Нубийский извозчик в яркой форме, наполовину гусарской, наполовину восточной, вывез их на конной повозке из Каира, навстречу скудному пейзажу – ущельям, скалам, песку и одиноким квадратным постам с английским флагом, чье назначение в этой безводной пустыне оставалось неясным. Вдали вырисовывались каменистые очертания, вскоре оказавшиеся горной цепью, по обе стороны дороги белели верблюжьи скелеты. Но вот они стали попадаться все реже, и впереди показалась низкая стена с двумя башнями: они прибыли в Суэц, где их снова ждал пароход. Майя и Ральф поднялись на борт, и судно взяло курс на Красное море.

Майя еще всецело находилась во власти впечатлений от увиденного. Наскоро собранные во время непрерывного пути картины, сцены, запахи и шорохи еще прочно обитали в ее сознании. Словно она испила несколько капель пьянящего напитка и страстно захотела еще. Ее лихорадило от предстоящего прибытия в Аден – само название звучало как Эдем, где их поджидало все экзотическое великолепие Аравии.

Но несколько часов спустя, когда на горизонте появился полуостров, зрелище ее обескуражило: очертания зазубренных скал, разломленные гребни утесов. Будто в доисторические времена сильнейший взрыв швырнул сюда обугленный обломок, и его предали забвению. На голых камнях не могли пустить корни никакие растения. Невозможно поверить, что в таком месте живут люди. Примерно так Майя всегда представляла себе замок на острове Иф, крепость-темницу Эдмона Дантеса, графа Монте-Кристо, где он безвинно провел в заточении четырнадцать лет.

– Это он? – беззвучно спросила Майя.

– Да, наш новый дом, – с сарказмом подтвердил Ральф и обнял жену.

Пароход зашел в похожую на пустыню бухту, окруженную одинокими скалами, и опустил якорь. Меньшие по размеру пароходные суда с большими тентами отправлялись от берега, среди них раскачивались маленькие деревянные лодки. Едва маленький флот достиг парохода компании «P&O», поднялся шумный переполох. Большинством гребных лодок управляли молодые сомалийцы, полуголые, иссиня-черные и худые, они пронзительно кричали, расхваливая свои товары, и протягивали к поручням шкуры леопардов, рога антилоп и перья страусов, драгоценности с недалекого побережья Африки. В трех или четырех других лодках сидели индусы и сенегальцы, с серьезными, почти скучающими лицами, разложив перед собой вышитые ткани и скатерти – им было слишком жарко, чтобы азартно зазывать покупателей. Некоторые из собравшихся у поручней пассажиров развлекались, бросая в воду монетки и наблюдая, как молодые парни ныряли с головой, оставляя за собой танцующие круги, и исчезали на глубине. Их тени скользили под водой, как рыбы, пока они пытались поймать деньги, давно опустившиеся вниз, и наконец юноши с фырканьем появлялись на поверхности, гордо ухмыляясь и крепко сжимая в кулаках улов. Те, кто – по любой причине – собирался сойти на берег, передавали багаж экипажу одной из пароходных шлюпок и покидали корабль, чтобы переправиться в гавань. Среди них были Майя и Ральф.

Они поднялись по ступеням к причалу под железной крышей, и Майя судорожно вздохнула. Открывшийся перед ними пейзаж казался воплощением одиночества и отчаяния: чернеющие мрачные камни на заднем плане, песчаная дорожка и полдюжины потрепанных повозок под защитой уродливой крыши. Перед ними терпеливо стояли вялые пони с грязной шерстью, а в повозках дремали еще более сонные сомалийцы. Дальше возвышался под солнечными лучами белый надгробный памятник какому-то святому, с неким подобием сада слева и справа. Немногочисленные растения пытались зеленеть под толстым слоем пыли и копоти, но казалось, их искажает солнечный свет и они вот-вот расплавятся. Улица, которая, в сущности, и названия-то такого не заслуживала, выгибалась дугой, вдоль нее выстроились бедные и очень простые домишки. Неподалеку на каменном пьедестале тянулось продолговатое деревянное здание с колоннадой, открывающей взгляду распахнутые двери комнаток, напоминающих соты в улье. Табличка над дверью рассеивала всякие сомнения: «Принц Уэльский». Лучший отель на полуострове. И единственный.

Майя и Ральф тряслись по песку и камням приморской улицы в одной из запряженных пони повозок. Телега рисковала рассыпаться на мелкие кусочки в любую секунду, если только дряхлый пони, которого хладнокровно угощал кнутом сомалиец, не обессилеет раньше. По левую сторону сверкало море, справа поднимались и опускались изрезанные расщелинами отвесные скалы, внезапно появляясь с обеих сторон и пропуская гремящую повозку по маленькому естественному горному проходу, пока дорога вновь не спускалась на равнину. На полпути, мили через две, показалось что-то похожее на деревню. На берегу, на сухом месте, лежали маленькие рыбацкие лодки, а между ними, скрестив на песке ноги, сидели и латали парус два аравийсих моряка. Потом тропа круто поднялась на голые скалы, оставив море далеко внизу, и повернула в глубь суши. Когда впереди выросла каменная стена, Майя крепче сжала руку Ральфа.

Узкая улица, извиваясь между каменными обрывами, проходила через построенные людьми ворота. В вечерних тенях проход показался Майе зияющей пастью, которая вот-вот их проглотит.

2

– Алла-ах Ак-баррр! Алла-ах Ак-баррр!

Голоса муэдзинов с городских минаретов призывали верующих к утренней молитве – протяжно и жалобно, вторя один другому, накладываясь один на другой, меланхолично и вместе с тем страстно. По каменистой земле громыхали колеса, сапоги хрустели по песку строевым шагом. Хриплый ослиный крик контрапунктом прозвучал в сонате фырканья лошадей, блеяния коз и сердитого трубного крика упрямых верблюдов. Слышались голоса людей – решительные возгласы англичан, пронзительные, мелодичные интонации торговцев и носильщиков, начинавших рабочий день. И еле слышно шумело недалекое море.

Лагерь проснулся, как в любой другой день, и Майя, прищурившись, всматривалась в блеклые лучи света, что просачивались сквозь узкое окошко. Несмотря на раннее утро и тонкую, легкую ночную рубашку, по спине ее струился пот, во рту пересохло, а на губах чувствовался соленый привкус. В Адене соленым было почти все, даже воздух. Словно крошечный полуостров, прикрепленный к аравийской земле естественной перемычкой, был губкой, впитавшей морскую воду. Потом губка высохла под зноем солнца, и оставшаяся морская соль наполнила каждую пору земли и скал.

Запах из соседней комнаты заставил Майю повернуться. Она увидела, что вторая половина узкой кровати из простых деревянных реек пуста, и села.

– Ральф?

Ее муж появился в дверном проеме в светлых брюках и рубашке, еще не застегнутом красном мундире, с эмалированной кружкой дымящегося кофе в руке.

– Доброе утро. Я тебя разбудил? Прости, я старался вести себя тихо.

– Доброе утро, – ответила Майя, встряхнула головой и зевнула. – Нет, я проснулась сама.

Она просяще протянула к нему руки.

– Кофе или меня? – спросил он с усмешкой.

Майя наклонила голову, сделав задумчивое лицо.

– Ммм… И то, и другое! – объявила она наконец, посмеиваясь. Ральф опустился на край кровати, и Майя накинулась на него с неистовыми, вовсе не утренними поцелуями, пока он не отстранился.

– Не сейчас – мне нужно на службу, – тихо засмеялся Ральф плоским, безрадостным смехом. – Вот, – сказал он, протягивая ей кружку, – можешь спокойно оставаться в постели. Еще так рано, – он прижался губами к ее лбу. – До вечера.

Отхлебывая маленькими глотками горячий кофе, Майя наблюдала, как Ральф схватил со стула в углу шлем и вышел. Едва за ним захлопнулась дверь, в Майе поднялось гнетущее чувство внутренней пустоты, за последние четыре месяца ставшее ее безотлучным спутником.

Если бы она захотела, то действительно могла провести в постели хоть целый день. Здесь, в Адене, было практически нечем заняться. Уход за крохотным, наскоро сооруженным на сухой земле гарнизона бунгало – спальня, ванная и комната, одновременно служившая прихожей, салоном и кухней, – занимал ее совсем ненадолго. Тем более каждый день из города на несколько часов приходила средних лет бенгалка, Гита, и делала самую сложную работу. Но борьба с вездесущей пылью и сажей от угля, которую ветер разносил по всему острову из гавани, все равно казалась бессмысленной. И потому Майе ничего не оставалось, кроме как бессмысленно коротать время, пока в восемь часов вечера она не вздрагивала от залпа гарнизонных пушек. Тогда появлялась надежда, что скоро вернется Ральф. Если только он не заходил по дороге в гарнизонный офицерский клуб, где солдаты за несколькими стаканчиками бренди высказывали наболевшее относительно службы в Адене.

Окрестности Адена были богаты каменным углем, и город оказался идеальным перевалочным пунктом для проходящего мимо этих берегов двустороннего сообщения между Англией и индийским субконтинентом – здесь создали угольную станцию, чтобы сэкономить на кораблях место и уменьшить нагрузку. Под этим предлогом капитан Стаффорд Б. Гайнс во главе небольшой эскадры кораблей присоединил Аден к Англии в 1839 году. Разумеется, как изначально и ожидалось, без сопротивления не обошлось.

Султан Лахеджа по определенным причинам сразу проявил большой интерес к английскому гарнизону. Юго-Западная Аравия находилась между живописным побережьем и пылающим сердцем полуострова, необъятной пустыней Руб-эль-Хали, раздробленной на многочисленные султанаты, отношения между которыми менялись по нескольку раз в год. По границам перемещались воинственные племена бедуинов, они упорно отстаивали свою независимость или поступали в наемники к султанам, сражались друг с другом или охраняли торговые караваны – и эти племена только усложняли дело. Султан Лахеджа надеялся сохранить суверенитет государства с помощью британских отрядов по примеру индийских махараджей и получить военную поддержку в борьбе с врагами, такими, как султанат Фадли или Османская империя, которая была совсем не прочь присоединить к своим владениям Аден. К тому же вице-король Египта однажды протягивал в сторону Аравии руку, но потерпел неудачу из-за сопротивления проживающих там племен. Это сопротивление вначале ощутили и люди Гайнса, однако со временем в Адене воцарился мир.