Он повернул голову, наблюдая за тем, что делал Салим – тот отошел на несколько шагов в сторону и начал возиться с одним из верблюдов, который с ленивым и обиженным видом опустился коленями на песок. И вновь он ощутил на шее металл, услышал тоненький звон. Рашид пошарил рукой в месте звона и нащупал цепочку, плоский овальный медальон и кольцо, повертел все это в пальцах, словно впервые.

– Это спасло тебе жизнь, – высказался Салим, опустившийся рядом с Рашидом на покрывало, скрестив ноги, держа в руке бурдюк. – Они отняли цепочку, когда бросали тебя в темницу, и передали султану. Он был вне себя от гнева. Не только потому, что ты нарушил ирд и украл его залог в переговорах с чужеземцами. Он хотел знать, украл ли ты это, – он указал на цепочку на шее Рашида, – или принял от нее как вознаграждение. Это, несомненно, работа из далекого края, с ее изображением внутри. Я не знал, что говорить, какой ответ – да или нет – приведет тебя к неминуемой смерти. Поэтому я сказал правду: воин не повесит себе на шею женское украшение, если взял его ради золота, скорее уложит в поклажу. Он станет носить его, только если это подарок сердца. Но сначала султан лишь сильнее разгневался. Мне показалось, он, – Салим замялся, подбирая слова, – возможно, избрал эту женщину для себя. Твоя смертная казнь была почти что предрешена. Но несколько дней он не приказывал тебя казнить, наверное, размышлял. Он приказал Али спросить у старейшин аль-Шахинов, как с тобой поступить. Когда Али вернулся с приговором, султан объявил, что согласен, и доверил мне увезти тебя из Ижара и вернуть тебе украшение.

Рашид молча слушал его, продолжая внимательно разглядывать медальон. Большой палец сам собой нажал на золотую каплю запора, и крышка расхлопнулась.

– Это не ее портрет, – сказал он. – Но очень похожий. Возможно, мать.

В его голосе или лице промелькнуло что-то такое, что Салим решился тихо спросить:

– Дело было не только в рафиг. Да?

Рашид ничего не ответил, и Салим продолжил:

– Но все было не зря?

– Ты не знаешь, она благополучно добралась до Адена? – отозвался Рашид, не глядя.

Салим ответил не сразу:

– Да. Но вскоре после этого уехала с мужем домой на родину, как мне доложили.

Рашид решительно захлопнул медальон и спрятал его за воротник одеяния.

– Значит, не зря.

И он запретил себе думать о Майе. Она вернулась на далекий, холодный, дождливый остров, чтобы жить там с супругом, как подобает, и конечно, скоро забудет о своем приключении в Аравии. Или, во всяком случае, больше не придаст ему никакого значения – значит, ему тоже не стоит вспоминать об этом.

– Ты останешься со мной, пока все не кончится? – спросил он у Салима, искоса на него посмотрев.

Тот взглянул на друга с крайним изумлением и опустил бурдюк, из которого только что собирался пить. Потом запрокинул голову и засмеялся.

– Нет, Рашид, так легко ты не отделаешься! Не для того я неделю молил султана о милосердии, чтобы ты обратился здесь в прах. Это можно было гораздо легче и быстрее устроить в дворцовой темнице!

Настала очередь Рашида изумляться.

– Что же мы здесь делаем?

Салим напился, отложил бурдюк и вытер рукой мокрые губы и усы, потом лукаво улыбнулся, протягивая воду Рашиду:

– Ждем.

Час за часом сидели они на палящем зное, но наконец Рашид больше не смог удерживать слов, терзающих душу.

– Прости, что обманул, Салим.

Салим задумчиво покачал головой в темно-синем тюрбане.

– Я знаю тебя очень давно. Ты всегда был хорошим предводителем, лучшим, что я мог представить. Ты не из тех, кто перечеркнет всю жизнь из-за того, что свербит в одном месте. Я уверен, у тебя были причины, настолько веские, что ты не мог поступить иначе. Этого довольно. Мне нечего прощать.

Солнце почти опустилось, когда они услышали шум – много верблюдов, большинство – с наездниками. Но понадобилось время, чтобы Рашид с Салимом смогли различить зыбкие силуэты и только потом действительно разглядеть караван. Салим поднялся, замахал высоко над головой руками и закричал:

– Эгей! Эй! Эй!

Верблюды замедлили шаг, и самый первый приблизился к ним. Всадник остановил его возле Салима и Рашида, слегка наклонился и снял с нижней части лица конец красно-белой куфии. Над редкими седыми усами и бородой открылся огромный нос, его загнутый вниз конец почти касался стремящегося вверх подбородка. Человек был немолод, но еще не старик.

– Вы потерялись в пути, нужна помощь? – спросил он скрипучим голосом. На верхней челюсти человека не хватало клыка, что придавало ему лукавый вид. Судя по акценту, он был из Западной Аравии.

– Моему другу, – пояснил Салим, указав на Рашида. – Куда вы держите путь?

Проводник каравана указал прямо.

– На запад, потом на север. По направлению к Мекке и Медине. Нет, не хадж, – покачал он головой, словно угадав мысли Салима, – мы торговцы.

– Сможете взять моего друга?

Всадник оглядел Рашида с головы до ног и пренебрежительно щелкнул языком.

– Похоже, он не сможет долго бежать рядом с нами. Если я дам ему одного из верблюдов… Придется заплатить!

– Возьми его безвозмездно, будь милосерден. У него позади тяжелые дни.

Ответом послужил блеющий смех.

– Вижу! Его рука восстановится? Мне мог бы пригодиться попутчик, который станет хорошим сторожем.

– Его рука скоро будет как новая, – поспешно пообещал Салим и хвастливо добавил: – Это один из лучших защитников, что можно найти, опытный воин, говорит на многих языках! Даже чужеземных! Только дайте ему винтовку, и ночью он добудет вам звезды с небес!

Рашид почувствовал себя товаром, из-за которого торгуются на базаре. Или хуже: на ярмарке рабов. Торговец снова щелкнул языком.

– Пожалуй. Но снова улизнет через год, устав от постоянной дороги, – так дело не пойдет!

– Во мне течет кровь бедуинов, – сообщил Рашид и медленно встал, держась на ногах увереннее, чем ожидал.

– Тем лучше, – проскрипел наездник и, описав большую дугу, развернул верблюда, направив его обратно к каравану. – Надеюсь, вам удастся пройти несколько шагов на своих ногах!

Миг прощания. После стольких лет.

– Я буду вечно благодарен, Салим, – сказал Рашид, пожимая руку.

– Да хранит тебя Аллах, – ответил Салим.

И каждый пошел своей дорогой, не обернувшись: Салим – к двум верблюдам, доставившим их в пустыню, а Рашид захромал через песок к каравану, который унес его в седле одного из своих верблюдов дальше по пустыне Аль-Римал, пескам Руб эль-Хали.

– Эй, ты, – вскоре крикнул через плечо торговец. – У тебя есть имя? Я Юсуф. Юсуф бин Надир, который покупает и продает все, что стоит денег.

Рашид замешкался. Рашид. «Честное поведение». Так было когда-то.

– Абд ар-Рауф, – недолго думая, ответил он, «Слуга всемилосердного».

Без отца. Без семьи и племени. Без прошлого. Новое имя. Новая жизнь.

– Мархаба в наш круг, Абд ар-Рауф, – ответил торговец, лукаво сверкнув глазами, и с блеющим смехом повернулся в седле, навстречу красному свету заходящего солнца.

8

Майя улыбнулась, радостно спрыгнув с последней ступеньки. На весь дом раздавался веселый писк, перерастая в забавный хохот. Майя на цыпочках прошмыгнула к стеллажу между дверьми салона и столовой и осторожно заглянула в проем. Ее мать в светло-сером платье сидела на диване и раскачивала внука на коленях, ворковала и гукала, вращала и хлопала глазами, строила рожицы и делала вид, что малыш падает с ее рук, всякий раз вызывая этим пронзительный визг, восторженный и испуганный одновременно, пока наконец оба не начинали смеяться. Майя с нежностью смотрела на ребенка и свою маму.

Ее сын. По семейной традиции, первенца в каждом поколении называли либо Джоном, либо Джонатаном, в память о брате Майя выбрала второе и нарекла ребенка полным именем, данным брату при крещении. И потому новоприбывший Гринвуд получил над купелью церкви Святого Эгидия оба имени, Джонатан и Алан: Джонатан Алан Гринвуд Гарретт.

Чтобы не путать его в разговоре с погибшим, но ни в коей мере не позабытым Джонатаном, малыша называли Джоной. Но когда Майя оставалась с ним наедине, то называла его Тариг, «утренняя звезда» – первый крик ребенка раздался в рассветных сумерках, и полгода назад его рождение стало счастливым предзнаменованием, подарившим радостную надежду.

В том же месяце, марте 1856 года, на конференции в Париже было заключено перемирие и наконец подписан мирный договор. Его основные условия отражали усталость обеих сторон. Захваченные территории возвращались к своим прежним владельцам: Балаклава и почти полностью разрушенный Севастополь – русским, армянская провинция Карс – Османской империи, чья неприкосновенность теперь гарантировалась мирным договором. Черное море было объявлено нейтральной зоной, по которой могли перемещаться торговые суда всех стран, но не боевые. Княжество Молдавии и Валахии оказалось под общей защитой великих держав. Россию не обязали к выплатам репараций, а вопрос о том, кому достанутся расположенные на территории Османской империи священные города христианства, оставался открытым. Потери обеих сторон оценивались в триста тысяч погибших, Великобритания потеряла двадцать тысяч, из которых только около пяти погибло в боях и от полученных ранений. Остальные умерли от холода, голода, холеры или других болезней. Так много человеческих жизней – лишь для того, чтобы, не считая мелких подробностей, вновь восстановить статус злоупотреблявшей полномочиями России. Но страшная война в Крыму была позади, и воцарился мир.

– Веселитесь? – спросила Майя, ступив на порог.

Марта подняла на нее сияющий взгляд.

– Замечательно! Не правда ли, мое сокровище, – вновь повернулась она к Джоне, – замечаааательнооооо! Правда, моя прелесть? Дададааа?

Джона воодушевленно заверещал и принялся хлопать ручками по лицу бабушки, хватая ее за сережки. Майя прикусила губу и захихикала. Слишком забавно было наблюдать, как ее мама, всегда такая выдержанная, охотно дурачилась с малышом. Впрочем, не она одна: все обитатели Блэкхолла, включая Джеральда, лезли из кожи вон, чтобы развлечь Джону, и баловали его сверх всякой меры.