- Но ей пришлось нелегко. Ее тело обезвожено и истощено. У нее сотрясение мозга, три сломанных ребра, сломано правое запястье и серьезно повреждено левое колено. Кроме того есть повреждения в районе печени и почек из-за того, что он избивал ее. Но я думаю, что при условии достаточного отдыха со временем она сможет оправиться от этих повреждений. Возможно, ей понадобится операция на колене, но мы сможем провести ее после того, как она немного подлечится.

- Я могу ее сейчас увидеть?

- Как только мы перевезем ее в палату. Ей дали снотворное, и она еще не вполне пришла в себя. Она может даже не понять, что вы рядом.

- Она поймет, - с уверенностью отвечаю я. Я сделаю так, что она поймет. Против своего желания я все же задаю следующий вопрос. – Доктор, была ли она изнасилована?

- Нет. Тест на изнасилование показал отрицательный результат.


* * *

Моя семья отправилась обратно ко мне на квартиру, чтобы передохнуть и сообщить остальным членам семьи радостную новость про Келси. Папа с пониманием отнесся к тому, что мне хотелось остаться с Келси наедине, и он сделал все возможное для этого. Обожаю своего папу.

Мы с Келс в ее палате. Она спит и даже немного посапывает во сне. Теперь это мой самый любимый звук в мире и будет таковым до конца моей жизни. Это означает, что она жива.

Я чувствую себя в ее палате как дома. И пусть только кто-то посмеет мне сказать, что я не могу находиться рядом с ней. Никогда не могла понять наше законодательство, которое не дает мне право быть рядом с моей партнершей в сложное для нее время. Блин, может это и неплохо, что мама является председателем комитета по однополым бракам. Если кто и может хорошенько вразумить наших законодателей, так это моя мама. Надо будет проверить, чтобы Роби как можно скорее подготовил медицинскую доверенность.

Снимаю пиджак и вешаю его на стул, а затем присаживаюсь возле кровати.

Беру ее здоровую руку, легонько целую и кладу голову на матрасе возле нее. Чувствую, как шевелятся ее пальцы, поглаживая мою щеку. Поднимаю голову – она смотрит на меня.

- Эй, Крошка Ру!

- Мне нужен отпуск, - с трудом выговаривает она и улыбается.

- Ты его уже получила, милая. Я знаю хорошее местечко для этого.

- Правда? Расскажи мне о нем.

Я улыбаюсь от радости, что могу просто поговорить с ней о разных пустяках.

- Это большое старое здание, которое окружают деревья с магнолиями. Летом, особенно в время дождя, этот сладкий запах витает повсюду. В доме есть удивительная кровать, набитая пухом, в большой светлой комнате на третьем этаже. Там же есть камин и балкон. А на кухне все время готовит леди с командным голосом, которая меня туда не пускает.

Келси шепчет:

- Потому что тебе там не место.

- Думаю, да. Зато там есть твое место.


* * *

У меня такое чувство, что меня переехал грузовик. Затем остановился, развернулся и переехал еще раз.

Пытаюсь понять, что болит больше – мое колено или запястье. Пожалуй, колено. Господи, как оно болит! Я ощущаю эту боль с каждой секундой, когда кровь проходит через раздутую область колена. Я не могу даже пошевелить им, даже если бы и хотела. Мне бы вообще никогда не хотелось бы шевелить им, раз оно так невыносимо болит.

У меня чешется нос. Не долго думая, я пытаюсь почесать его и чуть не получаю новое сотрясение мозга. Надо бы запомнить на будущее – не чесаться загипсованной рукой.

Смотрю на свою правую руку и запястье в гипсе. Когда-то я сломала руку в начальной школе. Тогда я спрыгнула слишком высоко с качелей и неудачно приземлилась. Но было прикольно, когда в течение пары дней все расписывались на моей руке. Это давало мне чувство сопричастности к коллективу.

Но в следующем семестре меня отправили в новую школу-интернат. Моя мать сказала, что та школа, где у меня были друзья, не отвечала ее высоким стандартам. Я ненавижу свою мать. И вовсе не удивлена, что ее сейчас нет рядом со мной.

За окном очень темно – из-за огней Лос-Анджелеса я не вижу звезд. Как я по ним соскучилась!

Не по голливудским звездам, конечно же.

Поворачиваюсь налево и смотрю на голову, которая покоится возле моей поясницы. Ее длинная рука перекинута через мои бедра, крепко прижимая меня к себя, как будто я собиралась куда-то уйти. Я не вижу черты ее лица из-за волос, заслоняющих обзор, но могу представить, какой беззащитной выглядит она во сне – как в Новом Орлеане, когда нас окружали люди, которых она любит. Ее губы слегка приоткрыты, и она чаще выдыхает через рот, чем через нос. Когда я однажды закрыла ее рот, она начала храпеть и проснулась. Это было так мило.

Свободными и неповрежденными пальцами левой руки я нежно откидываю ее волосы назад, чтобы увидеть лицо. Ее волосы шелковые на ощупь, а их темный цвет сливается с тенями в комнате. Боже, как она красива! Я не надеялась увидеть ее вновь.

Я думала, что она умерла.

От одной этой мысли, несмотря на очевидные доказательства обратного, на меня нападает приступ удушья. По щекам текут слезы, попадая в уши. Мне это не нравится, и я пытаюсь вытереть их, но снова чуть не ударяю себя. Мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому.

- Что случилось, Крошка Ру? Тебе больно? – спрашивает она, проснувшись, и придвигается поближе ко мне, чтобы утереть мои слезы.

- Я думала, что ты умерла, - снова чуть не задыхаюсь от удушающей волны эмоционального напряжения и всхлипываю, не в силах сдержаться.

Харпер начинает утешать меня, что-то невразумительно шепча, и с осторожностью заключает меня в объятия. Я хватаюсь за нее как утопающий за соломинку. Она – мое спасение.

Каким-то образом мне удается присесть и обвить руками ее шею, прижавшись к ней как можно ближе. Мои ребра побаливают из-за этого усилия, но я предпочитаю терпеть эту боль, лишь бы не разлучаться с ней.

- Ш-ш, милая, все хорошо. Я рядом. Даже в смерти я никогда не оставлю тебя.

Я плачу в ее объятиях, впервые за многие дни (или недели?) чувствуя себя в безопасности. Я уже не помню. Время потеряло свой счет, когда я была с ним.

С ним.

Я убила его.

Я знала, что надоела ему. Чувствовала это.

Все началось, когда я совершила безуспешную попытку сбежать мимо него. Он искалечил меня полицейской дубинкой и бил по моему левому колену до тех пор, пока оно не согнулось подо мной. Это было началом побоев. Их было бесчисленное множество, а боль стала постоянной и сводящей с ума.

Я хотела просто уснуть навсегда, чтобы покончить со всем этим, чтобы он убил меня, и таким образом избежать боли.

В тот последний раз он пришел ко мне в комнату и оставил открытой дверь. Я знала, что когда он выйдет, я уже буду мертва. Это должно было стать последней пыткой - свобода, но вне досягаемости для меня.

Он подошел к кровати и потянул меня за ноги, чтобы перевернуть. Мое колено горело от этой пытки, но я молчала. Не хотела доставлять ему удовольствие слышать мои крики.

- Время пришло! – рявкнул он.

Я знала, что это значит. Мне была уготована та же судьба, что и остальным – быть изнасилованной и убитой.

По крайней мере, все подходило к завершению.

Он освободил мои руки, закованные выше головы. Правая была искалечена и согнута. Он сломал ее раньше, когда я отказалась прикасаться к нему.

Затем приставил пистолет к моей голове, как делал раньше много раз.

- Я хочу, чтобы ты обняла меня, - прозвучало то же требование, что и раньше, которое я постоянно отказывалась выполнить.

- Убирайся к черту, - был мой ответ.

Я даже не почувствовала пощечины. Просто еще одна после множества других.

Но возможно именно эта пощечина вернула мне немного мужества. Я решила, что не сдамся так легко. Я не хотела, чтобы Харпер ненавидела меня за то, что я просто сдамся. Я знала, что она мертва, он сказал мне это, но она наблюдала за мной. Она приходила ко мне. По крайней мере, ее дух. И я хотела, чтобы она знала, что я была достаточно сильной, чтобы засадить больного ублюдка в тюрьму за то, что он сделал с ней.

Я почувствовала, что он передвинул пистолет, чтобы прижаться ко мне. Он начал срывать мою одежду с тела.

И тогда меня осенило.

Если он делал это обеими руками, значит, его пистолет должен был быть где-то поблизости. Дожидаясь меня.

Он был возле моей левой руки, слава Богу. Той, которую он не сломал. И это было серьезным промахом с его стороны, потому что я протянула руку и схватила рукоятку пистолета.

А затем попросила Бога, чтобы Он дал мне силы застрелить его.

Я приставила пистолет к его ребрам и нажала на курок.

У него было почти комичное выражение лица, когда он посмотрел вниз, чтобы убедиться в том, о чем сигналило его тело. В него выстрелили.

Я еще раз нажала на курок.

Он оттолкнулся от меня, стоя на дрожащих ногах, из его ребер сочилась кровь, а руки были залиты темной жидкостью, как будто он старался удержать ее.

Я перекатилась на бок и прицелилась пониже, прямо в его живот. А затем нажала курок.

И еще раз.

И еще раз.

И еще раз.

И еще раз.

Я просто продолжала давить на курок.

- Солнышко, - шепчет Харпер, прерывая мои воспоминания. – Давай мы тебя уложим в постель. Тебе должно быть больно.

- Я убила его, - еле выдавливаю из себя. Теперь она возненавидит меня за это?

Харпер пожимает плечами:

- Ты осталась в живых. Это единственное, что имеет значение. Я так горжусь тобой, что ты вернулась ко мне.

- Ты не ненавидишь меня?

Харпер шокированно смотрит на меня.

- Я никогда не могла бы ненавидеть тебя, Келси Стентон.