Я просто смотрю на него. Не знаю, что еще делать.

– Это несправедливо, – говорит он, водя кончиком кроссовки по деревянному полу.

Я сглатываю.

– Знаю.

Он качает головой.

– Несправедливо, что у меня есть список, который я, нафиг, закрасил, а у тебя что – пять минут в чулане? – за которые ты получила прозвище и охоту на ведьм.

Не уверена, дышу ли я еще.

– Ч-что?

– Я имею в виду, это несправедливо, что у моей девушки был секс с моим лучшим другом, но откуда мы могли знать?

– Крос…

– Я был на той вечеринке, Нора. Но даже не видел тебя. На тебе был чертов красный корсет, а я тебя даже не заметил. Затем ты появляешься здесь, стараешься быть незаметной, и вдруг я больше никого другого не вижу перед собой.

– Чт…

Он трет руки о бедра, будто его ладони вспотели.

– Я должен был обо всем подумать. В ту ночь ты разбила мне чертово сердце. Понимаю, что не нарочно, но это не означает, что ты этого не сделала.

Я морщусь.

– Знаю.

Его взгляд блуждает по комнате и останавливается на маленькой красной коробочке, лежащей на шкафчике.

– Видимо, знаешь.

– Прости, Кросби.

– Я поехал домой, потому что подумал, на расстоянии станет легче и не видеть тебя будет проще, но это не так. Я все время думаю о тебе. Еще с сентября. И я старался выйти проветриться, чем-нибудь заняться, но просто не мог перестать думать. Я не мог избавиться от этих мыслей. Потому что хочу быть тем парнем на стене в туалете не более, чем ты хотела стать девушкой в дурацком списке Келлана.

Хотя я понимаю, что мы уже две недели как расстались, но мысль, что он выходит проветриться и «чем-нибудь заняться» по-прежнему рвет мне сердце надвое.

– Ты…

Он качает головой, точно зная, о чем я думаю.

– Я ни с кем не мутил. Каждый вечер к девяти был дома. Именно тогда мои родители и поняли, что что-то случилось.

– Что ты им сказал?

– Что была девушка.

– И что они ответили?

Он слабо улыбается.

– Что пора бы уже.

– Ты говорил им о… – я не могу произнести этих слов. Теперь, когда они повисли в воздухе, я не могу их вымолвить так же, как и взять назад.

– Нет. Конечно же нет. Это твоя тайна и тебе решать, раскрывать ли ее или нет.

– Я бы предпочла второе.

– Я тоже.

Снова наступает тишина.

– Кросби, – голос звучит скрипуче. – Почему ты здесь?

Он беспомощно приподнимает плечо.

– Потому что хотел тебя увидеть. Всегда хочу.

– Даже…

– Я получил твои сообщения.

Я замолкаю.

– Все сто четырнадцать.

Меня передергивает.

– Я не…

– Все в порядке. Келлан прислал триста двадцать два. По сравнению с ним ты была совершенно не заинтересована в моем благополучии.

Я слабо смеюсь.

– Он сказал тебе, что выгнал меня? Именно поэтому я переезжаю.

– Да, сказал.

– Он сказал, что бро превыше шлюшек?

Его брови взмывают вверх.

– Он так сказал? Вслух? Тебе?

– Ну это скорее прозвучало как: «бро превыше шлюшек-соседок».

Теперь Кросби смеется.

– Сгладил.

– В смысле, я также уезжаю, потому что с самого начала мне вообще не стоило сюда въезжать.

– Я был тут в тот первый день, – напоминает он. – Когда ты осознала, что тебе, вероятно, придется сталкиваться со мной время от времени, то уже тогда у тебя не было никакого шанса.

– Именно это все и предрешило.

Опять тишина.

– Помнишь, когда ты сказала, что не знаешь, как находить баланс? – в конце концов спрашивает он. – Что из одной крайности бросаешься в другую? Нора-Бора или… Красный Корсет?

Я прикусываю губу и киваю.

– Знаешь, о чем я подумал?

– О чем?

– Что на Хэллоуин мы встретились прямо посередине. Тот собачий парк находится на полпути от этого места к дому братства.

От удивления мой рот сам собой открывается, а затем закрывается.

– Это очень… проницательно.

– Знаю. Также я понял, что мы оба были в костюмах. Ты была безумной женщиной в бегах, а я вполне естественно был супергероем.

– Естественно. – Но мой мозг лихорадочно работает, собирая разрозненные кусочки и соединяя их в новую картинку той ночи. Он был Суперменом, чьим-то альтер-эго, тем образом, который представал перед обществом. Но когда мы вернулись сюда и с его плеч слетела накидка, он был Кросби, а я Норой, и мы оба были сами собой. И этого было более чем достаточно.

Он рассматривает свои ногти, а затем поднимает на меня взгляд.

– У тебя есть еще какие-нибудь секреты, Нора?

Я качаю головой.

– Нет. Однозначно, нет.

– У меня тоже.

Рядом со мной заканчивается фильм, и короткая реклама сменяется на обратный отсчет до Нового года в Чикаго.

– Уже одиннадцать часов, – говорю я, засуетившись.

– Да. И что?

– Я сказала себе, что начну новый год в месте получше. А конкретно в квартире Марселы. Без… ну ты понимаешь.

– Меня.

Я небрежно взмахиваю на окружающее нас помещение.

– Этого.

– Тебе нужна помощь?

– Остался только каркас кровати.

– Давай, я помогу. Где живет Марсела?

– В пяти минутах от «Бинс».

– Ясно.

Мы в четыре захода засовываем все части в оба багажника, и даже в этом случае Кросби приходится привязать шарф, чтобы его закрыть, так как замок не защелкивается. Снег усилился и улицы окутаны в белое. Он ждет на ступеньках за дверью, пока я бросаю на квартиру последний беглый взгляд, выключаю везде свет и запираю за собой дверь.

Мы медленно едем по припорошенным, темным улицам, свежевыпавший снег хрустит под колесами. Кросби следует за мной в течение десяти минут и, когда я паркуюсь у дома Марселы, тормозит на соседнем месте.

Мы выбираемся из наших машин и встречаемся у багажников.

– Это здесь.

– Я так и понял. – Он отвязывает шарф и сгребает деревянные панели, после чего настаивает на том, чтобы нести и половину моих. – Показывай дорогу.

Марсела живет на третьем этаже здания, которое квалифицируется в Бернеме как «новое», это означает, что ему около пятнадцати лет. Ее квартирка довольно обшарпанная, зато просторная, и Кросби одобрительно кивает, когда мы пересекаем порог.

– Симпатичная.

– Это будет моя комната. – Я провожу его через кухню к маленькому коридору с расположенными напротив друг друга спальнями. Он останавливается у двери и хмурится на коробки из-под молока, вещмешок и матрасы, которые я перевезла, чуть не померев в процессе.

– Снова? – спрашивает он, выгибая бровь в мою сторону. – Консерваторша?

– У Марселы есть гаечный ключ и отвертка, – сообщаю я. – Так что… возможно, она будет знать, как собрать мебель.

Он ухмыляется, аккуратно расставляя деревянные панели вдоль стены, подальше от деревянных частей, приставленных к противоположной стене, которые были моим письменным столом.

– Сходи за этими «инструментами», – велит он, снимая с себя куртку. – И на этот раз будь внимательна.

Я не собираюсь смотреть в зубы дареному коню, разворачиваюсь и топаю на кухню отыскивать разводной ключ и отвертку в Марселином ящике со всякой всячиной. К тому времени, как я возвращаюсь, Кросби уже разложил все детали на ковролине и в недоумении сидит среди них на коленях.

– Что ты сделала с винтами? – спрашивает он. Мне требуется секунда, чтобы ответить. На нем черная футболка, которая натянута на его спине, бицепсы широкие и четко очерченные.

Я трясу головой, чтобы избавиться от похотливых мыслей.

– Я оставила их в машине. Схожу принесу. – Я разворачиваюсь и спешу за дверь, прежде чем он успеет обдумать сказанное. Я бы солгала, если бы сказала, что не испытываю радостный трепет оттого, что он здесь. Что он… пытается.

Дойдя до машины, я вытягиваю пластиковый пакет, в который сложила винты, а затем колеблюсь, рассматривая машину Кросби. Блокиратор двери со стороны водителя поднят, и прежде чем успеваю отговорить себя, я уже роюсь под пассажирским сиденьем, пока не нахожу подарок, спрятанный мной еще до дня Благорождения. Может, я преподнесу его в знак признательности за сборку моей мебели. В конце концов, он же мне что-то приподнес. Даже если мне пришлось это вернуть.

Я возвращаюсь в квартиру и присоединяюсь к Кросби, сидящему на коленях на полу в моей комнате, и подаю ему предметы согласно инструкции, притворяясь, что вся во внимании, как делала это в прошлый раз.

– Как прошли твои экзамены? – спрашивает он, зажимая винт губами и завинчивая второй.

– Думаю, хорошо. Определенно лучше, чем в прошлом году. А твои?

Он пожимает плечами, отчего его футболка задирается, обнаруживая участок бледной кожи и боксеры, выглядывающие из-под джинсов.

– Неплохо.

– Это хорошо.

– Да. Как прошла поездка домой?

Я колеблюсь.

– Э-э…

Он перестает работать.

– Это что значит? Без индейки?

– Индейка была. А еще… разговор по душам.

– Разговор по душам?

– Да. Если вкратце, я заставила родителей признать, что они ненавидят друг друга.

– Серьезно признали? На самом деле ненавидят?

– Да и да. Папа уже ищет себе новое жилье.

– Не может быть.

– Индейку переоценивают.