Игорь Середенко - Под сенью звезд

Двадцать три узаконенных причалов смерти, гильотины дельфиньих душ; двадцать три ада, в которых живые существа варятся в жаркой агонии; двадцать три капкана, расставленных людьми.

– Поймите меня, – сказал пират менее вызывающим тоном, уставшим голосом, – в здешнем жестком климате, в котором мы пребываем всю нашу жизнь, находясь на островах и отрезанных от материка, невозможно выращивать овощи, фрукты и зерновые культуры.

«Что? Находясь вне материка… – удивился Флетт, размышляя. – Отрезанные от цивилизации… Мы вынуждены… А может это Господь обошел эти острова, покинул их, оставил и забыл на них живущих людей, дав им волю и молчаливо, угрюмо наблюдая за нерадивым семейством людей. Интересно, за какие такие грехи Бог оставил их на островах, взаперти, наедине со слепой, необъяснимой традицией, заменившей им человеческие законы?»

Старый морской охотник продолжал говорить:

– Мясо дельфинов даже не продается в магазинах. Нам нельзя его продавать или отдавать за деньги другим. Мы употребляем его в пищу. В прошлом году мы добыли девятьсот пятьдесят шесть голов.

На одной из стен висела картина какого-то художника, изображающая охоту на гринд. Флетт посмотрел на кровавые, темные пятна на полотне и отвернулся. Статические формы, застывшие на полотне, и демонстрирующие убийство дельфина, вызвали в журналисте чуткие воспоминания, с появлением которых в его глазах вызвало сплошное красное пятно, скрывающее кровавое месиво, дельфиний ад.

«Дельфиний ад» – так должна называться эта картина, – подумал Флетт.

– Я заметил, что женщины не принимали в этом участия, – сказал журналист.

– Верно, но они помогали, поддерживали мужчин.

«Подталкивали на убийство, – подумал Флетт. – Куда же деваться этим юным мальчикам? Одни придумали, разрешили, покрыли аурой закона и доблести, другие породили их, а теперь поддерживают, невольно толкая их совершить безумие.

– Скажите, а что это за картина, – спросил Флетт.

– О, это одно из полотен нашего художника. Его зовут Самала Йоенсен-Микинес. Его полотна ценятся по всему миру. Это наша гордость, наша культура, – пояснил моряк.

«Убийство, возведенное в ранг культуры, рожденное в творческом мозгу приобретает иной смысл, нежели жестокое злодеяние, – думал журналист. – Вот приписали к святому деянию, разрешенному богом. Интересно, а знает ли он об этом? Наверное, он давно в курсе человеческих желаний и его культурных ценностей. Может по тому, что мы созданы по образу и подобию? Кого видел сей скульптор человеческих душ, когда лепил нас?»

– Не лучше ли изображать на полотнах, – сказал Флетт, – живых дельфинов в их стихии? На свободе, в лоне природы, удивляясь и обучая поколения ее тонкостям, ее разумности, не лучше ли так видеть мир творческими глазами художника? Пока мы его окончательно его не разрушили, пытаясь покорить, не лучше ли наблюдать и изучать? А, как на счет души дельфинов…

– Что, души дельфинов? – удивился охотник. – Нет у них никакой души. Это все проповеди этого сумасшедшего Даниэля.

– Какого еще сумасшедшего?

– Да пастора нашего. Там, на востоке, недалеко от мыса, на окраине острова расположена его церковь, – пояснил пират.

– Простите, как вы сказали его зовут?

– Называйте его Даниэль, других имен он не любит. Только не называйте его по фамилии.

– Почему? – удивился журналист.

– Он больной, проклинает своей род. Фамилия его осталась прежней, которую носили его предки много веков назад. Их клан тогда назывался Маккензи. Впрочем, можете ему сказать, что это я сообщил вам его фамилию. Он меня недолюбливает.

– А люди ходят в его церковь?

– Ходят. Какая разница, что он там думает о нас и о традиции мужества. Пускай говорит, что ему вздумается. Человек свободен в своих мыслях.

– Интересно, а что он говорит о вашей традиции? – поинтересовался Флетт.

– Вот у него сами и узнаете. А мне не к чему повторять этот бред сумасшедшего. Он вас поведает и о душе дельфина, – старый волк рассмеялся, оголив два ряда желтых зубов.

– Я его что-то не видел на берегу.

– Его и не могло там быть. Мы его не подпускали к берегу. Ни его, ни беременных женщин.

– Почему? – удивился Флетт.

– Они распугнут нам гринд, и традиция прервется. Так не должно быть. Это наша история и мы не позволим ее изменить.

«Как будто истерию можно менять, – подумал Флетт».

– Вы приходите на берег завтра, здесь будет больше гринд.

– Опять традиция? А не слишком ли… – возмутился Флетт.

– Сегодня мы мало поймали, слабый улов. Хотя бы сотня. Такова традиция.

– А какое завтра число? – Флетт, из-за тяжелых воспоминаний прошедшего дня не мог вспомнить, какого числа прибыл на остров.

– Двадцать девятое июля. А что?

– Так, ничего, просто я должен быть в редакции тридцатого.

– Вы еще успеваете.

Флетт встает, так и не притронувшись к кружке пива.

– Простите, вы не выпили пива, – сказал пират.

– Это вам, выпейте за меня, – сказал Флетт и вышел.

Несмотря на поздний вечер, Флетт решил побродить по темному заливу. Звуки дельфинов, которых он слышал, когда входил в паб, умолкли. Ночь была на редкость для этих широт теплая, почти безветренная, тихая. Почему тихая? – подумал Флетт, медленно шагая вдоль каменистого берега. Может потому, что здесь нет деревьев, на которых селятся птицы. Может потому, что убили дельфинов, и из моря некому подавать ночные звуки – дельфиньи песни, радующие и насыщающие счастьем сердца людей, слушающих их ночные игры. Флетт по пути изредка встречал молодые пары влюбленных, медленно плывших по берегу, подобно двум прекрасным лебедям.

Над бухтой стояла полная луна, украшая поверхность темной и спокойной воды белой дорожкой мерцающих огней. Это были не единственные огоньки в ночном мраке. Звезды рассыпались в бездонной пропасти черноты, напоминая своим мерцание о вечности бытия и бесконечности миров.

Флетт засмотрелся на звезды и не заметил, как прошел темный и мрачный мыс, где утром видел гарцующего пирата, отдававшего дань традиции далеких предков, оказавшись за пределами городка, и, дойдя до восточной части острова, до самого края, он вдруг увидел, в метрах триста от него, одинокий желтый огонек. Это была церковь. То, куда он невольно, не задумываясь, шел. Почему бы и нет! – подумал Флетт. – Время, правда, позднее для визита. Но ведь поговорить с Богом в его обители – церкви, всегда можно. Нет запрета просящему и вопрошающему. И Флетт медленно, но уверенно, поплелся в сторону желтого огонька, светящегося из второго этажа одинокой церкви.

Флетт постучался, ему не сразу открыли. Перед ним стоял старый мужчина высокого роста, с орлиным носом и карими глазами.

– Двери я не запираю, даже на ночь, – пояснил пастор.

– Простите за столь поздний визит, – сказал Флетт, входя в церковь. – Меня зовут Флетт, я журналист, прибыл вчера на острова, чтобы написать статью о традиции Фарерских островов.

– Из какого вы города? – спросил пастор, оглядывая гостя.

– Из Копенгагена, там находится редакция. Я зашел к вам так поздно, потому что должен тридцатого вернуться на материк.

– Двери церкви открыты для всех и в любое время. Но чем я могу вам помочь? Вы же видели все своими глазами.

– Да, но… откуда вы знаете, что я видел?

– Сегодня был улов, не так ли. Сколько убили гринд на этот раз?

– Кажется, тридцать с небольшим, – ответил Флетт.

– Значит, она завтра продолжат охоту, – печально сказал пастор. – Но зачем вам я?

– Вас порекомендовал…

– Старый моряк из паба, – продолжил пастор. – Завсегдатай этого заведения. Оттуда удобно наблюдать за пристанью.

– Вас зовут Даниэль, если не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – ответил пастор, и посмотрел на Флетта вопросительно.

– Меня предупредили, чтобы я вас не называл по фамилии. Но почему?

– Это давняя история, молодой человек, – ответил Даниэль. – Давайте пройдем ко мне, там будет удобнее для беседы.

В последней фразе Флетт почувствовал тяжелое дыхание пастора. Они пошли по коридору, мимо зала, поднялись по ступенькам на второй этаж и вошли в небольшую, уютную комнату, освещенную двумя газовыми лампами. Видимо, этот свет и увидел издалека Флетт. По ступенькам старик шел медленно, держась за поручни. Флетт хотел помочь, но старик решительно отказался. Старик предложил сесть в кресло, а сам расположился на небольшом диване. Небольшой шкафчик и пару полок – вот все, что дополняло скромную обстановку этой комнаты. Рядом со шкафом находилась дверь, которая вела, по-видимому, в соседнюю комнату.

– Будете коньяк? – спросил пастор.

– Нет, спасибо.

– И так, вы хотели меня о чем-то спросить.

– Да, – Флетт достал свой блокнот и ручку, – прежде всего, я хотел понять, почему вас не допускают жители на берег, где молодые парни участвуют в охоте на гринд?

– Ну, это мог вам рассказать тот любитель пива из паба, – начал Даниэль. В его голосе был слышен хрип. Существует поверье, что гринды убегут из ловушки рыбаков, как только они увидят на берегу пастора.

– И это правда?

– Я не раз являлся на место лова, но… гринды всего лишь живые существа, а не боги.

– Ясно… они всех убили, – с грустью сказал Флетт. – Это было ужасно.

– Завтра они убьют еще около семидесяти особей.

– Да, я слышал. Но почему их должно быть сто?

– Они не всех убивают, одно, согласно традиции, они отпускают, – скзаал Даниэль.

– Почему?

– Считают, что он приведет остальных в следующий раз.

– И он приводит?

– Приводит, как видите. Завтра они разделают туши убитых, а мясо съедят.

– Эту традицию я видел, она меня тронула до глубины души. Не могу понять, куда смотрит общественность?

– Общественность – это все жители островов, а до других, вне островов, им нет дела.

– Меня интересует история этого варварского обычая, вы можете мне рассказать? – спросил Флетт.