что, достаточно тебе этого доказательства? — прошипела она.

Дэвид так быстро освободился от своего халата, что она глазом не успела моргнуть.

— Все в порядке, в этом пункте я был не прав, — признался он, расплывшись в улыбке, и приступил к действию.

А Линн спросила себя, правильно ли она на сей раз поступила, представив подобное доказательство.

Но очень скоро забыла и этот вопрос, и все остальное.

* * *

Бескрайняя сланцево-серая поверхность моря плавно сливалась со столь же безрадостным небом. Настроение было меланхолическим и соответствовало таким клише, как «конец отпуска», «прощание влюбленных», или «расставание».

Дэвид и Линн стояли рядом и смотрели на эту однообразно унылую плоскость.

— Интересно, почему ты ничего не говоришь мне о своей семье? — Дэвид повысил голос не только потому, что приходилось перекрикивать шум ветра и волн. Покрасневшее лицо и заблестевшие глаза выдавали внутренний протест.

— Просто у меня нет настроения на отдыхе разговаривать о своей семье, вот почему! — крикнула в ответ Линн. Красные пятна на щеках и многозначительный огонек в глазах доказывали, что ее повышенный тон тоже никак не обусловлен внешним шумом. — Я хочу на отдыхе мирно беседовать, а не рассказывать тебе о своих родителях или других родственниках!

— Да ладно, ты просто не хочешь мне ничего рассказывать! — Дэвид быстро повернулся к ней. — Но почему? Может, я не достоин что-нибудь услышать о твоей семье?

Она рассеянно подняла камень и швырнула его в море. Если бы она измерила расстояние до места его падения, то убедилась бы, что установила личный рекорд.

— Давай лучше повернем оружие противника против него самого, Дэвид, дорогой! Если тебя вдруг потянуло на семейные темы, расскажи что-нибудь о своей семье!

— Ну конечно, все по заведенной схеме! — Его голубые глаза метали молнии. — Именно этого я и ждал!

— И что же, позволь спросить, я снова сделала не так? — воскликнула Линн, окончательно потеряв терпение. — Я лишь поинтересовалась твоей семьей!

Дэвид обвиняюще поднес указательный палец к ее лицу.

— Ты только потому хочешь, чтобы я что-нибудь рассказал о своих родителях и о новой семье моей матери, чтобы посмеяться над хаотичными взаимоотношениями моей родни!

— Я еще никогда не смеялась над твоей хаотичной родней!

— Ага! — Он с такой силой пнул ногой невинно лежащий рядом камень, что тот улетел далеко в море. — Ты назвала мою родню хаотичной!

— Ты сам…

— Не отговаривайся тем, что я там сказал или не сказал! — Он почти охрип, но это ему не мешало. — Я собственными ушами слышал…

— Ты свихнулся!

Дэвид замолчал, как будто потерял голос, и озадаченно посмотрел на нее.

— Завтра отпуск кончается. — Линн сглотнула. — А нам больше нечего делать, как спорить ни о чем!

— Ты права, — присмирел он. — Нужно с большим смыслом использовать последние часы. — Он примирительно улыбнулся. — И я знаю, как лучше всего это сделать.

Вздох Линн унес шквал холодного ветра.

— Ты и впрямь постоянно думаешь только об одном. — Но, хотя она и покачала головой, это не прозвучало отказом.

— Не угадала. — Он по-мальчишески ухмыльнулся. — Как раз сейчас я об этом не думал.

Чтобы скрыть мгновенное смущение, Линн засмеялась, как бы смирившись, но с оттенком пренебрежительности.

— Значит, ты собираешься снова часами гонять по окрестностям на своей красной тачке?

— Опять не угадала. — Лицо Дэвида приняло высокомерное выражение. — Все потому, что ты считаешь меня до такой степени зацикленным на предрассудках.

— Начинаем все с начала! — Она закрыла глаза, посчитала до десяти и заставила себя успокоиться. — Итак, что ты предлагаешь?

Он показал приглашающим жестом на безлюдный пляж.

— Пойдем погуляем. Во время прогулки мы сможем подискутировать о наших жизненных позициях.

Линн недоуменно уставилась на него. Этот большой ребенок хочет дискутировать? О жизненных позициях? Сначала поживи! — хотела она ему посоветовать, но вовремя сдержалась, поскольку тогда было бы не избежать спора, а спорить ей сейчас совсем не хотелось.

— Пожалуйста, пойдем погуляем… — Она повернулась и пошла вдоль берега.

— Ты сказала это так пренебрежительно, словно замученная мамаша, которая уступает своему орущему трехлетке, чтобы только успокоился, — прокричал Дэвид ей вслед.

А ты наблюдательный, подумала Линн, и посмотрела через плечо.

— Чего ты хочешь — гулять и дискутировать или же стоять и ссориться? — крикнула она и пошла быстрее.

Он догнал ее, приспособился к ее темпу и молча зашагал рядом.

— Интересное вступление, — заметила Линн через несколько минут. — Я думала, ты хочешь что-то сказать.

— Спроси меня о чем-нибудь, — предложил Дэвид, не зная, с чего начать.

Она покачала головой.

— Не получится. Я спросила тебя про твою семью, а ты взвился, как ракета.

— Спроси меня о чем-нибудь другом. — Он ловко увернулся от глубоко лизнувшей пляж волны. — Есть ведь и другие темы, кроме семьи.

Линн, ничего не говоря, шла дальше. За время, проведенное в Кармеле, Дэвид нашептал ей немало нежностей, постоянно уверяя, что считает ее прекрасной и достойной обожания, но ни разу не произнес самые главные слова.

— Я знаю одну интересную тему. — Она постаралась, чтобы это прозвучало как бы вскользь, не всерьез, скрывая истинное отношение. — Любовь…

Она откинула голову, якобы следя за полетом чайки, а уголком глаза наблюдала за Дэвидом. Он остановился и чертил носком кроссовки круги на песке.

— И под любовью я понимаю не то, к чему в целях предосторожности некоторые бывают всегда подготовлены… — не без колкости добавила Линн, чтобы не оставалось сомнения, какой вид подготовки она имеет в виду.

Он побрел дальше, и она уже подумала, что он хочет замять эту тему. Но чем дольше он молчал, тем крепче становилась ее решимость не отпустить его вот так просто.

— Дэвид? — Она натянуто улыбнулась, когда он бросил на нее короткий взгляд. — Я уж думала, что ты не желаешь отвечать на этот вопрос.

Он сухо усмехнулся.

— Нам надо было нумеровать каждый высказанный тобой предрассудок. А как наберется полная сотня, сразу праздновать юбилей. — Он повел головой. — Боже, тогда праздники следовали бы один за другим!

Линн тоже покачала головой, но с раздражением.

— О нет, со мной этот фокус не пройдет. Я не позволю спровоцировать себя на новый спор, с помощью которого ты сможешь уклониться от темы любви.

— Я совсем не хочу уклоняться. — Он пожал плечами. — Ты заблуждаешься, если полагаешь, что я не думал о любви. Я даже пришел к одному выводу.

— Я умираю от любопытства. — Это должно было прозвучать саркастически, но Линн действительно умирала от любопытства, поэтому слова оказались искренними.

Дэвид остановился.

— Любовь для меня означает только одно — две личности несут взаимную ответственность за то, чтобы в их двуединстве каждый обладал достаточной независимостью для полного раскрытия своей индивидуальности!

Линн, открыв рот, уставилась на него. Откуда этот ребенок знает такие слова?

— Обычно подобную фразу можно встретить только на мемориальных досках, посвященных философам, где ее никто никогда не читает.

Он снисходительно усмехнулся.

— Повторить еще раз помедленнее?

— Большое спасибо. Я в состоянии понять даже более длинное и сложное предложение. Мне только кажется, что ты мог бы выразиться покороче и пояснее.

Усмешка стала язвительнее.

— Конечно, мог бы, но тогда ты немедленно обвинила бы меня в том, что мне не под силу составить фразу длиннее, чем из трех слов.

— Я не это имела в виду. — Она улыбнулась с чуть преувеличенной любезностью. — Я всего лишь хотела сказать, что в этой прекрасной фразе заложено исключительно твое понимание любви как ситуации, когда не вмешиваются в дела другого и позволяют ему делать все, что он пожелает. Очень удобное решение.

— Я абсолютно не это имел в виду! — Дэвид защищался яростнее, чем намеревался. — Я хотел сказать…

— …что в твоем понимании любви каждый живет своей жизнью, как ему нравится, и не допускает вмешательства со стороны другого, — закончила она за него.

— Большое спасибо! — взъярился он. — Но я в состоянии формулировать самостоятельно. Я хотел сказать, что каждый должен помогать другому развивать свою личность.