Юлия печально покачала головой:

— Нет, мне разрешено бывать там только зимой, летом их семья уезжает за город. А я… Они не хотят…

Директрисе стало жаль девочку. Неужели Джульетта должна проводить самое прекрасное время года в этих темных каменных стенах?

— А может быть, ты могла бы поехать к Софии? Я спрошу разрешения у ее семьи, — неожиданно предложила она. И таким образом впервые за многие годы дала Юлии возможность почувствовать, что такое семейный уют.

Семья Софии пришла в восторг от этого предложения. Может быть, еще и потому, что сама София рядом со своими тремя старшими братьями чувствовала себя немного одинокой. Семья де Вееков сердечно приняла Юлию. Она же поначалу чувствовала себя несколько неловко, потому что не хотела никому навязываться. Однако ее робость вскоре прошла, и Юлия от всей души наслаждалась пребыванием у Софии. С тех пор каждые каникулы, кроме вышеупомянутых трех недель зимой, Юлия проводила у Софии в сельском поместье Халлерскоге, пребывавшем в семейной собственности де Вееков на протяжении многих поколений. Это был прекрасный старый дом, построенный среди таинственных лесов и окруженный узкими каналами-креекенами, в которых плавали утки. На лугах паслось множество прекрасных лошадей. Этот дом был полон жизни и любви. У Софии была большая семья, и там все время царило оживление. Они вместе организовывали пикники, к ним часто приезжали гости, а кульминацией лета всегда был большой охотничий бал. Для Юлии время, проведенное в Халлерскоге, было словно чудесный сон. Там у нее была своя комната, там ей разрешалось носить красивые платья, там ее вовлекали в жизнь семьи. Мать Софии никогда не делала разницы между Юлией и своими родными детьми. И иногда вечером, перед тем как уснуть, Юлия в душе благодарила Алиду Конинг за помощь.


Итак, мечте о зимних каникулах у Софии не суждено было сбыться.

Как всегда, когда нужно было обсудить какие-то заботы и проблемы, Софию и Юлию потянуло из тесноты пансиона на улицу, на природу. Первые пять лет пребывания в пансионе Юлия не видела красот городка Эльбурга, довольствуясь видом из окна. Она знала только дорогу в церковь. Тем сильнее Юлия наслаждалась свободой на протяжении последних трех лет.

Было начало декабря, и на улице заметно похолодало. Девушки тепло оделись. От их дыхания образовывались маленькие белые облачка, а под ногами шуршала опавшая со старых дубов листва. Подруги задумчиво шли рядышком по широкой дороге между старыми крепостными стенами города и грахтом — глубоким каналом, окружавшим весь Эльбург.

Эта дорога, расположенная за пределами городской стены, находилась всего в нескольких минутах ходьбы от пансиона, и многие жители Эльбурга приходили сюда, чтобы прогуляться и отдохнуть, что едва ли было возможно в маленьких тесных переулках внутри города, где часто проезжали кареты. Летом семьи собирались здесь на пикник, а дети играли на лужайках. Молодые кавалеры катали своих избранниц на маленьких лодках, и иногда парочки тайно высаживались в тени больших деревьев. Наблюдение за влюбленными всегда было любимым развлечением для юных девушек из пансиона. Однако теперь, зимой, тут было очень мало людей.

Юлия вздохнула:

— Не знаю, почему мой дядя возжелал, чтобы я непременно приехала к нему.

Для нее и в самом деле было загадкой, почему ее дядя каждый год настойчиво требовал, чтобы она встречала Новый год в его доме. Юлия не находила общего языка ни с ним, ни с его женой, ни с его дочерьми.

— Может быть, его мучает совесть, из-за того что он отправил меня сюда? — сердито добавила она.

София нежно обняла подругу. Она сама очень радовалась предстоящей возможности провести каникулы вместе с Юлией и поэтому разделяла ее разочарование.

— Ах, Джульетта… Мне кажется, что они хотят как лучше. — София сама почувствовала, какими бессмысленными были ее слова.

Подруги добрались до старой оборонной башни, фундаментные стены которой служили им наблюдательным пунктом, и сели на скамейку. Несколько уток пытались пройти по тонкому льду к воде, а два больших лебедя плыли по каналу, перебирая лапами под низко свисавшими, припудренными белым инеем ветками вербы.

— Это всего лишь три недели, — снова начала София.

— Уже восемь лет это всего лишь три недели, но мне их действительно всегда хватало по горло, — горячо возразила Юлия.

Затем ей в голову пришла идея.

— Может быть… если я заболею, то, по крайней мере, тогда смогу остаться здесь?

— Боже мой, Джульетта! Тебе восемнадцать лет. Не веди себя, как ребенок! На Новый год твой дядя всегда устраивает большой прием, да? Там у тебя, по крайней мере, будет хоть что-то, чему ты сможешь порадоваться: красивые платья, танцы, музыка, интересные люди… А на Пасху мы снова поедем к нам.

София старалась скрывать свою печаль по поводу сорвавшихся планов. Подруге и без того было тяжело.

Юлия все еще сердилась, однако София была права: ежегодные праздники в доме дяди до сих пор были небольшой радостью, которая, по крайней мере, служила для нее хоть какой-то компенсацией. И не в последнюю очередь потому, что семья ее дяди за несколько дней до праздника, да и после него, не особенно занималась Юлией. Нельзя сказать, что в остальное время они слишком уж заботились о ней, однако надоедливые разговоры о «бедном ребенке» на какое-то время прекращались. Поскольку никто из дядиной семьи, за исключением Вима, двоюродного брата Юлии, не находил с ней общего языка и даже не пытался сделать это, все ограничивались тем, что снова и снова жалели Юлию, потому что она потеряла своих родителей, свой дом и вообще… Это притворное сочувствие не давало ей никакого утешения — как только она возвращалась в пансион, эта семья снова забывала о ней на целый год.

— Амстердам такой красивый город! Там чудесные улицы, магазины. Ты познакомишься со многими людьми! Это так волнует!

София сделала еще одну попытку подбодрить свою подругу, но постепенно у нее закончились аргументы. А у Юлии по-прежнему было такое лицо, как будто семь дней подряд шел дождь.

— И к тому же там будет твой кузен… этот Вим.

— Да, Вим.

Это был маленький луч света, и в этом Юлия должна была себе признаться. Кузен Вим, сын Вильгельма, был единственным членом дядиной семьи, к кому она относилась хорошо. Когда Юлию, пробывшую в пансионе больше года, впервые вызвали в Амстердам, Вим был еще маленьким и довольно нахальным мальчишкой, однако сейчас он превратился в юношу. Будучи ребенком, Юлия ни за что не соглашалась играть вместе с Вимом, который был младше ее на два года, даже когда видела, что мальчик тоже с трудом терпит общество сестер и матери. Зато она всегда находила с ним общий язык. И, кроме того, Вим вносил некоторое разнообразие в скучные будни в доме дяди. Юлия невольно улыбнулась. Перед ее внутренним взором предстал светлый чуб кузена и его хитрые глаза. Она вспомнила, как однажды, когда ей было около двенадцати лет, Вим предложил ей украсть кусочек свежеиспеченного пирога из кухни. Юлия отказывалась — ей не хотелось оставить неприятное впечатление о себе в доме своего дяди и тем более прослыть воровкой. Однако она поддалась искушению и уговорам Вима. Это было приятное, щекочущее, волнующее чувство. Они не попались на краже, как и предсказывал Вим.


Время, оставшееся до каникул, пролетело слишком быстро.

— Джульетта, идем! Мне кажется, что кареты уже поданы.

София стояла в дверях, готовая к отъезду.

Юлия читала, лежа на кровати, уже одетая по-дорожному. Ей абсолютно не хотелась никуда спешить. Под строгим взглядом Софии она недовольно захлопнула книгу и положила ее на маленький ночной столик. Вздохнув, девушка встала с кровати, поправила сначала покрывало, а затем свое простое коричневое платье и испытующе посмотрела на себя в зеркало.

В тот день, когда она впервые приехала в Эльбург, из этого зеркала на нее взглянула маленькая девочка. Теперь же она видела отражение юной женщины. Правда, Юлия не была такой высокой, как София, но зато там, где нужно, у нее были несколько более плавные изгибы, чем у ее худощавой подруги.

Все девушки считали Юлию привлекательной — у нее были золотистые волосы, тонкие черты лица и маленький, чуть заостренный носик.

— Ты выглядишь как настоящая аристократка, — любила шутить София.

— Да-да, и однажды верхом на коне прискачет принц и спасет меня, — обычно отвечала Юлия, и между синими, как море, глазами у нее появлялась глубокая морщинка — как всегда, когда она сердилась. И теперь на ее лице застыло недовольное выражение, когда она, вздыхая, поправляла шляпку.

Последние несколько дней София снова и снова пыталась заинтересовать Юлию преимуществами Амстердама, однако ее старания увенчались лишь незначительным успехом. Над Амстердамом нависала тень дяди, и это вызывало у Юлии скорее страх, чем радость. Он был ей чужим человеком, который бесцеремонно влез в ее жизнь, вырвав Юлию из родного, привычного окружения. Иногда она ужасно злилась на него. К тому же дядя явно был больше заинтересован в ее наследстве, чем в ней самой, в этом Юлия уже успела убедиться. Она мало интересовалась деньгами и не понимала, что ей делать с наследством, доставшимся от родителей. Однако она, судя по всему, была довольно хорошо обеспечена. Госпожа Конинг как-то намекнула ей, что в финансовом смысле ей не стоит ни о чем беспокоиться.

Каждый раз, когда Юлии надо было ехать в Амстердам, она боялась, что дядя снова сумеет что-нибудь отнять у нее и даже заслать ее куда-то помимо ее воли. Воспоминания о неприятном прощании восемь лет назад и боль от этого все еще глубоко сидели в ее душе. Родителей отняла у нее судьба. Однако родину, отчий дом, все, что было ей дорого, отнял у нее он, ее дядя. В сердце Юлии поселился неистребимый холод по отношению к этому мужчине. Он не любил ее, он не хотел, чтобы она была рядом с ним. И это не изменилось за столько лет.