Майя вспыхнула.

– Значит, сентиментально. Судя по всему, сентиментально в твоем представлении – значит слишком много чувств?

Ричард коварно улыбнулся, но возражать не стал.

– Спустя все эти годы – зачем ты приехал? – спросила Майя, звякнув дном чашки о блюдечко.

Улыбка Ричарда исчезла, он посмотрел на нее сквозь дым, сощурив глаза. Вот он, подходящий момент, чтобы рассказать про Изабель, полную противоположность Майе: рыжеватую блондинку с пышной фигурой, круглым лицом, узкими губами и душевными голубыми глазами, католичку из старинного аристократического рода… Их с Майей объединяли лишь мечты о дальних странах и приключениях, стремление к безграничной свободе и способность к большой любви.

Как-то раз цыганка нагадала Изабель такое: «Ты поедешь за море и окажешься в одном городе со своей судьбой, но не узнаешь об этом. У тебя на пути встанут препятствия и враждебные обстоятельства, и тебе понадобится все твое мужество, сила и мудрость, чтобы их преодолеть… Ты будешь носить фамилию нашего рода и гордиться этим. Ты станешь как мы, только больше. Тебя ждет полная приключений жизнь бродяги. Одна душа в двух телах, в жизни и смерти, вместе навсегда. С человеком, который возьмет тебя в жены». Хагар Бертон, так звали цыганку. И однажды, когда Изабель отправилась с семьей в Болонью на каникулы, она узнала свою судьбу в Ричарде Фрэнсисе Бертоне, который до мелочей соответствовал ее представлениям об идеальном мужчине и носил ту же фамилию, что и цыганка.

– Этот человек на мне женится, – прошептала она сестре и с тех пор посвятила всю свою жизнь стремлению стать его женой, потому что «если бы я была мужчиной, я была бы Ричардом Бертоном; но раз я не мужчина, я должна выйти за него замуж». Она собрала о нем все, что можно было узнать, книги, насколько позволяли родители, газетные вырезки, записывала в дневник вещие сны, что вдохновляли ее на дальнейшие усилия. Изабель скрупулезно составляла списки и планы, как вести себя в роли жены Бертона, как повлиять на его жизнь. Когда она выйдет за него замуж.

Ричард мог рассказать, как был польщен, когда после возвращения из Крыма встретил Изабель с сестрой в ботаническом саду под Лондоном и оказалось, что она читала все его книги и знала о каждом его шаге во всех путешествиях. Как она восхищалась Ричардом, почти боготворила его! Каждым жестом, взглядом и словом она молила его стать ее божеством, готовая служить ему, пока смерть не разлучит их. Да, она сильно отличалась от Майи – та оказывала ему сопротивление, была равна ему в упрямстве и свободолюбии. Изабель оказалась идеальной женой для жизни, какую он вел, безоговорочно готовая защищать тылы, оплачивать счета, собирать вещи и следовать за мужем повсюду.

Он сделал ей предложение, но не решался обнародовать помолвку, пока Изабель не стала совершеннолетней – и тогда она вышла за него замуж против воли родителей. Ричард любил Изабель, но его отчасти пугало ее такое повышенное обожание. Однако страх рассеялся, сгорел во времена его жизненных неудач и трудностей в путешествиях. Изабель оказалась сильнее, стала его опорой, защитой от столь враждебного общества. Единственный человек, безгранично преданный ему… Ричард даже позволил себе некоторую самоиронию, нарисовав Изабель едущей верхом на льве и держащей его за уздечку – у этого льва было его лицо, лицо Ричарда Бертона. Он любил ее – но не так, как любил Майю. И надежда, что Изабель загладит в его сердце след Майи, оказалась напрасной.

Обо всем этом он мог рассказать в кабинете Майи тем сентябрьским днем в Каире в 1869 году. Но не стал. Сентиментально, подумал Ричард. Слишком много чувств, а он никогда не был в этом силен. Поэтому он лишь покачал головой и наклонился, чтобы стряхнуть в хрустальную пепельницу пепел от сигариллы.

– Я был в Болонье и Виши – кстати, со Суинборном, поэтом. Потом в Турине и Бриндизи, а сейчас собираюсь в Сирию. Я получил должность консула в Дамаске. Изабель уже там, готовится к моему прибытию. Каир был мне по пути.

Он пустился в описания бесконечной, скучной муштры во время Крымской войны – он оказался там слишком поздно, чтобы принять участие в серьезных сражениях. О большом африканском сафари, когда он и его спутник Джон Хеннинг Спик нашли озеро Танганьика. Малярия и другие тропические болезни временно ослепили Спика и лишили Бертона возможности передвигаться самостоятельно, его пришлось нести аборигенам-носильщикам. На обратном пути Спик совершил без Бертона короткую вылазку, открыл еще одно озеро и окрестил его в честь королевы Виктории.

Придя в себя на Занзибаре от последствий этой экспедиции, Ричард отправился в Англию и узнал, что прибывший ранее Спик приписал себе почти все заслуги за общую экспедицию. Между ними произошла бурная ссора, но сомнительная слава Ричарда – несмотря на то, что его невиновность в неудачном исходе экспедиции в Берберу была доказана, – и безупречная репутация Спика оказались решающими факторами для официального заключения Королевского географического общества. Расстроенный, Ричард собрался в Северную Америку, а Спик попросил еще одну экспедицию, чтобы найти истоки Нила. Ричард публично оспорил прошение, и между прежними товарищами, теперь заклятыми врагами, были назначены официальные дебаты. Но до дела не дошло: Спик погиб на охоте от выстрела из собственного ружья. Никто не мог точно сказать, несчастный это был случай – или самоубийство.

Ричард отправился с дипломатической миссией в Южную Африку и Конго, был консулом в бразильском Сантосе, изучал там Южную Америку, писал и выпускал книгу за книгой, статью за статьей. А теперь – Дамаск. Неутомимо. Ведомый дъяволом. С давних пор и до конца своей жизни.

Майя жадно слушала, но чем дольше он говорил, тем сильнее поражал ее лихорадочный блеск в его глазах, вызванный отнюдь не болезнью, и пустота за ним, некрасивая, горькая линия губ, когда Ричард жаловался на то, как с ним везде несправедливо поступают. Это был уже не тот заразительно привлекательный, гордый, упрямый студент, некогда завоевавший детское сердце Майи. Не удалой молодой солдат британской армии, пробудивший в ней своими поцелуями страсть, что выплеснулась только с Рашидом. Перед ней сидел истощенный, постаревший мужчина, уставший от борьбы с этим миром, так и не давшим ему столь страстно желаемого признания.

«Мужчины в поисках истока реки на самом деле ищут другой исток, исток того, чего им до боли не хватает. Хотя и знают, что никогда не найдут», – вспомнилась ей его последняя фраза в Адене. – Ты ведь знаешь, что никогда не найдешь его, правда, Ричард? Тебе не дает покоя голод, не знающий насыщения. Неважно, что еще преподнесет жизнь, – тебе всегда будет мало. Всегда…»

Она почти испытала облегчение, когда он встал, чтобы попрощаться, но все же ее охватила и грусть. Они постояли друг против друга, Ричард протянул к ней руки и опустил, словно осознав тщетность этого жеста. Длинными шагами он подошел к столу и взял шляпу.

– Спасибо, что уделила мне время, Майя. Нет, не трудись, я сам найду выход.

Как в Блэкхолле, тогда, много лет назад, при их первом прощании, после которого последовало так много других.

Не успела она ответить, как его быстрые шаги прозвучали на лестнице, словно он убегал. Майя вышла на балкон и проводила Ричарда взглядом – как он надел шляпу и пошел, не повернув в ее сторону головы. Английская шляпа затерялась где-то в оживленной вечерней толпе, среди океана тюрбанов и фесок: Бертон никогда не хотел быть англичанином, но и никем другим стать не решился.

– Прощай, Ричард, старый мошенник! – прошептала ему вслед Майя.

Она знала – больше они не увидятся.

14

Дамаск. По преданиям бедуинов, город, основанный Узом, внуком Шема, сына Ноя, существовавший еще до времен Авраама, – один из древнейших городов мира. Раскинувшийся в зеленых цветниках холмистой речной долины, забрызганной ромашками и украшенный абрикосовыми рощами, окруженный выжженной солнцем пустыней белоснежный город под пузатыми куполами и элегантными минаретами, увенчанный сияющими на солнце полумесяцами и пронизанный реками Барады. Дамаск покрывали сказочные сады, а источники дарили прохладу. Сам пророк Мухаммед отвернулся от роскоши города, ибо человек может ступить в рай лишь однажды, и Мухаммед предпочел дожидаться рая Аллаха. Еще здесь была улица, названная в Библии прямой, как и могила легендарного султана Саладина, противника Ричарда Львиное Сердце. Лабиринт переулков, где решетчатые окошки встречались прямо над головами прохожих – арабов, евреев, турок, бедуинов, персов, курдов, анатолийцев и африканцев. Водоносы и молочники расхваливали свои напитки, ослы и верблюды смешивались с людской толпой, а бродячие собаки, жадно хватающие все съестное, с рычанием и воем вступали в отчаянные перепалки. Город хамамов, бань, и гаремов, женских покоев.

Но прежде всего Дамаск был городом суков, красочных и живых базаров, и на краю одного из них Юсуф бин Надир водил по пропахшему специями воздуху костлявым пальцем.

– Передвинь еще вправо. Да, хорошо.

Он глубоко вздохнул, словно это не Рашид, а он сам погрузил на верблюда туго набитые мешки с украшениями, тканями и железными изделиями.

– Отлично, – пропыхтел Юсуф. – Мы продали товары за хорошую цену и выгодно купили новые. И выиграли неплохую сумму! Не зря я всегда говорю: в Дамаск стоит ехать!

Крайне довольный, он ласково потрепал навьюченного верблюда и вдруг рассмеялся.

– Представляешь, мне сегодня клиент рассказал: новый консул Дамаска – безумный англичанин, в юности переоделся арабом и совершил хадж в Мекку! Слышал когда-нибудь нечто подобное?

Рашид потряс головой, словно ему привиделся призрак, и уставился на Юсуфа:

– Что ты сказал?

Когда между ними не осталось тайн, Рашид оставил свою формальность. Не успел Юсуф ответить, как он добавил:

– Этого человека зовут Бертон? Ричард Бертон?

Настала очередь Юсуфа изумляться. Он поковырял указательным пальцем в ухе, поправил куфию и почесался.