Однажды Ян Давидович, выйдя из подъезда, оглянулся и увидел Кристину, стоявшую около окна. Заметив его взгляд, она нерешительно подняла руку и помахала, а затем, смутившись, быстро отошла. Свет в окне вскоре погас.

«Смешная, совсем ребенок еще… – подумал Ян Давидович, садясь в автомобиль. – Если бы я женился тогда, сейчас у меня могла бы быть дочь ее возраста… Семья…» С грустью посмотрев на потемневшее окно, он выжал сцепление, и черный «Фольксваген», медленно отъехав от дома, скрылся за поворотом.

Глава 5

Елку в холле больницы установили ровно за десять дней до Нового года. Украшенная пластиковыми игрушками и ватой, она мерцала по вечерам яркими огнями гирлянды.

Утром к Яну Давидовичу подошел лечащий врач Антонины. Невысокий, в очках, всегда небритый и сонный, он достал сигарету и, зажав ее между пальцами, сказал:

– Ян, слушай, тут такое дело… В общем, ту женщину, Назаренко… Ну, которую ты тогда спас… Ее придется выписать. Я говорил с заведующим отделением, он… Короче, сразу после Нового года надо освободить палату… – Внимательно посмотрев в глаза Яна Давидовича, доктор машинально дунул в сигарету и продолжил:

– Я думал, ты знаком с ней. Ты с дочкой ее часто общаешься, я видел… В общем, если у них нет никого из близких, то придется оформлять документы в хоспис и сообщать в органы опеки. Девочка же несовершеннолетняя…

Ян Давидович молчал. Слова лечащего врача Антонины не были для него неожиданностью. Он знал, что людей в таком состоянии в больнице долго не держат. Но, услышав об этом сейчас, Ян Давидович почувствовал тревогу за судьбу Кристины и жизнь ее матери.

– Я все понял, – отрывисто произнес он. – Спасибо, что предупредил.

Ян Давидович быстро вышел из ординаторской и, поднявшись в реанимационное отделение, остановился около большого окна. Впервые после института ему вновь захотелось курить.


Метель началась ранним утром. Порывистый ветер рвался в окно палаты, нанося по заиндевевшим стеклам короткие снежные удары. Накануне Кристина дочитала последнюю главу романа «Поющие в терновнике» и, стоя перед окном, вспоминала трагическую историю любви Мегги и Ральфа. Историю страстной любви, зародившейся в сердце юной девочки и зрелого мужчины, обреченного на одиночество. Любви, способной преодолеть любые запреты и самые тяжелые обстоятельства.

Романтические образы книжных героев всецело завладели воображением Кристины. Погрузившись в мечты, она не заметила, как дверь в палату открылась и вошел Ян Давидович.

– Как дела? – негромко спросил он.

Кристина вздрогнула и резко обернулась. Хирург серьезно посмотрел на нее и, нахмурившись, сказал:

– Нам надо поговорить. Это очень важно. Присядь, пожалуйста…

Кристина подошла к постели матери и, не отрывая взгляда от доктора, послушно села.

– Кристина, после Нового года твою маму выпишут из нашей больницы. И если она не очнется, ее будут вынуждены поместить в хоспис, а тебя направить в детский дом, – сказал Ян Давидович и, немного помедлив, добавил: – Попытайся вспомнить что-нибудь о своем отце или дальних родственниках, возможно, они смогут помочь маме и тебе…

Кристина побледнела. Ее глаза наполнились слезами, она смотрела на доктора, не в силах выговорить ни единого слова.

– Кристина! Ты слышишь меня? Вспоминай, это очень важно! – Ян Давидович подошел к ней и, присев рядом, внимательно посмотрел в глаза девочки.

– Мама растила меня одна. Отца я совсем не помню. Однажды она сказала, что он погиб, – Кристина закрыла глаза, на ее щеках блеснули слезы. – Родственников у нас нет. Во всяком случае, мама никогда о них мне не говорила. Она была единственным ребенком в семье. Ее родители погибли за несколько месяцев до моего рождения.

Девочка замолчала. Ян Давидович встал и, подойдя к окну, открыл форточку. Небо затянули хмурые облака, и было слышно, как сильный ветер гнет ветви большого ясеня, растущего во дворе больницы.

– Тогда другого выхода нет, – задумчиво сказал Ян Давидович.

Кристина резко подняла голову и с ужасом посмотрела на него.

– Надо просто сделать так, чтобы я стал… – словом, надо сказать, что я – гражданский муж твоей мамы, понимаешь? Что мы несколько лет жили вместе, и ты являешься мне…

– Я не хочу быть вам дочерью! – неожиданно произнесла Кристина и, не в силах больше сдерживаться, закрыла лицо руками и зарыдала.

Ян Давидович подошел к девочке, растерянно посмотрел на нее и, налив в стакан воды, протянул его ей.

– Прошу тебя, успокойся. Пойми, это единственный выход! Твою маму удастся перевезти домой, мы наймем медсестру, и, возможно, уже совсем скоро все наладится… – Ян Давидович ласково провел ладонью по голове девочки.

Кристина неожиданно схватила его руку и крепко поцеловала ее.

– Что ты?!. Кристина! Прошу тебя – успокойся… – Ян Давидович быстро отошел к окну, удивленно глядя на девочку.

Кристина опустила голову и тихо пробормотала:

– Я согласна… Согласна…

– Вот и хорошо, – сказал Ян Давидович, вздохнув с облегчением. И, выходя из палаты, еле слышно добавил: – Это правильное решение…


Из больницы Антонину выписали накануне Рождества. Весь сочельник Кристина готовилась к возвращению мамы. Она убрала квартиру и украсила ее рождественскими гирляндами.

Антонину поместили в комнате с большим полукруглым окном. Кристина задернула шторы, «чтобы яркий свет не мешал маме спать» – как она сказала Яну Давидовичу, и включила небольшую настольную лампу с зеленым стеклянным абажуром. Комната Антонины наполнилась ровным уютным светом.


Антонина любила рассказывать дочери о своем счастливом детстве. Перебирая старые фотографии, она всегда с грустью рассматривала портреты родителей, которые не дожили до рождения внучки всего несколько месяцев. Отец Антонины был известным архитектором, лауреатом Сталинской премии. Высокий, худощавый, с постоянно дымящейся сигаретой в руках, он никогда не мечтал о детях, а когда узнал, что жена беременна, то надеялся, что родится сын.

Девочка появилась на свет поздним зимним вечером. Ровно через год они переехали в новую трехкомнатную квартиру. Задумчивый, всегда сконцентрированный на работе, он редко уделял внимание Тоне, но, несмотря на это, девочка очень любила отца и могла часами наблюдать, как он, склонившись над столом, что-то чертит и высчитывает…

Антонина часто вспоминала, как весной, сдав последний экзамен в школе, возвращалась домой. В проеме распахнутого окна она увидела отца, склонившегося над большим письменным столом. Словно что-то почувствовав, он неожиданно выпрямился и подошел к окну. Тоня остановилась. Весь двор был залит солнцем. Отец пристально смотрел на нее. Высокая, стройная, с белой лентой в тяжелой косе дочь растерянно улыбнулась, заслонив ладонью глаза от яркого солнца.

В этот вечер отец долго говорил с ней. Шагая по кабинету, наполненному сигаретным дымом, заваленному рулонами чертежей и стопками книг, он много рассказывал дочке о своей работе. Голос отца, смешиваясь с едким дымом, звучал громко и властно.

– Знаешь, Тоня, выбрав профессию архитектора, я выбрал трудную судьбу. Здесь, как и в любом искусстве, за временным успехом стоит титанический ежедневный труд. Пресловутая музыка в камне может зазвучать только благодаря точнейшим математическим расчетам, строгому соответствию геометрии…

Через несколько месяцев Антонина поступила в Московский архитектурный институт. С первых дней обучения она решила доказать, что профессия архитектора – это ее призвание.

Прошло пять лет… Тоня тихо вошла в кабинет отца и положила на заваленный чертежами стол красный диплом об окончании института. Отец молча обнял дочку и, поспешно отойдя к окну, закурил. В этот же вечер Тоня рассказала матери, что беременна. Свадьбу решили не устраивать. Формально расписавшись, молодожены уехали в Крым.


Срочная телеграмма была доставлена с опозданием. В тот день Тоня далеко отплыла от скалистого берега и, оглянувшись, увидела, как по узкой тропинке к пляжу быстро спускается мальчик – сын хозяйки, у которой они остановились. Он подбежал к самой воде и, размахивая белым листком бумаги, закричал:

– Телеграмма! Телеграмма! Скорей… – с трудом разобрав слова мальчика, Тоня поплыла к берегу. Порывы поднявшегося ветра выхватывали его слова и, словно сухие листья, уносили прочь… Только подплыв к берегу, Тоня отчетливо услышала слово «пожар».

Вспыхнувшее ночью пламя быстро распространялось по щитовому домику, расположенному в небольшом дачном поселке в Подмосковье. Очнувшись от сна, родители Тони с трудом выбрались на террасу, но и там уже бушевал огонь. Они видели, как вспыхнули тонкие занавески из белого тюля и горящей лавиной упали вниз, под окно, где стоял газовый баллон. Раздался оглушительный взрыв…

От небольшого домика остался только черный остов фундамента.


Возвращаясь в жаркую, раскаленную июльским солнцем Москву, Тоня вспоминала свое детство. Она старалась не думать о предстоящих похоронах, о пустой квартире, заваленной чертежами отца, окне, в котором больше никогда не увидит его силуэт. Не услышит негромкого голоса матери и не встретит ее мягкого взгляда. Проводя рукой по округлившемуся животу, Тоня решила, что не поедет на пустой, выжженный огнем участок, где погибли родители. Она сохранит это место в памяти вечно цветущим, утопающим в изумрудной траве, с небольшой полукруглой лавочкой около дома, где по вечерам любили отдыхать родители…

Подсознательно выстроив непреодолимую преграду между постигшим ее горем и ребенком, до рождения которого оставалось всего несколько месяцев, Тоне удалось спасти жизнь маленькой девочке. Детеныш появился на свет ровно в положенный срок. Взглянув в карие, как у деда, глаза младенца, Антонина зарыдала, не в силах больше сдерживать испепеляющее горе.

Вскоре после рождения дочери муж Антонины окончил аспирантуру и благодаря связям отчима получил должность референта в Совете экономической взаимопомощи. В те времена это была солидная, престижная организация. Алексею регулярно предоставлялась возможность уезжать из страны, и Тоня все реже видела его дома. В очередной раз, провожая мужа в длительную командировку, Антонина поняла, что в Россию он больше не вернется. В тот зимний вечер маленькая Кристина сделала свои первые шаги… Подхватив белокурую девочку на руки и крепко обняв ее, Антонина поклялась, что сделает все, чтобы дочка была счастлива…