Поднявшись с лежанки, она воспользовалась большим сосудом, что стоял около дверного проема, чтобы облегчиться, – последнее время она заметила, что стала чаще испытывать такую потребность. Потом, вдруг схватившись за амулет, она быстро сняла его и склонилась над умывальной чашей, но ей было не до умывания, поскольку тошнота уже подступила к горлу. Сегодня утром ее тошнило больше обычного. Наверное, виновата березовица Ларамара. Похмелье наложилось на ее утренние недомогания. «Я думаю, надо забыть про такие напитки с сегодняшнего дня. В любом случае во время беременности они вредны не только для меня, но и для ребенка».

Очистив желудок, Эйла прополоскала рот мятным настоем. Рядом с лежанкой кто-то положил стопку ее старой одежды, которую она сначала собиралась надеть вчера. Сейчас, начав одеваться, она вспомнила, что оставила ее прямо у входа. Эйла решила сохранить наряд, подаренный ей Мароной, не только потому, что из принципа намеревалась носить его, а и потому, что он действительно был удобным и она лично не видела в нем ничего плохого. Хотя сегодня не стоит облачаться в него.

Она хорошенько завязала на талии крепкий пояс, который носила во время странствий, прикрепила на привычное место ножны и, распределив другие подручные средства и мешочки, вернула на шею свой амулет. Взяв дурно пахнущую умывальную чашу, она вытащила ее из дома, но оставила у входа, не зная толком, куда лучше вылить ее содержимое, и решив выяснить у кого-нибудь этот вопрос. С ней поздоровалась подошедшая к дому Мартоны женщина с ребенком. Откуда-то из глубин памяти всплыло ее имя.

– Добрый день… Рамара. Это твой сын?

– Да. Робенан хочет поиграть с Джарадалом, и я ищу Пролеву. Ее нет у себя, и я подумала, не пошла ли она к вам.

– Нет, в этом доме никого нет. Когда я встала, уже все разошлись. Я не знаю, где они. Что-то я разленилась сегодня. Проспала все на свете.

– Как и большинство людей, – сказала Рамара. – Не многим удалось встать пораньше после вчерашнего праздника. Ларамар готовит крепкие напитки. Уж в этом-то он знает толк… жаль только, что во всем остальном от него мало толку.

Эйла отметила пренебрежительный оттенок в тоне женщины. В связи с чем вдруг усомнилась, стоит ли спрашивать ее о том, куда можно вылить бытовые отходы, но поблизости больше никого не было, а ей хотелось избавиться от них.

– Рамара… Не могла бы ты подсказать, куда вы обычно… куда можно вылить… ненужные отходы?

Женщина озадаченно взглянула на нее, потом заметила, куда нечаянно посмотрела Эйла, и улыбнулась.

– Наверное, тебе нужны туалетные траншеи. Смотри, вон там, в восточном конце террасы, есть одна тропинка, не впереди, где зажигают сигнальный костер, а ближе к своду пещеры.

– Да, я вижу ее, – сказала Эйла.

– Она поднимается вверх по склону, – продолжила Рамара. – Пройдя по ней немного, ты окажешься на развилке. Левая тропа более крутая. Она ведет на вершину нашей скалы. Но ты иди по правой тропе. Она вьется по склону, огибая скалу, и там ты увидишь внизу Лесную речку. А чуть дальше этого места находится ровная площадка с несколькими траншеями – еще на подходе ты могла бы почувствовать их запашок, – сказала Рамара. – Но можно сказать, что теперь они почти не портят нам воздух, поскольку мы начали присыпать их.

Эйла непонимающе покачала головой:

– Присыпать?

– Да, мы присыпаем отходы прокаленным толченым известняком. Теперь мы делаем так постоянно, но, наверное, не у всех так принято, – сказала Рамара, наклоняясь и поднимая на руки Робенана, который уже начал приплясывать от нетерпения.

– А как вы готовите толченый известняк? – спросила Эйла.

– Ну, для начала мы просто толчем мелкие камни в порошок, а потом прогреваем его на костре – для этого обычно используется сигнальный очаг, – а потом подсыпаем его в те траншеи. Благодаря этому мы избавляемся от дурного запаха и прикрываем всякую грязь. Потом, когда сверху вновь выливают какие-то отходы, нижний слой порошка вновь затвердевает, а когда эти траншеи заполняются мусором и затвердевшим порошком, мы выкапываем новые, это большое дело. Поэтому мы предпочитаем присыпать их не слишком часто. Но сейчас, наверное, уже пора. У нас большая Пещера, и этими канавами часто пользуются. В общем, иди по тропе. И ты легко отыщешь путь к ним.

– Я уверена, что смогу найти их. Спасибо, Рамара, – сказала Эйла вслед уходившей женщине.

Собираясь взять умывальную чашу, она вдруг подумала, что надо будет потом вымыть ее, и нырнула в дом за бурдючком с водой. Наконец, забрав дурно пахнущий сосуд, она направилась к тропе. «Очень трудно собрать и сохранить съестные припасы для такого большого сообщества людей, – думала она, следуя по тропе, – но ведь надо еще позаботиться, и об отхожем месте. В Клане просто выходили за пещеру, мужчины и женщины справляли нужду в разных местах, но их часто приходилось менять». Эйлу заинтересовал рассказ Рамары.

В процессе прогревания или прокаливания известнякового порошка получалась негашеная известь, которую использовали как присыпку для уменьшения запаха мусорных отходов, что являлось для Эйлы незнакомым обычаем, но для людей, живущих в известняковых скалах и постоянно пользующихся кострами, негашеная известь была естественным побочным продуктом. Очищая очаги от пепла, который обычно содержал примеси известняка, и, вываливая его на кучи других отходов, люди вскоре заметили, что известковый порошок уменьшает неприятные запахи.

Поскольку в этой пещере более или менее постоянно жило большое количество народа – за исключением летнего сезона, когда группы людей ненадолго отправлялись в походы, – то существовал целый ряд дел, требовавший усилий и сотрудничества целой Пещеры, как, например, совместное рытье туалетных траншей или, как она только что узнала, прокаливание известнякового порошка для получения негашеной извести.

Солнце уже приблизилось к зениту, когда Эйла вернулась с мусорной площадки. Чтобы высушить и проветрить плетеную чашу, она поставила ее на солнышко в конце тропы и решила навестить лошадей и заодно наполнить бурдюк водой. Когда она вышла на открытую террасу, ее приветствовали несколько человек, имена некоторых из них она помнила, но не всех. Она улыбнулась и кивнула в ответ, испытывая легкое смущение перед теми, кого не могла вспомнить. Сочтя это недостатком своей памяти, она исполнилась решимости как можно скорее выучить все имена.

Точно так же она чувствовала себя перед членами Клана Брана, которые считали ее глупой, потому что она не могла запомнить все с такой же быстротой, как их дети. В итоге, поскольку ей очень хотелось прижиться у людей, которые нашли и вырастили ее, она приучилась с одного раза запоминать то, чему ее учили. Сама того не сознавая, она так натренировала свой природный ум и память, что теперь своими запоминающими способностями намного превосходила людей ее вида.

Со временем она пришла к пониманию того, что память Клана устроена иначе, чем ее собственная. Хотя она полностью не осознавала, как это получалось, но поняла, что память людей Клана устроена как-то иначе. Им было присуще нечто вроде своеобразного инстинкта, который развивался в течение многих поколений несколько иным путем, и люди Клана рождались, уже обладая основной частью знаний, необходимых для выживания; эти знания постепенно усваивались на генетическом уровне многими поколениями их предков, подобным образом интуитивные знания приобретаются любым живым существом, включая человека.

Эйле постоянно приходилось что-то учить и запоминать, а детям Клана достаточно было лишь однажды «напомнить», чтобы они задействовали, наследственную родовую память. Люди Клана хранили огромные знания об их древнем мире, о традициях и обычаях, и, однажды усвоив что-то новое, они уже никогда этого не забывали; но в отличие от Эйлы и людей ее вида Клан очень трудно усваивал новые понятия. Однако Другие, завладев их землями, принесли с собой перемены.


Уинни и Удальца не оказалось на лошадином пастбище, где она вчера оставила их, но они ушли подальше от людей, выше по течению, в долину Лесной реки, к месту ее слияния с Рекой. Увидев Эйлу, кобыла мотнула головой, потом вскинула ее и описала круг. Изогнув шею и распустив хвост, она поскакала к женщине, выражая радость от встречи. Удалец легким галопом последовал за Уинни, гордо изогнув шею, подняв уши и хвост и высоко вскидывая ноги. Они приветливо заржали, и Эйла с улыбкой ответила им тем же.

– Чему это вы так радуетесь? – спросила она, используя жесты Клана и своеобразный язык, содержащий словечки, изобретенные ею для общения с животными в ее долине. Именно на этом языке она начала разговаривать с Уинни и сейчас так же продолжала общаться с лошадьми. Она сознавала, что им не все понятно в ее словах, но отдельные слова и знаки они понимали, так же как и тон ее голоса, сообщавший, как она рада видеть их. – Сегодня вы просто прекрасно выглядите. А известно ли вам, что наше Путешествие закончилось и не нужно больше никуда спешить? – продолжала она. – Как вам нравятся здешние луга? Я надеюсь, что нравятся.

Обходя лошадей, она почесала кобылу в ее любимых местах, потрепала и жеребца, потом ощупала бока и брюхо кобылы, пытаясь определить, зародился ли в ней новый жеребенок после свидания с этим самцом.

– Пока слишком рано делать определенные выводы, но мне кажется, что у тебя также скоро будет малыш, Уинни. Даже у меня пока ничего не заметно, хотя уже два раза у меня не было моих месячных дней. – Она изучила свое тело так же, как только что проверяла кобылу, думая: «Моя талия стала чуть толще, живот немного округлился, а груди стали более чувствительными и слегка пополнели». – И меня тошнит по утрам, – продолжила она на изобретенном ею когда-то словесно-знаковом языке. – Но уже немного, только когда встаю, а не так, как раньше, когда меня тошнило постоянно. Я думаю, что нет никаких сомнений в том, что я беременна, но теперь я чувствую себя довольно хорошо. Достаточно хорошо, чтобы прокатиться. Как ты относишься к маленькой прогулке, Уинни?