– Ведьма! Ведьма! – кричали обезумившие люди.

Они решили раз и навсегда покончить с ведьмой, подпалив ветхое строение, полусгнившее в земле. Принесли сухую солому и бросили её в деревянную могилу, подпалив. Всё вспыхнуло. Последнее земное прибежище кричащей души ведьмы сгорело дотла, лишь чёрные струйки дыма, над могилой Сурта, напоминали ранним утром о том, что здесь покоилась Оливия. Сгоревший пепел – все, что осталось от кучи сгнивших досок и двух трупов. Яму засыпали землёй, чёрный дым рассеялся вместе с жуткими видениями, будоражащее сознание и наводившими ужас в сердцах землевладельцев, рыбаков и былых воинов.

Вместе с этими неприятными событиями, слух о которых облетел все острова, люди вспомнили и об Исле – о том зле, которое взялось из ниоткуда и поселилось в её теле. В смерти Олафа стали винить Ислу и священника. Люди были ослеплены проклятием ведьмы, её ненависть проникла в сердца простых и богобоязненных крестьян, и отравляло их мозг, посылая ему свои зловещие мысли. Натан прощал людей за их слова, за беспочвенные обвинения. В глубине души он понимал: они были глухи и слепы, прежде всего, потому, что думали лишь о себе – о спасении своей грешной души.

Тем временем, люди из-за суматохи, и всех этих событий, совсем позабыли о звёздах, тех самых, чей лик всё угасал. А когда они опомнились и взглянули в чёрную бездну, то их не обнаружили. Две звезды – созвездие Ислы, что взошли в день её рождения, погасли, канули во мрак, безграничного пространства холода и безразличия, где не было места ни для одной живой души, лишь одинокие ледяные камни, которым суждено вечно скитаться по замкнутым дугам, пребывая в бесконечном забвении, ибо их удел – вечный покой.

Прошло три года. Лето обхватило в свои ласковые объятия Фарерские острова, посылая тёплые лучи и лёгкий туман, бережно окутавший низовье гор. Согретые солнцем воды, зелёная сочная трава привлекли живых существ, которые каждый год с началом оттепели возвращаются к родным берегам, где они чувствуют себя дома. Живые создания, будь то рыбы, птицы, объятые силой старой привычки, сформировавшимся условным рефлексом, манит этих существ к родным берегам, где они родились и выросли, куда их возвращает память, осколками склеивая отдельные незабываемые фрагменты из прошлого.

Что же собрало людей, здесь, на берегу фьорда, прорезавшего причудливой линией остров Вагар? Какая сила их манит раз в год, в летнюю пору к каменистому берегу, где тревожно плещутся волны, словно о чем-то шепча собравшимся людям? Волны, беспокойно накатываясь на камни, предвещают бой. А может они умоляют людей о милосердии, просят их о снисхождении, заглядывая в их души? Мужчины, вооружённые топорами, крюками и мечами, по-прежнему холодны и молчаливы. Отрешённым взглядом, не способным к состраданию, они глядят вдаль. Их лица суровы, а сердца, в такой день, каменные, ими управляют не желания и инстинкты, как у живых тварей, ежегодно возвращающихся к островам, ими овладела сила способная выжить, имеющая более глубокое проникновение, ибо это зловещее проклятие задело самые чувствительные уголки человеческого мозга, в которых человек видит себя на вершине мира, объятый гордыней, облепленный пороками, как лишайником, и укреплён желанием справедливости, облачённой чёрной мантией мести. Но всего этого мужественные воины, а теперь рыбаки и фермеры, не замечают, не видят того, что перед ними, ибо они ослеплены древним ядом, проникшим в их сердца и сознание.

Эти массовые убийства гринд превратились в традицию. Люди боятся, что зло вернётся в обличии морских существ, схожих с дельфинами. Суеверные люди предусмотрительно не допускают к берегу священника, Натана, что бы он не предупредил гринд об опасности, люди помнят его сговор с ведьмой и не верят ему. Также они не допускают к месту боя беременных женщин, боясь, что демоны, покинувшие тела убитых гринд, проникнут в тело женщин, как в колыбель зарождения, и вселятся в тело плода. Беременные женщины и священник в этот день не смеют показаться на поле сражения – зло не должно знать о засаде, об опасности.

Кое-что изменилось и в самой традиции – вечном бое с неведомым злом. Теперь с ним сражаются лишь юноши, не вкусившие запаха смерти. Зло всё помнит, у него хорошая память. Люди решили каждый год менять людей, готовящихся к поединку, чтобы злу не были известны лица его палачей, ибо узнав их, оно вспомнит и их недостатки – их слабые места, и потому сможет их одолеть. По этой причине предусмотрительные люди высылают раз в год своих сыновей, юношей, которые должны впервые встретиться с посланниками зловещего монстра и одолеть их в честном поединке. Эту кровавую традицию они назвали: «традицией мужества». Как истинные охотники, беспощадно, с хладнокровием и жестокостью, ничего не имеющего общего с гуманностью, они убивают, режут на части живую плоть чёрных дельфинов и… оставляют жизнь одному. Зачем? Не лучше ли и его отправить на тот свет? Ведь вся его стая, вся семья, включая новорождённых, погибла у него на глазах. Люди отпускают одного, пристально следя ему в след, глядя, как он улепётывает, скрываясь в тёмных просторах океана, унеся с собой ненависть и боль, переходящую в забвение. Не лучше ли было его убить? Зачем ему нужна эта жизнь без родных, без близких ему созданий? Он бы и сам ушёл из жизни, потеряв все надежды на неё, ведь теряя близкого, ты и сам, порой, отдаешь часть себя. Отрывается частичка сердца, вместе с гибелью близкого, а вместо этого остаётся частичка забвения – мёртвая ткань, не способная жить и не имеющая ничего общего с жизнью. Жизнь и смерть становятся на весы существования, оценивая друг друга – чья возьмёт. Мёртвые частички сердца объединяются, их становится больше, пока всё сердце не потяжелеет, не окаменеет и не погибнет. Но жизнь на этом не оканчивается, на смену погибшему рождается новое, животрепещущее, полное желания и сил к существованию, и вечной судьбе живого и мёртвого. Бесконечный покой также цепко хватается за существование, как и движение. Живое также нельзя одолеть, как и мёртвое – это закон равновесия, закон всесильной и вечной природы.

Люди, стоящие по пояс в кровяной жиже, окрашенные багровой кровью, спрятавшие лица за кровавой маской смерти, уже вкусившие чувство, возникающее при убийстве, отпустили одного из стаи. Они желают, что бы он, выживший в поединке, вернулся бы к зловещему чудовищу и рассказал бы ему об отражении атаки, о том, что зло проиграло и в этот раз. Пусть оно готовит своих странников, своих воинов к следующему поединку, пусть оно знает, что жители восемнадцати островов не струсят перед ним и встретят его безропотно.

Поздним вечером, когда кровавые страсти на берегу улеглись, тела убитых гринд выволокли на берег и сложили в линию, как трофеи, оставляя в прибое огромное красное пятно, где, быть может, задыхаясь в крови родных, погибали детёныши дельфинов, не замеченные людьми. Их жалкие голоса всё ещё резали слух и терзали души людей, прося о милосердии, о быстрой смерти, ибо жизнь для них потеряла всякий смысл. Мир жестоко встретил их на пороге жизни, оттолкнув их обратно – в преисподнюю, за черту жизни.

Натан вместе со своей семьёй находился в этот вечер далеко от кровавых событий. Он был в храме на острове Сандой, где когда-то он спрятал за овечьими шкурами изваяние Христа, отвергнутого жителями. Он открыл статую, сбросив шкуры, и подвёл шестилетнего мальчика к алтарю.

– Вот, Сигар, смотри, – сказал Натан. – Это наш бог, его зовут Христос. Он обладает удивительным качеством человеческой души – милосердием, он дарит своё сострадание людям. В этом заключается его любовь к людям, он учит их доброте и жалости…

– Но, отец, – робко сказал Сигар тоненьким дискантом, – почему же тогда люди собрались на берегу? Ты велел мне не смотреть в их лица, когда мы уплывали.

– Они отвернулись от Господа, ими завладело зло, – ответил священник.

Айлин молчала, она стояла позади мальчика, нежно держа его за плечи.

– Может когда-нибудь, – продолжил священник, – они увидят это изваяние и в них пробудится жалость, они поймут, что без сострадания к живому человек теряет себя, превращаясь в безликий, холодный камень.

– Ты сегодня обещал сделать меня своим помощником, – сказал юный Сигар.

– Да, сегодня ты, находясь в священном месте Христа, дашь обещание, верно служить Господу.

Мальчик покорно склонил голову. А священник приступил к молитвам и церемонии посвящения в послушники. После церемонии и облачении Сигара в новое чёрное одеяние, сшитое Айлин, Натан отвел мальчику в небольшую келью:

– Теперь, когда ты защищён Господом, я поведаю тебе нашу семейную тайну. Я расскажу тебе о проклятии чёрной рыбы.

– Что это за рыба? Я видел её?

– Не думаю, что её видел кто-нибудь из живых, и лучше о ней никому не знать. Она, как судьба, появляется в нашей жизни по своему желанию. Она знала многих людей.

– Сколько же ей лет? – спросил Сигар.

– Она настолько древняя, насколько стар человеческий род, – ответил Натан. Он вынул из деревянной коробки свернутую овечью шкуру и развернул полотно.

– Что это?

– Это рисунок.

Сигар внимательно посмотрел на портрет молодой женщины.

– Она очень красива, – заметил мальчик.

– Когда-нибудь ты узнаешь её.

– А это что? – спросил Сигар, разглядывая текст, написанный на обратной стороне полотна. – Ты обещал научить меня читать.

– Я научу тебя читать и писать.

– Это написала молодая женщина, изображённая на портрете. А продиктовал ей этот стих её младший брат, которого все считали сумасшедшим.

– А что значит «сумасшедшим»?

– Я не знаю. Ты сам это узнаешь. Потому что в этих строках, написанных нетвёрдой рукой, хранится ключ к проклятию. Он сумел предвидеть, а его все считали сумасшедшим. Он был тем письмом, через которое бог послал нам спасение – ключ к древней тайне. Когда-нибудь ты его разгадаешь.

Шли годы, столетия, одно поколение Олафов сменялось на другое, тайна и зашифрованная разгадка к ней передавалась по наследству – от священника уходящего к священнику приходящему. Храм Тора, воздвигнутый когда-то викингами на острове Сандой, сменился на церковь, которая по-прежнему хранит свои тайны из прошлого, неся свой крест всем живущим.