– Билад аш-Шайтан, – услышала Майя рядом шепот Рашида и испуганно на него посмотрела. – Земля дьявола.

Он одарил ее насмешливой ухмылкой, прежде чем вновь закрыть платком рот и нос. Его интонация, смесь тоски, наслаждения и почтения, искаженные губы, сияющие глаза – на долю секунды вместо лица Рашида перед ней возникло другое лицо. Ричард. Сердце Майи забилось куда быстрее копыт ее лошади, спускающейся по каменистому склону Талха…


В этот день они прошли не слишком далеко – лошади продвигались по каменистой тропе медленно, хотя Рашид их все время подгонял. Солнце почти исчезло, и сухую долину у горного отрога тяжелой шалью накрыли сумерки. Такие широкие, длинные долины называются вади, рассказал Рашид. По бесплодной многие месяцы земле мог внезапно промчаться бурный поток дождевой воды. У одной такой реки, на тот момент всего лишь лужи, они и остановились на ночлег, когда между двумя отвесными скалами опустилась ночь.

Майя никак не могла заснуть в своей палатке, хотя все тело отяжелело и ныло, она досыта наелась хлеба, риса и бобов, а равномерное, шумное дыхание лежащей рядом Джамилы напоминало ей колыбельную. Тихо, стараясь не разбудить служанку, Майя взяла накидку, наброшенную на пуховое одеяло, и вылезла из палатки. Она вытряхнула сапоги, стоящие снаружи, прежде чем надевать их, – как показывала Джамила. Майя без слов поняла, что в такие жилища охотно забираются насекомые и рептилии. Огонь горел слабо и низко. Еще немного, и пламя погаснет. Майя с наслаждением размяла ноющие суставы и глубоко вдохнула холодный, прозрачный горный воздух.

– Маса аль-шер, добрый вечер, – раздался из темноты по ту сторону огня глубокий голос Рашида.

Майя помедлила в нерешительности, не зная, как себя повести, но медленно подошла к огню, где различила на земле силуэт в сидячей позе.

– Масса ан-нур, – ответила она. В слабом свете она увидела, что Рашид взял в руки тряпку, вытер кружку, налил туда горячую жидкость из висящего над огнем жестяного бидона и протянул ей. Он жестом пригласил ее присоединиться, и Майя, скрестив ноги, опустилась рядом.

– Шукран.

Удивительно, до чего быстро она привыкла к этой чужеземной одежде, штанам и свободной рубахе. Лишь иногда, особенно в моменты смущения, как сейчас, ей не хватало привычных, успокаивающих жестов – разгладить юбки, потеребить оборки.

– Не спится? – неуверенно спросил Рашид. Майя покачала головой. По непонятной ей самой же причине ей хотелось говорить с ним на его языке.

– Катхи, много, – начала она, приложив кончики пальцев к вискам. – Хана, здесь. – Провела рукой по груди, в области сердца. – Ва-хана. И здесь.

Рашид понимающе хмыкнул и кивнул, но промолчал, смутив Майю еще сильнее.

– Вкусный кофе, – похвалила она и сделала еще глоток, – с… с… – Майя попыталась вспомнить арабское слово, но оно, как назло, именно сейчас выскочило из памяти – …имбирем! – наконец закончила она по-английски с виноватым вздохом.

– Занжабил.

– Занжабил, – повторила Майя, и они тихо засмеялись, хотя избегали смотреть друг на друга, наблюдая, как слабо подрагивает и с дымом пожирает себя угасающее пламя.

Когда Майя выпила кофе и поставила кружку на землю, Рашид поднялся на ноги и жестом позвал ее за собой из лагеря в темноту:

– Пойдем.

Сердце Майи бешено заколотилось, она испуганно повернула голову в сторону, где были разбиты палатки. Их не было видно. Не принял ли Рашид ее присутствие у костра, довольно близкое соседство и попытки поговорить по-арабски за фривольное предложение? Его шаги с хрустом удалялись по сухой земле, и у Майи оставалось немного времени, чтобы принять решение. Она вскочила и поспешила вслед за шумом его подошв, но инстинктивно обхватила себя руками и старалась держать дистанцию.

Они прошли ярдов двадцать, когда Рашид остановился, снял с плеч и расстелил накидку, однако сам опустился на голую землю в некотором отдалении. Майя отважилась медленно приблизиться. Рашид не двигался. Она осторожно опустилась на краешек ткани, искоса глядя на араба, но тот не обращал на нее никакого внимания. Но Майя не могла избавиться от недоверия так быстро и краем глаза продолжала за ним наблюдать, пока не устремила взгляд в темноту, а потом – на небо. От изумления у нее перехватило дух.

Земля и небо словно прижались друг к другу, до звезд было рукой подать. Мириады сияющих кристальных осколков во всем блеске своего величия – как ей показалось, не земного, а вечного и божественного. Ее переполнило глубокое блаженство, хотя она чувствовала себя крошечной и ужасающе ничтожной среди этого моря огней. По ночному небу цвета индиго протянулся серебряный шлейф, подчеркнуто медленно, словно хотел дать ей время заметить себя, прежде чем набрать скорость и коротко догореть над горизонтом. «Загадай желание!» – радостно закричал внутри ее детский голос, нет, два голоса, три!.. Майя, Ангелина, Джонатан, много лет назад. Падающая звезда сгорает за секунды, как человеческая жизнь перед лицом вечности. «Мертв. На небесах…» Давным-давно кто-то рассказал ей, что, когда люди умирают, их души превращаются в звезды. «Только кто… Дедушка! Дедушка, на наше первое Рождество в Блэкхолле. Где же его звезда? Где звезда Джонатана? Джонатан…» По щекам Майи побежали слезы, из груди прорвались рыдания. Джонатана больше нет. Невозможно представить. Как это ужасает своей неопровержимостью! Необратимостью. И все равно он близко, сейчас, здесь, навсегда, его часть осталась внутри ее: общность, воспоминания, чувства. Заплакав, Майя закрыла лицо руками. Ее переполнил стыд за то, что она заподозрила Рашида в нечистых помыслах, а ведь он вел ее, Господи, чтобы показать звезды! «Но откуда мне было знать…» Стыд, что она причинила родителям столько горя, послушавшись лишь своего сердца, душил ее. «Но откуда мне было знать, что я ошибалась?» Она злилась на себя, ругала себя последними словами, ругала свои необдуманные решения и по глупости упущенные моменты и молила о прощении. Прежде всего себя саму. И при всей своей ничтожности, всей беспомощности Майя чувствовала себя укрытой и защищенной, и не только серебряным светом звезд.

Рашид просто сидел рядом и молчал. Ждал, пока она выплачется. Только потом он тихо заговорил по-арабски, медленно, словно хотел донести сказанное до нее как можно лучше:

– Вот что делает пустыня, когда мы открываемся ей: показывает спрятанное у нас глубоко внутри и вносит ясность. Это способны перенести только сильные люди.

Был ли Ричард достаточно силен, чтобы открыться пустыне? Или он был слишком увлечен разведкой, замерами, приключениями и составлением отчетов? «А если был – какие ужасные вещи он увидел во мне?» Но мысли о Ричарде Фрэнсисе Бертоне угасли быстро, как зыбкий след звезд. Еще быстрее потухли мысли о Ральфе – ему никогда не хватало мужества взглянуть в лицо реальности.

«Прощай, Джонатан…»

А может быть, Рашид говорил так медленно и осторожно, потому что делился с ней чем-то важным?

– У меня был брат, – услышала Майя собственные слова на родном языке. – Он погиб на войне с Россией. Не так давно. Поэтому я поднималась к башне.

Вскоре зазвучал голос Рашида, он тоже говорил на родном языке.

– Мой отец погиб с английской пулей в груди. Я стоял рядом. Еще немного, и они убили бы и меня. Я держал его на руках до последнего вздоха. Прошло уже много лет.

В его словах не было упрека или укора, только нежная скорбь.

Воцарилось молчание. Больше не нуждаясь в словах, они вместе несли вахту по умершим близким, пока не поблекли звезды, и вернулись в лагерь, где каждый пошел своим путем. Оба твердо намеревались делать вид, что прошедшей ночи не было, но знали: им этого не удастся.

6

Их дальнейший путь проходил по руслу вади Хатиб. Узкому, словно Господь провел перстом борозду меж каменистых вершин. «Или дьявол когтем», – подумала Майя, снова вспомнив, как Рашид назвал это место: Билад аш-Шайтан, Земля дьявола. Пористый камень перемешивался с песком на склонах расширяющейся вади, которые медленно отступали в течение дня. Словно тонкие кровеносные сосуды, из центра сухой долины, орошая почву, разбегались маленькие канавки. Направленные рукой человека с помощью рядов камней, они тянулись по равнине вплоть до террас между склоном и долиной. Через несколько миль всадникам уже встретились первые люди: трое мужчин, закутанных в линялые красно-синие платки, приблизились к ним на спинах верблюдов. Салим поскакал вперед, к Рашиду, тот сунул ему в руку несколько монет и остановил группу, после чего Салим галопом направился к всадникам на верблюдах, подняв руку в мирном приветствии. Майя воспользовалась этим моментом, чтобы пустить лошадь на несколько шагов вперед и остановить снова, искоса бросив испуганный взгляд на Рашида, недоверчиво наблюдавшего издалека за переговорами Салима. И так целый день, с раннего утра. Майя и Рашид избегали друг друга, ни разу не обменявшись ни словом, ни быстрым взглядом. Но невидимая упругая лента постоянно притягивала их друг к другу, лошадь Майи словно сама по себе ускоряла темп рыси, а Рашида – замедляла ход, пока всадники этого не осознавали и упорно не увеличивали дистанцию. И так же упорно Майя смотрела на Салима, который явно поспешил согласиться с тремя мужчинами, передал им деньги и тут же вернулся назад.

– Можем ехать дальше, – крикнул он Рашиду. Тот быстро отвел взгляд от Майи, кивнул и вновь пустил свою лошадь, нажав шенкелями.

Они не сразу добрались до поселения: каменные постройки тесно прижались к отрогу холма и казались ребристыми наростами. Потом глазу долго было не за что зацепиться, и Майя поняла, почему местность называют дьявольской. Миля за милей, час за часом сменяли друг друга однообразные декорации и пейзажи: камни и песок, равнины и склоны, тамариски и узловатые деревья, в которых было что-то ветхозаветное, а монотонный распорядок – езда и передышки – лишь усиливал впечатление.