Уже почти два месяца Алисон наслаждалась непривычным комфортом в доме миссис Грантли, посещала спектакли и концерты. Что касается Дженни, она послушно направлялась туда, куда ее вели, говорила с теми, кто задавал ей вопросы, и танцевала с кавалерами, которые приглашали ее, не замечая, в сущности, ничего из перечисленного.

Как с удивлением отмечала ее мать, болезнь, как ни странно, изменила внешность Дженни в лучшую сторону. Девушка похудела, что делало ее взрослее, на фоне осунувшегося личика глаза стали казаться больше, а волосы – ярче, и Алисон уже не могла припомнить то слово – «невзрачная», которым охарактеризовала девушку полгода назад. Молодые джентльмены проявляли к Дженни немалый интерес, привлеченные в равной степени ее привлекательностью и свежестью для общества. Никто из новых знакомых не выглядел подходящей парой для Дженни, но Алисон не собиралась отчаиваться. Она старалась разбудить интерес девушки к светской жизни, преувеличенно расписывая ей, какой успех она имеет у мужчин.

До сих пор совершенно не склонная к тщеславию, Дженни нашла удивительной мысль, что она может нравиться молодым людям, с которыми ее не связывает многолетняя дружба, и этот вывод ее позабавил. Ее мать втайне желала, чтобы Дженни увлеклась (временно, конечно) любым, даже неподходящим юношей, лишь бы выбросила из головы Марка Рэдволла.

Тетя Джозефина, вышедшая замуж за Перегрина Грантли только для того, чтобы отомстить ему за то, что он не женился на ней раньше, когда у нее не было полученного в наследство состояния, не понимала, как можно так долго страдать от неразделенной любви, и пыталась расшевелить Дженни в соответствии со своим разумением.

В отсутствие матери еще в первые дни пребывания Браунов у нее тетя прибегла к такому простому способу, как призыв к чувствительной совести девушки. Дженни поначалу отказывалась выезжать, и тетушка однажды фурией влетела в комнату бедняжки:

– Как вам не стыдно, юная леди! Ваша мать и я бьемся из последних сил, стараясь развеселить вас и вернуть вам здоровье, а вы капризно отворачиваетесь от всех наших попыток! Это ли не пример эгоизма и черной неблагодарности?

Дженни, которую никто и никогда не обвинял в эгоизме, пустилась было проливать слезы, но тетя еще более резко запретила ей это делать, упирая на то, что она подрывает здоровье своей матери, у которой и без того много огорчений. Метод подействовал, и Дженни стала покорно выполнять все, что от нее требовали. Не подозревающая об истинной причине подобной покладистости Алисон решила, что в девушке пробуждается желаемый интерес к светской жизни, тем более что Лондон являлся для этого благодатной почвой.

Возвратимся теперь к тому мгновению, когда мы оставили каждую из трех дам заниматься своим делом: тетушку подкрепляться, Алисон смотреть в окно, а Дженни – грустить над сонетами Шекспира.

12

Покончив с грудинкой, тетя Джозефина налила себе еще кофе и снова обратилась к Алисон:

– Полагаю, нам следует проехаться по магазинам и подновить туалеты.

Алисон, которая за последние два месяца обновила гардероб в большей степени, чем за двадцать лет перед этим, удивилась, но возражать не стала. Не иначе как в пику лишенной ее благосклонности Полли тетя решительно настояла, что все расходы по пребыванию дам Браун у нее в доме берет на себя, и Алисон легко позволила себя уговорить, сочтя материальные блага приемлемой компенсацией за необходимость тесно общаться с тетушкой.

На какое-то время светские хлопоты заняли ее мысли, хотя отсутствие необходимости самой вести хозяйство и принимать решения вызывало у нее некоторое чувство ностальгии. Иногда, особенно устав от бесцеремонности тетушки, Алисон с сожалением думала о своем несостоявшемся фермерстве, которое перестало быть возможным даже в отдаленном будущем – ее дочь, в перспективе графиня, не должна давать соседям повод для насмешек или стыдиться своей матери-фермерши.

Сейчас же Алисон просто поинтересовалась, какой повод потребовал от них очередных трат на наряды.

– Нас пригласили на бал к венскому посланнику, он когда-то был дружен с Перегрином. Там будет весьма приятное общество, и, хотя в моем возрасте не очень хочется бегать по балам, ради вас я согласна претерпеть такие неудобства, как несвежая ветчина и сквозняки в залах.

Алисон улыбнулась – миссис Грантли навряд ли пропустила бы бал и без наличия гостей, но она охотно потакала желанию тетушки в полной мере вкусить прелесть самопожертвования ради блага родственников. Поэтому она тут же направилась одеваться и поторопить Дженни. Если для дочери бал был лишь докучной необходимостью, то мать ее словно вновь обрела молодость, не окрашенную к тому же унылой бедностью. Алисон с удовольствием танцевала и веселилась, благо в обществе всегда достаточно джентльменов, которые не прочь поухаживать за хорошенькой вдовой, тем более что траурное платье было оставлено дома, в Риверкрофте. Даже Дженни под давлением тетушки сняла черный наряд и выглядела теперь сообразно возрасту и внешности.

Бал оказался великолепен. Решительно не к чему было придраться ни в части устройства бальной залы и буфета, ни в отношении блестящей публики, являвшей собой гармоничный букет из брильянтов и кружев для того, кто мог бы наблюдать за ней сверху. Оглядевшись, Алисон с облегчением убедилась, что они с дочерью не выглядят замарашками по сравнению с остальными дамами. Украшения их были весьма скромными, но платья соответствовали моде и случаю, а в меру кокетливые прически сделаны искусной служанкой тети Джозефины. Тетушку очень любезно принял сам посланник, пожелавший представиться ее очаровательным родственницам и даже пригласивший Алисон на танец.

Дженни, по обыкновению, собралась приютиться где-нибудь в уголке, но ее остановила миссис Конни Кастом, племянница тетушкиной подруги Роз Корниш. Они познакомились с Конни месяц назад, и молодая женщина сразу же приняла Дженни как лучшую подругу:

– Мисс Браун! Вы опять собираетесь прятать за колонной свое прелестное личико? – со смехом обратилась она к Дженни.

– Право же, я… – большего от девушки не требовалось, подруга готова была поддерживать разговор за двоих.

– Ваша матушка уже танцует, и вам просто необходимо последовать ее примеру, вы сегодня просто обворожительны. Глядя на вас, никто бы и не подумал, что недавно вы были больны.

Для Дженни прошедшие с ее болезни два месяца не показались такими уж краткими вне ее дорогого дома, но спорить с миссис Кастом она не захотела, настолько та была мила и приветлива.

– Я попрошу Джона представить вам каких-нибудь достойных молодых людей, – сама недавно вышедшая замуж, миссис Кастом внезапно обнаружила прелесть игры в поиск женихов для своих подруг.

– Благодарю вас, миссис Кастом, я не стою такой заботы, – вежливо ответила Дженни.

– Конни, дорогая моя, меня зовут Конни. Бабушка настояла, чтоб меня назвали Констанс, но это имя слишком французское, и все зовут меня Конни. А вот и Джон. Дорогой мистер Кастом, ступайте и приведите того джентльмена, с которым вы только что беседовали. Мисс Браун будет очень красиво смотреться в танце с таким изящным кавалером, если только у него не кривые ноги – в профиль я этого не разглядела.

Такой же молодой и веселый, как его жена, Джон Кастом поклонился Дженни, заверил супругу, что у молодого джентльмена, которого зовут Роберт Доэрти, ноги в должной степени прямые, и отправился за своим приятелем. Дженни смотрела на юную пару со смешанным чувством восхищения и грусти. Они были так хороши в своем счастье, что за них просто не могла не радоваться такая добрая и романтичная душа, какая была у Дженни, но ее наполняла болью мысль, что сама она никогда такого счастья не обретет.

Джон не замедлил привести молодого человека, которого непонятно как заприметила в этой толпе Конни, и тут же представил его своей жене и мисс Браун. Юноша обладал резкими чертами лица, что вкупе с черными волосами делало его похожим на француза или испанца. Необычная внешность обращала на себя внимание гостей, особенно молодых дам, и на Дженни и миссис Кастом уже поглядывали с завистливым любопытством.

Как выяснилось, Джон учился вместе с Робертом Доэрти, после чего тот несколько лет провел в Европе, совершенствуя свое образование для продвижения по дипломатической лестнице. Как и мисс Браун, он был новичком в этом обществе, ведь за несколько лет свет напрочь забывал о тех, кто его покинул, поэтому встреча с однокашником обрадовала юношу, а знакомство с его женой и мисс Браун оживило серьезное лицо.

– Окажите мне любезность, мисс Браун, и потанцуйте со мной два-три танца. Мой отчим, секретарь парламента, привел меня сюда поприсутствовать при его разговоре с посланником, но посланник танцует вон там с элегантной дамой, и батюшка ушел в курительную, оставив меня в толпе кровожадных скорпионов, готовых наброситься на новичка.

– Чудесное сравнение! – захлопала в ладоши Конни. – Ну конечно же, мисс Браун потанцует с вами, она ведь тоже впервые в лондонском свете, а после этого присоединяйтесь к нам с Джоном в буфетной, у посланника всегда подают чудную венскую выпечку.

После этого заявления Дженни оставалось только подать руку мистеру Доэрти и устремиться с ним в толпу танцующих. Каждая строчка каждого романа, прочитанного Дженни, буквально вопила о том, что с мистера Доэрти списаны все роковые герои, коварные и опасные для восторженных героинь. Мисс Браун не могла уже, пережив столь тяжелое разочарование в любви, считать себя восторженной барышней, а потому опасности в мистере Доэрти не увидела. Какое-то время они танцевали раздельно, но в следующей фигуре появилась возможность переговорить друг с другом. Начал, разумеется, кавалер:

– Прошу прощения, мисс Браун, мне показалось или вас гнетет какая-то тайная тоска?

– Мой батюшка недавно скончался. – Дженни чувствовала себя неловко, приписывая причины своей грусти смерти отца, но открывать душу перед незнакомым человеком было совершенно невозможно.