- Ну что ты! Если хочешь позвонить – звони. В любое время дня или ночи.

Она смотрит на меня с улыбкой.

- Знаешь, Харпер – очень счастливая женщина. Я рада, что она нашла тебя. Она заслуживает самого лучшего.


* * *

Я смотрю на спящую Келс – она лежит на животе, не давая мне возможности накрыть ее всем телом и положить руку на ее живот. Мне нравится это делать. Так я чувствую во сне нашу связь с ней и с малышом.

Левую руку она согнула в кулачок возле лица. Интересно, будет ли наш малыш выглядеть как ее уменьшенная копия. Без кольца с бриллиантами, конечно. Если у нас будет девочка, ей еще долго придется подождать, чтобы получить кольцо. Очень долго. Когда ей будет лет тридцать, не меньше. Я сдерживаю смех, стараясь не разбудить мирно спящую Келс.

Я очень горжусь Келс. Не только тем, как она перенесла суровое жизненное испытание, но и тем, как она справляется с ним. Она регулярно посещает своего нового терапевта. Мы с доктором Шервином пока много не говорили по этому поводу, но в начале этой недели у нас состоялся короткий разговор. Я выяснила, что то, через что проходит Келс – очень типично для большинства жертв насилия. И когда они стараются восстановиться после перенесенной психологической травмы, им нужно время, чтобы открыться, особенно перед своими близкими.

Доктор Шервин уверила меня, что Келс понемногу открывается во время сеансов, и что я правильно веду себя, стараясь быть терпеливой и оказывать ей поддержку. Кто бы мог подумать, что я это делаю? Я просто не знала, что могу сделать, поэтому старалась заткнуться и побольше слушать ее. Надо будет запомнить эту технику на будущее.

Келс переворачивается на левую сторону и тихо вздыхает.

Я тоже.

Но только потому, что при взгляде на нее у меня перехватывает дыхание.


* * *

Я знаю, что в холодильнике остались кусочки разных вкусняшек, ожидающие меня. Я же лично видела, как мама ложила туда ореховый пирог. И теперь, когда мои братья живут в своих домах, это все достанется мне и только мне.

- Он на месте, - говорит мама, когда я захожу на кухню.

Она сидит за столом, поедая кусок моего пирога и запивая его стаканом молока. Да, он на месте. Мама одета в тот самый халат, который я помню на ней с самого детства. Папа купил его, когда в первый раз поехал в Гонконг.

- Ты когда-нибудь спишь? – спрашиваю ее, потирая лицо. Я проснулась только оттого, что Келс поднимается каждые двадцать минут, чтобы сходить в туалет. Надеюсь, эта фаза беременности у нее продлится недолго.

- Я всегда должна бодрствовать, чтобы в этой семье все было в порядке, - она берет со стола нож и отрезает мне кусочек пирога. – Иди сюда и угощайся.

Я следую ее приглашению. Мы с мамой всегда любили задушевные разговоры после полуночи. Кроме того, когда я уходила, Келс уже крепко спала.

- Ты выросла в моих глазах, Харпер Ли – привела в дом девушку, представила ее семье, влюбилась, сделала ей предложение, создала семью. Конечно, все это произошло не в правильном порядке, но и так неплохо, - она встает, чтобы налить мне стакан молока. Моя мама всегда такая – заботится обо мне, даже когда пытается читать мораль.

- Мама, - предостерегающе говорю я, откусывая пирог. О, Господи, он такой вкусный!

- Комитет будет так рад, когда я сообщу им эту новость. Боже мой! Это будет целым событием! Многое наши члены надеялись, что ты когда-нибудь это сделаешь. К сожалению, архиепископ не позволит нам провести церемонию в Соборе Святого Луки. Очень жаль, потому что мы собираемся привлечь внимание к этой свадьбе, чтобы подчеркнуть необходимость легализации однополых браков, как это было сделано в Вермонте.

- Нет, - заявляю я, прожевывая пирог.

- Что, прости?

- Нет, мама. Моя свадьба не будет использована в целях вашего комитета. Я даже не знаю пока, какую церемонию мы проведем, но она будет для очень ограниченного количества участников и очень приватная.

- Харпер, - она протягивает руку, чтобы накрыть мою, - это очень важное событие. Его надо отметить настолько пышно, сколько нам позволяют законы штата.

Я стараюсь контролировать себя.

- Мы отпразднуем, мама, но я не хочу быть в центре новостей. И не позволю, чтобы новостью стала Келс.

- Мое сердце, ну как ты можешь такое говорить!

- С первого дня моего камин-аута ты вышла на передовую. На твоей машине наклейка с чертовой радугой, ты вошла в этот комитет, тебя избрали председателем. А я твой гомосексуальный ребенок. Я очень хорошо вписываюсь в твою общественную деятельность – против смертной казни, в поддержку защиты окружающей среды, контроля оружия, разделения государства и церкви, общественных школ, - откладываю тарелку в сторону, я больше не голодна. – Но ты знаешь, во время этого важного момента в моей жизни мне бы хотелось просто быть твоей дочерью, а не твоей дочерью-лесбиянкой.

- Харпер…

- Нет! Послушай, у нас с Келс очень шаткое положение в Нью-Йорке. Мы хорошо прописали в контракте все, что касается наших отношений внутри телестудии, но если большая часть зрителей узнает об этом, нас уволят в мгновение ока. Беременные лесбиянки не повышают рейтинги у телезрителей. А у продюсеров, которые женятся на беременных дикторах-лесбиянках, очень короткая карьера. Это семейная тайна, мама. И даже твой комитет не должен знать о нас.

- Но в обществе никогда не поменяется отношение к геям, если такие пары, как ваша, будут таиться.

- Черт возьми, мама! Нет! Я ни в коем случае не буду рисковать жизнью, здоровьем или репутацией Келси. Если ты не согласна с моим мнением, хотя бы уважь это.

- Я не знала, что ты так все воспринимаешь, - тихо говорит мама подавленным голосом.

- Что все? – Мое негодование все еще не утихло. – То, что являясь гей-символом нашей семьи, я возражаю сообщать об этом во всеуслышание? Или же то, что я хочу защитить женщину, которую люблю? Или же то, что я устала оттого, что ко мне относятся по-другому, хотя говорят, что нет? Что из этого?

- Это не так, Харпер.

- Правда? Но я воспринимаю это именно так.

- Ты особенная, вот и все.

Я фыркаю.

- Отлично. Спасибо, но давай это оставим. Я просто хочу быть самой собой. Я хочу, чтобы обо мне говорили не потому, что я люблю женщин, а потому что я люблю Келс и нашего ребенка и нашу семью. Я хочу, чтобы меня ценили как классного продюсера самой хитовой программы новостей в Нью-Йорке. Я хочу быть кем-то большим, чем представителем гомосексуального меньшинства.

- Ты и есть всем этим, детка. Но я не могу перестать быть твоей мамой.

- Что? – чувствую, как гнев покидает меня после ее нежных слов.

- Неважно, сколько лет твоим детям, мое сердце, ты всегда стараешься их защитить.

Отпиваю глоток молока.

- Ты вступила в этот комитет, чтобы защитить меня?

- Харпер, наше государство явно не собирается этого делать. Твой папа и я – мы так счастливы вдвоем уже почти сорок лет подряд. Мы родили пятеро прекрасных детей, одиннадцать внуков, двое на подходе, и кто знает, сколько их будет еще. Мы с Джонатаном всегда были вместе – в болезнях, в сложных ситуациях, на родительских собраниях, всегда. И одна только мысль о том, что моя любимая девочка не сможет все это испытать, сводила меня с ума.

- И делала тебя немного безумной.

Она смеется, соглашаясь:

- И немного безумной.

- Мама, это должна быть красивая и тихая церемония. Только наша семья. Все должно быть неформально и как можно скорее.

- Звучит прекрасно.

- И я не буду в платье.

Она с упреком смотрит на меня, но уступает.

- Конечно нет, - наконец говорит она. – Это же неформальное мероприятие.

- Я люблю тебя, мама.

- Я тоже люблю тебя, мое сердце.

(гаснет свет)


Часть вторая. Эпизод двенадцатый. Двое лучше, чем один

Слышу, как Келс плачет во сне, и немедленно просыпаюсь.

- Нет! – начинает она метаться по всей кровати. Включаю лампу и оборачиваюсь, чтобы обнять ее. Она борется со мной, царапая мне шею и лицо, и даже отрывает одним ногтем кусочек моей кожи. Но мне все равно. Она нуждается во мне. Боже, ей уже несколько недель не снились плохие сны.

Я знаю, что сегодня ей пришлось пройти нелегкий сеанс психотерапии с доктором Шервин, но я даже не подозревала, насколько там все плохо. Сегодня вечером она была тихой и в плохом настроении, но явно избегала любых обсуждений. Наверное, мне надо было постараться разговорить ее.

- Келс, детка, это Харпер. Я держу тебя, - негромко шепчу ей на ухо, стараясь не напугать ее еще больше. – Ты в безопасности. Все закончилось. Ты дома рядом со мной. – Я стараюсь успокоить ее, крепко прижимая к себе и укачивая. Она вцепилась в мою одежду и всхлипывает, разбивая мне сердце. – Давай же детка, просыпайся. Ты в безопасности.

- Я убила его, Харпер, - рыдает она у меня на груди, держась как за соломинку.

- Шшш, любимая. Все в порядке.

Келс отрицательно качает головой:

- Нет, не в порядке. Ты знаешь, почему я убила его?

Как я могу дать ответ на такой вопрос? Поэтому я предпочитаю хранить молчание и глажу ее по волосам и шепчу что-то бессвязное.

- Он говорил мне, что убил тебя, - она хватает ртом воздух, как будто в приступе удушья, затем снова кладет голову мне на плечо. – Он сказал, что перерезал тебе глотку. Я думала, что ты умерла.

О Боже, вот что ей довелось пережить по моей вине.

- Келс…

- Я хотела отомстить, Харпер. Я желала ему смерти за то, что я думала он совершил. У моего ребенка будет мать-убийца, - ее рыдания становятся безудержными.