Майя рассматривала индийские дома, похожие на маленькие крепости, небогато украшенные и сверкающие белизной, как и арабские жилища из известняка с выступающими резными деревянными эркерами. Было много новых домов, квадратных и невысоких, чаще тоже белых, но иногда покрашенных в красный. Передние комнаты были заняты под магазинчики, а в задних селились семьи. Люди сидели в кофейнях и пили мокко, напиток, названный в честь старого приморского города Мокко на западе, прихлебывали из блюдец чай, по индийскому обычаю с добавлением молока, и курили кальян. И повсюду явно старались уберечь от засыхания зеленые островки.

Чаще всего тщетно: солнце и сегодня безжалостно жгло открытые широкие улицы. Стена облаков за пределами кратера явно не торопилась почтить Аден своим присутствием. Майя бесцельно бродила по городу. Вокруг громыхали тележки с водой – простые деревянные бочки на колесах. На одном из перекрестков рабочие перемалывали известняк, водя по кругу верблюда, за которым тянулось некое подобие циркуля, вставленное спереди в землю и с колесом на конце. На следующем углу бедуины продавали верблюдов с бежевой и карамельной шерстью. Сами бедуины, худые и высокие, были словно вылепленные из глины рукой Творца прямые потомки Адама. Они всегда немного пугали Майю, несмотря на роскошные яркие одежды – длинные, объемные одеяния и разноцветные тюрбаны. Они казались здесь чужаками, хотя это был их родной край, были надменны, как странники между мирами.

Она слегка вздрогнула, когда ее взгляд упал на стол, на котором торговец нарезал арбузы, огромные, словно пушечные ядра, и сочные дыни.

– Сколько стоит? – нарочито уверенным голосом спросила Майя на арабском. Внутри ее прокатилась горячая волна. Не жар из-за внезапно набежавших туч, накрывших кратер крышкой, словно кастрюлю, сгустивших знойным дыханием воздух и вскипятивших дождевой пар, но жар смущения и напряжения. Потому что один из сложнейших уроков, что Аден приготовил для Майи, заключался в том, что, хотя она могла читать и переводить арабскую письменность, у нее были значительные сложности с пониманием и использованием устной речи. Она постепенно начинала различать звуки и приучалась их воспроизводить, но все равно часто путалась, когда слышала одно и то же слово в разном произношении, зависящем от того, был ли говоривший отсюда, с юга, с более северных областей или с совсем другого уголка Аравии.

– Пять, – ответил торговец с улыбкой. Майя коротко кивнула, неуверенная, имел ли он в виду пять индийских рупий, ходовую валюту Адена, персидские старые риалы, новые кираны и томаны или ходившие еще со времен торговли с Левантой (как называли страны восточной части Средиземного моря – Сирию, Ливан, Израиль) талеры Марии Терезии, носившие на арабском такие сказочные имена, как «отец птиц» и «отец жемчуга». И засомневалась: нужно ли по местному обычаю торговаться? Много пять рупий или мало за эту дыню? Цены в Адене очень разнились, одежда стоила дешево, а некоторые фрукты и овощи по сравнению с этим – дорого. Предложение и цены менялись почти ежедневно, и Майя до сих пор не поняла, по какому принципу. Наконец она просто достала из обшитого жемчугом кошелька, добытого во время одного из набегов в город, нужное количество монет и протянула торговцу. И испуганно вздрогнула, когда загорелая, очень худая мужская рука легла на ее ладонь и осторожно пожала ее.

Онемевшая Майя наблюдала, как Ричард Фрэнсис Бертон в коричневых брюках, широко распахнутой рубашке и мятой панаме что-то говорил продавцу на стремительном, беглом арабском. В итоге последний, расстроенный из-за ушедшей прибыли, но восхищенный истинно арабской деловой хваткой чужеземца, взял гораздо более крупную дыню и поменял на две монеты, которые Ричард вытащил из кармана брюк. Левая рука Майи с золотым кольцом на безымянном пальце, выдающим в ней замужнюю даму, невольно блуждала где-то у нее за спиной. Ричард, довольный, с легким поклоном протянул дыню Гите, и та обеими руками взяла фрукт. Майя опустила голову под настойчивым взглядом старого знакомца. Она почувствовала себя ужасно жалкой – в этом заношенном платье, в широкополой соломенной шляпе с потрепанными лентами и выбившимися прядями волос, мокрыми кольцами прилипшими к вискам.

– Это последнее место, где я ожидал тебя встретить, и все же я рад, что нас свела судьба, – наконец проговорил Ричард, и на сердце у Майи стало тепло и… больно.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она и тут же испугалась собственного ледяного тона. У нее отчего-то появилось чувство, будто Ричард незваным гостем вторгся в границы ее мира.

Он громко рассмеялся, запрокинув голову.

– Согласись, твое появление здесь куда более неожиданно! – Его усы задрожали от смеха. – Я убиваю здесь драгоценное время, ожидая одобрения моей экспедиции в Сомали руководством Ост-Индской компании. Королевское географическое общество так впечатлилось моей статьей про хадж, что предоставило средства, и управление в Бомбее тоже – я получил от них целую тысячу фунтов! Не хватает только решающего документа… Допустим, я могу усовершенствовать здесь свои знания сомалийского. Но все-таки безумное расточительство – торчать здесь с мая!

– Ах, вот как, – беззвучно отозвалась Майя. – Целых четыре месяца… – Ненадолго ее посетила мысль – а изменилось бы что-нибудь, столкнись они где-нибудь раньше за это время? Но она тут же ее отбросила. Но Ричард, очевидно, заметил мимолетное изменение у нее на лице, взглянул на быстро темнеющее небо и схватил ее за руку.

– Давай поищем убежище. Скоро здесь разразится гроза.

Под первыми тяжелыми раскатами грома, зловеще отраженными отвесными скалами, Майя безвольно позволила ему перевести себя через улицу, за ними шла Гита, которой Ральф строго приказал не спускать с жены в городе глаз. Ричард затащил Майю в узкий крытый переулок старого города. Здесь он достал из кармана брюк скрученную в трубочку пачку банкнот и протянул ее Гите, осыпая ее потоком слов на бенгали и одарив неподражаемой смесью энергичной уверенности и шарма. Глаза Гиты становились все больше, наконец она кивнула, зажала локтем дыню и взяла деньги. Потом бенгалка побежала ко входу в переулок и встала там, прямая как свеча, словно хотела дать им понять, что она ни в коем случае не обернется, что бы у нее за спиной ни происходило.

Разряд молнии прорезал сумерки, и Ричард протолкнул Майю дальше, затем последовали удары грома, послышалось звонкое шлепанье крупных капель дождя и поднялся сладковатый аромат мокрой горячей пыли. Громкую песню ливня пронизывали крики и вопли торговцев, что лихорадочно пытались сложить и кое-как прикрыть товары, пока все, что могло бежать, искало спасения под крышами домов.

– Что, ради всего святого, ты ей сказал? – прошипела Майя, наконец остановившись.

Борода Ричарда дрогнула.

– Я апеллировал к ее суевериям и сочувствию. Скромный вклад сделал свое дело. На Востоке люди послушны одному лишь золотому тельцу.

Майя отпрянула, уворачиваясь от хватки, когда Ричард попытался вытащить из-за ее спины левую руку, но он был непреклонен.

– Позволь, – сказал он гневно и одновременно нежно, – я ее очень давно не видел.

Майя сдалась, и они вместе уставились на стиснутые в его руке пальцы и тонкое колечко.

– Поэтому ты больше не отвечаешь на мои письма? – наконец спросил он.

Она резко подняла голову.

– Ах, ты заметил? – Она с трудом проглотила собственную желчь и сжала дрожащие челюсти.

Ричард помолчал, вновь и вновь проводя рукой по сгибу ее пальца и кольцу.

– Ты не могла или не захотела меня дождаться? – хрипло спросил он.

У Майи в глазах появились слезы.

– А ты пришел бы – когда-нибудь?

Она хотела сказать это жестко, с упреком, но вышло невыносимо жалобно. Беспокойный взгляд Ричарда блуждал по стене позади нее, поднимался вверх, к навесу, и опускался вниз, к вытоптанной земле и первым дождевым ручейкам. Он схватил и снова отпустил ее руку.

– Вот уж чего я точно никогда не хотел – так это встретить тебя в таких обстоятельствах. В таком месте, такой несчастной. Отрезанной от семьи, от всего, что близко. – Его взгляд смягчился, смягчился настолько, что Майя не смогла больше сдерживать слез, когда он посмотрел на нее и добавил: – Тебе никто не говорил, что Аден относится к тем местам, что исполняют роль чистилища на земле? Здесь люди несут наказания за свои грехи, ведь в Адене все только и делают, что страдают.

Ее рыдания с дрожью вырвались наружу, он заключил Майю в объятья, и она лихорадочно, жадно ответила на его поцелуи, в надежде вернуть что-то, оставленное той апрельской ночью в Блэкхолле, чего ей до боли не хватало. Она старалась даже не вспоминать об этом в прошедшие с тех пор месяцы. Меж двух горячих вздохов Майя услышала тихий смех:

– Надо же – недавно замужем и такая голодная!

Она изо всех сил оттолкнула его, замахнулась и ударила по лицу. И испугалась силы собственного удара – его голова мотнулась в сторону, – испугалась неожиданной боли в ладони, но больше всего испугалась наступившего облегчения, потому что заглушила другую, внутреннюю боль.

На какое-то мгновение стало тихо. Казалось, гром удивленно умолк, а дождь шумел в ритме учащенного дыхания Майи. Глаза Ричарда засверкали, он ухмыльнулся, бесстыдно и неотразимо, потер большим пальцем нижнюю челюсть и слегка потряс головой.

– Что ж, мое сокровище, я это заслужил. – Его взгляд омрачился, стал глубоким, бездонным, и он долго всматривался в нее. – Говорят, у путешественников, как и поэтов, вспыльчивый темперамент. Автор этого изречения, должно быть, забыл о тебе.

После небольшой паузы он продолжил охрипшим голосом:

– Я знаю, что во всех делах меня ведет дьявол. Могу поспорить, в глубине души тебе тоже хочется набраться смелости и предоставить ему свободу действий.

Майя пустилась бежать, добежала до конца переулка, выдернула Гиту под дождь, не слушая сетований бенгалки о брошенной от испуга дыне. За считаные секунды дождь промочил обеих до нитки, и хотя Майе была неприятна прилипшая к коже мокрая ткань, она наслаждалась теплой водой, льющейся по ее телу и смывающей слезы. Где-то внутри ее зародилось ликующее веселье, но внезапно умолкло, когда на ум пришла фраза, прочитанная где-то когда-то давно: