– Ты чувствовала неприязнь к Логану, обвиняя его в смерти мужа. Хорошо, это можно понять. Завидовала его дочери, видя в ней зло, допустим. Но зачем надо было убивать младенца, Сигара, ему и месяца не было?! – повысив голос, сказал Натан, глядя в безумные глаза сестры.

– В нем текла та же кровь, что и в Логане. Весь их род должен умереть, – сказав это, она поникла, и казалось отрешённой.

– Когда-то, перед тем, как отравить Олафа и его людей, ты рассказала мне часть, переведённого тобой, проклятия.

Оливия всё также сидела, свесив голову на грудь. Длинные, сбившиеся грязью волосы закрывали её лицо. Он продолжил.

– Я зачитаю его тебе: «лишь любящее сердце спасётся, хоть тело изменится». Кажется, так звучал отрывок этого проклятия. Ведь твой муж, Робертсон, будучи опытным жрецом, исследующий наследие своих предков, тоже пробовал мясо этой рыбы, не так ли?

Оливия молчала, её волосы застыли тонкой стеной, закрывая её лицо от мира.

– Я много работал с тем текстом, который ты мне показала. В большей части текст зашифрован, мне так и не удалось его перевести полностью, видимо эту тайну Робертсон унёс в могилу. Он не дал, а может, не знал ключ перевода текста древнего проклятия. Но кое-что, в самом начале текста, я всё же перевёл. Он не относится к проклятию, он представляет собой предупреждение.

Волосы на голове старухи заколебались, словно она оживилась. Видимо, до неё дошли слова Натана.

– «Любовь нельзя убить», – вот что было там написано, – сказал Натан. – Лишь любящее сердце спасётся. Я прочитал записи, сделанные рукой Робертсона, но последний перевод: «любовь нельзя убить», я перевёл благодаря последним записям. Кстати, они сделаны другой рукой, их писал не твой муж.

– Возможно, кто-то из предков моего мужа? – предположила Оливия, её косой, взволнованный взгляд был направлен на священника.

– Это невозможно. Эти записи были сделаны в конце, после записей Робертсона. У него не было брата или сестры, у него была лишь… – голос застыл, тяжёлая тишина повисла в воздухе.

– Я, – мрачно продолжила Оливия.

– Да, только ты могла написать этот зашифрованный текст. Стало быть, ты знаешь ключ к нему, – предположил Натан. – И ты с самого начала знала, что он…

– Не любит меня, – тяжело выговорила Оливия. Теперь она поняла, что её так сильно мучило, не давая покоя, не отпускало в преисподнею. Он никогда не любил её. Её Робертсон, её муж – он не любил.

– Лишь любящее сердце спасётся, – повторил священник. – Твой муж испробовал мясо чёрной рыбы, вошёл в воду и, превратившись в животное, умер. Ты всё это время скрывала правду от самой себя, напрасно разжигая огонь мести. Ты не могла поверить, что твой Робертсон, твой любимый…

– Замолчи! – в гневе крикнула Оливия, с ее лица вмиг исчезло спокойствие, лицо искривилось в злобе. – Он был для меня всем, целым миром. Я видела в нём заботу… – её голос утих.

– Но не было нежности, самой обычной, которая прикреплена к любви, как одно целое, и невозможна без неё. Теперь ты можешь признаться и в этом грехе.

Она склонила голову, её единственный глаз, который давно высох, впервые испытывал новое ощущение, наполняясь живительной, солёной на вкус, но успокаивающей влагой, которая ручейком скользила по её иссохшему, морщинистому лицу, как тоненький родник по высохшей земле. Священник перекрестил её, склонившуюся в покаянии, голову, отпуская ей все земные грехи. Она слышит его тихий шёпот, его молитву. Проглатывая слезы, она произносит:

– Нет любви, она всегда договорная. Её нет, не существует, – последние слова, она прошептала очень тихо.

– Ты поможешь мне с ключом? – спросил Натан.

– Нет. Я… – она раздумывала. – Меня убьют, я знаю. Но не это меня пугает.

– А что?

– Я хотела бы быть похороненной на острове Эйстурой, рядом с могилой Робертсона. Это возможно? – она изучающее посмотрела на Натана, пытаясь угадать, прочесть по его глазам.

– Тебя похоронят в могиле Сурта. Викинги считают, что ты была виновной в его смерти, и он хотел бы видеть тебя в Валгалле, прежде чем туда доберётся сам. Захоронение будет на острове, где он жил.

– То есть, на Эйстурой, – с облегчением выдохнула Оливия.

– Да, так пожелали его воины. Я не мог изменить их традициям. Они мне не подчиняются.

На лице ведьмы появилась хищная тень улыбки, её глаза чуть заблестели.

– Что ж, спасибо и на этом. Этот остров меня вполне устраивает.

– Потому что там лежит твой муж?

Она не ответила, лишь смотрела куда-то невидящим взглядом. «Она решила преследовать своего покойного мужа и на том свете, – подумал Натан, – какова же сила в ней, сила не сбывшихся чувств. Скорее, это уже не любовь, а… запоздавшая ненависть».

– Ты дашь мне ключ к тексту? – настойчиво спросил Натан.

– Нет, я его и сама не знаю, но… – она прищурила глаз. – Я могу тебе дать лишь часть текста, его перевод, не полный. Ключ останется со мной.

– Ты заберёшь его в могилу?

– Ты будешь довольным, не переживай так, – на её лице застыло подобие улыбки.

– Это текст проклятия?

– Нет, но в нём скрыто то, как его снять. Если ты разберёшься с этим…

– Говори, – настойчиво произнёс священник, готовый бороться со злом до полного его искоренения.

– Слушай внимательно, – она улыбнулась, а теперь, в этой её неживой, а скорее мертвенной улыбке, он впервые увидел в ней черты ведьмы – слуги потусторонней силы, силы скрывающегося зла.

Она продолжала, призрачно глядя на него, словно его не было, словно она говорит сама себе или силам, которые противостоят злу, раскрывая тайну и облегчая душу.

– Появится отречённый от общества людей, он даст Олафу и его людям свободу. Он простит грешные души и отпустит их, пробудив от забвения… – она умолкла, погрузившись в себя.

– Но кто он? – настойчиво спросил Натан. – Я уверен, ты знаешь. Кто он, этот отречённый?! Где его найти?

Оливия, не оборачиваясь от стены, ответила:

– Он явится на свет в образе невинного и проклятого ангела. Ты будешь вечно разгадывать это, ища и ночью, и днём ответ. Всё твоё будущее поколение будет разгадывать. Это мой подарок тебе, братец. А теперь оставь меня.

Натан ушёл. Он размышлял над словами Оливии и удивлялся ей. Даже перед смертью она не готова измениться, не готова проявить милосердие. Кто же может быть этим отречённым от общества? – думал Натан.

Единственный о ком он подумал, был Оливер. При жизни этот мальчик был странным в поведении, дурноватым, от него отстранялись с самого детства. Его не любили, не видели в нём нормального человека. Что было в его голове? Какие мысли об окружающих людях он хранил? – думал Натан.

Но Оливер был мёртв, он погиб, во время нападения викингов. Слова Оливии не помогли разгадать тайну, а лишь запутывали, покрывая её ещё большим туманом неопределённости. «Невинный и проклятый ангел, – кажется, она так сказала, – вспоминал священник последние слова ведьмы».

Глава 51

Это был один из тех дождливых и пасмурных дней, когда не хочется покидать своего тёплого и уютного дома, где всегда рады тебе и где ты чувствуешь себя в приятном пребывании духа. Вряд ли это можно было отнести, в этот день, к Оливии. И не только потому, что этот день был для неё вечной темницей, где плоть заживо хоронится.

Людей было немного. Никому из крестьян не хотелось присутствовать при погребении тела Сурта и… живой ведьмы. После того, как Оливию обнаружили скрывающуюся в подземных туннелях на острове Эйстурой, её арестовали. После короткого суда над ней, бывшую жрицу произвели в ведьмы – предвестницу и кладовую зла, и, в сопровождении нескольких викингов отвели к готовому захоронению Сурта.

Оливия спустилась по наклонным доскам к двери (могилу сделали из старого судна, его перевернули и вкопали в землю так, что корабль полностью опустился в яму, сверху оставили лишь небольшой бугорок – могильный холм) собственной могилы. Теперь это её дом. Мёртвые живут в своих могилах, либо отправляются в вечное странствие в прекрасный мир. Тело Ислы было отправлено в такой мир, только подводный, а Оливию и Сурта было решено навечно отправить в подземный «дом». Фермеры и викинги снесли в этот дом кувшины с напитками, фрукты, мучные изделия, шкуры животных, оружие Сурта висело на стене и… трон. Тот самый трон, о котором он мечтал, и на котором восседал Олаф. При жизни он ему не достался, так пусть он пребывает с ним на том свете, ведь покойный так мечтал о нём. Последнее решение было за викингами, изменившими свой образ жизни, поменяв морские походы на оседлую, остепенившуюся жизнь фермера или рыбака. Выполнив свой долг перед вождём, Суртом, и покончив с завоеванием земель, они захоронили ведьму. Отправив ведьму в землю, в качестве наказания за злодеяния (её обвинили в подстрекательстве к мятежу и причине гибели короля), они закопали вместе с ней, и своё прошлое, освободившись, таким образом, от мести со стороны крестьян. Очистивши свои души в церкви, они получили вторую жизнь, и теперь могли считать себя полноправными островитянами – жителями Фарерских островов.

Корабль-могила, в который вошла Оливия был для неё и Сурта одним из тех средств транспорта, которые доставляют души в загробный мир. Это был необычный корабль, его называли «Кораблём мёртвых», который был призван доставить души усопших в Валгаллу, где им предстоит дальнейшее превращение в бесконечном потустороннем мире.

Думала ли об этом Оливия? Ведь ей было самый раз обратиться к богу или богам. Она переступила через порог и вошла в комнату – могилу. Дверь за ней закрыли. Она услышала за спиной, как двери укрепили подпирающими снаружи досками, как будто покойники могли выйти из этого дома, и услышала, как на крышу начали ритмично забрасывать землю. Она погружалась, вместе с кораблём. Могла ли она знать, что её жизнь подойдёт к такому финалу? Здесь она, в собственной могиле, будет видеть покойника, восседающего на троне. Сурт сидел, словно дремал живой. Его закрытые глаза казались живыми, волосы были ещё свежи, а кожа не потеряла цвет юности. «Сколько ему было лет? – подумала Оливия, – мог бы жить и жить». Комната тускло освещалась двумя лампами, их пламя было прямым, хоть поначалу оно плясало.