Но жизнь многочисленных растений во многом зависела от конкретного места. Суровые северные склоны гор предпочитали холодоустойчивые травы, которые буйно разрастались в этих холодных и сухих местах, зато на южных склонах зеленели более сочные растения, приспособившиеся к жизни в умеренном поясе северного высокогорья.

Широкая долина Главной Реки была самой плодородной, ее берега обрамляли лиственные и вечнозеленые деревья. Богатая весенняя палитра зеленого цвета постепенно исчезала по мере приближения летнего сезона, но сейчас распускающиеся деревья являли в основном узколистное разнообразие серебристых ив и берез, и даже верхушки хвойных деревьев, елок и сосен, украсились новорожденными светло-зелеными иголками. Особенно ярко пестрели весной ветвистые кроны можжевельника и редких вечнозеленых дубов.

Порой извилистый речной поток струился среди пышных пойменных лугов с высокой травой, начинавшей желтеть в начале лета. А иногда петляющая Река, стиснутая скалами, говорливо журчала, прижимаясь то с одной, то с другой стороны к крутым скалистым берегам.

Подходящие условия, в поймах некоторых речек, главным образом на притоках Реки, позволили вырасти небольшим смешанным лесам. В защищенных местах, особенно на южных склонах, встречались деревья каштанов, грецкого ореха, фундука и яблоневые деревья, многие из них чахли и не приносили плодов по несколько лет, но в иные годы давали обильные урожаи. Помимо этих деревьев, здесь росли и плодоносные лозы, кустарники и травы, и люди могли собирать землянику, малину и смородину, некоторые виды винограда, крыжовника и ежевики, а также несколько видов похожей на малину морошки, чернику, бруснику и голубику.

На более высокогорных склонах росла в основном редкая и слабая тундровая растительность, особенно в северных горных массивах, покрытых ледниковыми шапками, хотя среди них угрожающе высилось несколько действующих вулканов – именно там некоторое время назад Эйла и Джондалар обнаружили горячие источники. Лишайники цеплялись за скалы, травы вырастали всего лишь на несколько дюймов, и редкие карликовые кустики устало лежали на этой холодной земле, под которой скрывался слой вечной мерзлоты. В более влажных местах пейзаж слегка разнообразили серо-зеленые оттенки мхов и лишайников, а также заросли тростника, камыша и некоторых других трав.

Проехав дальше по тропе через горный луг, наездники повернули на северо-восток к обрывистому скалистому склону, спускавшемуся к Реке, которая текла здесь почти прямо с севера на юг, подмывая известняковые береговые стены. На относительно пологом участке тропа пересекала небольшой ручей и вновь поворачивала на северо-запад. Этот ручей, подбегая к краю, падал вниз с крутого откоса. Когда тропа пошла под уклон в другую сторону, Эйла и Джондалар остановились и повернули назад. Теперь они пустили лошадей галопом и быстро выехали на горный луг, где животные сами постепенно замедлили ход. Вновь подъехав к ручью, они спешились, чтобы дать возможность лошадям и Волку освежиться, и сами спустились на берег, чтобы напиться воды.

Эйла вновь испытала то удивительное ощущение свободной скачки, которое сумела познать когда-то, впервые попробовав прокатиться на спине Уинни. Сейчас лошадь освободилась от обременительных грузов волокуши и дорожных тюков, на ней не было даже попоны и ограничивающего свободу движений недоуздка. Лишь голые ноги наездницы прижимались к бокам Уинни, именно так она и привыкла ездить на ее спине, передавая – поначалу неосознанно – какие-то сигналы через чувствительную шкуру, чтобы направить животное в желаемом направлении.

На Удальца был надет недоуздок; с его помощью Джондалар постепенно приручил жеребца, и благодаря этому изобретенному им приспособлению удавалось не только удерживать Удальца, но и задавать ему направление движения. Он также давно не ездил так легко и свободно. Во время этого бесконечно долгого Путешествия на нем тяжелым бременем лежал долг благополучного возвращения домой. Наконец вместе с дорожными тюками он сбросил это бремя со своих плеч, и скачка на лошади стала только приятным развлечением. Оба путника пребывали в приподнятом, возбужденном состоянии, необъяснимо довольные собой, они с восторженными улыбками шли по речному берегу.

– Да, Эйла, как хорошо, что ты предложила прокатиться на лошадях, – усмехаясь, сказал Джондалар.

– Мне тоже так кажется, – согласилась она, ответив ему той улыбкой, которую он любил больше всего.

– О, женщина, ты так прекрасна, – сказал он, обнимая ее за талию и устремляя на нее свои ярко-синие выразительные глаза, в которых отражались вся его любовь и счастье. Синеву, подобную цвету его глаз, она видела лишь однажды на вершине ледника в глубоких источниках с талой водой.

– Ты самый красивый, Джондалар. Я знаю, ты говорил, что мужчин не называют красавцами, но для меня ты именно такой, понимаешь? – Она обвила руками его шею, ощущая полную силу его природного обаяния, против которой мало кто мог устоять.

– Ты можешь называть меня, как тебе угодно. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и у него вдруг появилась надежда, что этим дело не ограничится. Они успели привыкнуть к уединенной жизни, к пустынной природе, укрывающей от любопытных глаз. Теперь ему придется вновь привыкать к жизни в окружении многочисленных соплеменников… но пусть это произойдет чуть позже.

Его язык нежно приоткрыл ее рот, проник в его теплую глубину. Эйла ответила ему тем же, закрыв глаза, чтобы полнее отдаться уже пробуждающемуся в ней чувственному желанию. Он покрепче прижал ее к себе, наслаждаясь ощущением соприкосновения их тел. «А скоро, – подумалось ему, – мы пройдем Брачный ритуал и устроим семейный очаг, где она будет рожать детей, возможно, детей моего духа, и даже не только духа, если верны ее мысли о совместном зачатии. Возможно, они действительно будут моими детьми, плотью от плоти моей, зачатыми с помощью моих животворных соков». Как раз сейчас Джондалар чувствовал, как эти соки начинают наполнять его мужское естество.

Откинувшись назад, он взглянул на Эйлу и с нарастающей страстностью поцеловал ее шею, ощутив солоноватый привкус ее кожи, и спустился ниже. Ее груди стали более округлыми и уже заметно увеличились в размере; скоро они наполнятся молоком. Он развязал пояс на ее талии, проник под тунику и ощутил в своих ладонях их упругую округлившуюся полноту и отвердевшие соски.

Он поднял вверх ее тунику, и Эйла выскользнула из нее, а потом избавилась от коротких летних штанов. Какое-то время он просто смотрел, как она стоит на солнце, упиваясь ее женственностью: красотой радостного лица, крепкой мускулатурой тела, большой, высокой грудью с гордо вздернутыми сосками, легкой округлостью живота, завершающейся темно-русым холмиком. От безмерности любви и желания его глаза невольно увлажнились. Быстро освобождаясь от одежды, Джондалар отбрасывал ее в сторону. Эйла сделала пару шагов ему навстречу и, когда он выпрямился, припала к его груди, и он принял ее в свои объятия. Закрыв глаза, она ощущала, как его поцелуи порхают по ее лицу и шее, а когда он сжал ладонями ее груди, она взяла в руки его восставшее мужское копье. Опускаясь на колени, он узнавал вновь знакомый солоноватый вкус ее кожи, пробежал языком по ложбинке между холмиками грудей, скрытыми под его руками, а когда она слегка прогнулась, приник губами к ее соску.

Затаив дыхание, Эйла ловила стрелы возбуждения, пронзающие все ее существо сокровенной Радостью, вот он завладел вторым соском и с жадностью припал к нему, продолжая щекотать первый своими искусными пальцами. Затем Джондалар свел вместе ее груди и начал посасывать оба ее соска вместе. Она застонала, отдаваясь на волю этих ощущений.

Его теплый язык вновь проскользнул по каждому из ее твердых возбужденных сосков, потом спустился к ямочке пупка и пушистому холмику, проник в разделяющее его ущелье и пощекотал спрятавшийся там бугорок. Она вскрикнула и, охваченная горячим желанием, прогнулась ему навстречу. Обхватив руками округлые ягодицы, он прижал Эйлу к себе и самозабвенно продолжал исследовать ее глубины.

Ее руки сжимали его плечи, участившееся дыхание прерывалось стопами, пробуждаемыми нежными толчками, она почувствовала, что уже не может сдерживать нарастающее внутреннее томление, и оно вдруг прорвалось наружу волнами наслаждения. Джондалар ощутил жар ее увлажнившегося лона, вкусив исходную, природную сущность Эйлы.

Она открыла глаза и взглянула на него, озорно улыбнувшись.

– Ты застал меня врасплох, – сказала она.

– Я понимаю, – усмехнувшись, ответил он.

– Теперь мой черед, – со смехом заявила она, слегка оттолкнула его и повалила на траву. Опустившись на его распростертое тело, Эйла припала поцелуем к его губам, ощутив легкий привкус своих соков. Затем она пощекотала его ухо, прошлась поцелуями по шее и груди, вызывая у него счастливые улыбки. Ему нравилось, когда она порой начинала играть с ним, вовлекала его под настроение в любовные игры.

Она целовала его грудь, соски, пробежала языком по волосяной дорожке к пупку и устремилась дальше, пока не добралась до его полного, готового к действию члена. Закрыв глаза, Джондалар отдался на волю сладостных ощущений, чувствуя, как ее теплый рот массирует и посасывает его плоть. Когда-то он научил ее всем способам пробуждения Радости, к которым ранее приобщили его самого. На мгновение ему вспомнилась Зеландони во времена его юности, когда ее звали Золена, вспомнилось, как он думал, что никогда не найдет больше такой бесподобной женщины. Но он нашел и, вдруг совершенно ошеломленный, мысленно возблагодарил Великую Земную Мать. Как бы он жил, если бы навсегда потерял Эйлу?

Его настроение вдруг изменилось. Ему нравились любовные забавы, но сейчас он хотел полностью владеть этой женщиной. Джондалар сел и, приподняв Эйлу, усадил ее к себе на колени, разведя в стороны ее ноги. С удивившей ее страстностью, он вновь начал обнимать и целовать ее. Она не поняла, отчего вдруг изменилось его настроение, но с удовольствием поддержала его, откликаясь всей силой своей любви.